В канун новогодних праздников Богомолов впервые вышел на большую сцену. В Театре им. Гоголя он поставил сказку Карло Гоцци "Зеленая птичка". Очевидно, в целях привлечения публики в театре ей было дано другое название - "Повар-вор, его жена, близнецы и зеленый любовник".
Длинное это название только даже в малейшей степени не может передать всех хитросплетений этого удивительного сказочного сюжета. Король Тарталья (Александр Бордуков), воюющий много лет на окраине государства, не знает, что его жена родила близнецов. Ненавидимая его матерью, она была заживо погребена в склепе, а близнецы, брошенные в реку, были спасены Смеральдиной (Ирина Выборнова). В сюжет вмешиваются волшебник Кальмон и заколдованный в птичку принц, и начинается настоящее сказочное безумие. И все же Богомолова - так кажется поначалу - волнует вовсе не безумная интрига, не сложности и хитросплетения сюжета, а тонкий, философский скептицизм Гоцци и его мудрость, исполненная парадоксов.
Близнецы-очкарики (Анна Галинова и Александр Фадеев), начитавшиеся философских книжек, презирают любовь, себялюбие и стяжательство, но, став богатыми, сами попадают в их сети. Оказывается, что верность себе лежит на путях любви - любви к себе и другому как образу Божьему.
Жанр своего спектакля Богомолов называет меланхолический фарс. Но настоящую меланхолию вызывает у него, кажется, не сюжет Гоцци, а большая сцена Театра им. Гоголя. С художницей Надеждой Яшиной он устраивает на ней настоящий бутафорский разгул. Чего здесь только нет - и тряпочки зелененькие, и огромная птичья клетка, и гробница заточенной королевы Нинетты (Ирина Караева), и статуи Кальмона (Александр Лебедь) и Помпеи (Евгения Лапина-Порватова). Обилие сюжетных поворотов усугубляется огромным количеством знаменитых советских песен и русских романсов. "Грусть и тоску безысходную" сменяет "Прощальная комсомольская", куплеты сменяют куплеты, и все вместе предстает настоящим новогодним безумием. Ко всему этому в спектакле Богомолова добавляется ходульная романтическая патетика, крики и завывания актеров во вкусе антреприз XIX века.
В результате его новогоднее варево становится настолько густым и мутным, что в нем уже почти неразличимы ни тонкий гоцциевский скептицизм, ни меланхолия, ни размышления о человеческих несовершенствах.
Возможно, стиль спектакля стоило попросту обозначить как "трэш", то есть свалка. Он сигнализирует нам о том, что в голове его режиссера есть много чего хорошего, тонкого и умного, но еще больше страхов перед большой сценой, публикой Театра им. Гоголя и необходимостью праздновать Новый год.