Дина Рубина дебютировала в 16 лет, в журнале "Юность", была признана, любима, востребована - и в родном Ташкенте, и в Москве, куда со временем перебралась. В 1990 году писательница покинула Россию и поселилась в Израиле. Как сама она признавалась, это был опыт над собой, попытка родиться заново - впрочем, смотри ее повесть "Во вратах твоих" и роман "Вот идет Мессия!", описывающие эти действительно страшные муки рождения.
Проза Рубиной - это качественная беллетристика, резкая, живая, остроумная, всегда держащая читательское внимание. Последний роман, роман-комикс "Синдикат", вышедший в прошлом году и номинированный на Букер, вызвал в Москве легкий шум с оттенком скандальности - едко, хлестко, очень смешно, в лучших традициях Михаила Булгакова и Гоголя, писательница запечатлела опыт своей трехлетней работы в московском филиале израильской организации "Сохнут". Хотя сама Дина Рубина, при малейшей попытке журналистов указать на реальных прототипов романа, реагирует довольно резко, справедливо утверждая, что жизнь и литература существуют по автономным друг от друга законам. После работы в Москве Дина Рубина вновь вернулась в Израиль, рано встает, много пишет, ездит, выступает перед читателями, изредка отвлекаясь и на интервью.
- Язык - питательная среда для писателя. Живя в Израиле, как вы преодолеваете языковую неподвижность, законсервированность, на которую обречен всякий живущий в стране, где говорят не на родном языке?
- Помилуйте, при нынешних-то коммуникациях?! (не говоря уже о миллионе "нашего народа" в здешних широтах) - при телефоне, при Интернете, бесконечных сидениях молодежи "в аське", да при телеканалах, какие душа пожелает, - откуда ей, законсервированности, взяться?! Это вот если б сбылась моя мечта - посидеть в израильской тюрьме, да в одиночке... Только у нас ведь и в камерах эти проклятые телевизоры. Где ты, башня из слоновой кости, ау?! Посадите хоть на пятнадцать суток - для творческого сосредоточения!
- В конце ушедшего года я рассказывала по радио о книжных новинках. В прямой эфир позвонила читательница и спросила, не без угрозы в голосе: "Почему "Синдикат" Дины Рубиной не вошел в букеровский шорт-лист?" Вопрос был не по адресу, конечно. Задавать его вам тоже нелепо. Поэтому спрошу о другом - что такое для вас получение литературной премии?
- Да номинантом стать дело нехитрое. Длинный список достаточно длинен, там многим место нашлось, особо-то ликовать в моем возрасте и с моим количеством книг как-то уже не пристало. По поводу же того - что для меня получение литературной премии? Это зависит от страны. Когда получила французскую - была изумлена. Израильские восприняла как должное. Российских не получу никогда, на это есть причины разного толка, внелитературного. Но всегда слежу с некоторым азартом именно за этим вот неполучением...
- Вы активно встречаетесь с читателями - это обусловлено экономической необходимостью или это душевная потребность?
- Это - работа, способ прокормить семью. Я знаю, что в таких случаях в интервью хорошо бы подпустить лирическую ноту как раз о душевной потребности, но у меня вот уже несколько лет душевная потребность только в спокойной работе, которую я и обеспечиваю... выступлениями. Что не исключает удовлетворения и радостной благодарности, когда попадается чуткая, "моя" аудитория.
- По преимуществу ваши читатели - живущее в Израиле русскоязычное сообщество, замкнутое в круг похожих воспоминаний, привычек, предпочтений. Насколько встречи с подобной аудиторией полезны писателю?
- Напротив, по преимуществу мои читатели - люди, читающие по-русски в очень многих странах. Ведь мои книги издаются в России и развозятся книгопродавцами по разным направлениям. Свои книги я встречала в книжных магазинах Италии, Голландии, Германии, Америки. Ну и само собой - России.
- Во многих ваших вещах легко угадываются биографические реалии, конкретные лица, в отдельных случаях они вообще названы реальными именами. Вы не испытываете внутреннего трепета (этического плана), когда "припечатываете" живого человека, запечатлевая его образ в слове? Один герой Гоголя страшно боялся, что какой-нибудь автор его в "комедию вставит", "чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши". Вам понятен его ужас?
- Еще как понятен, а что поделаешь? Действие пьесы Гоголя "Ревизор" происходит в городе, если не ошибаюсь, Устюге. Говорят, чиновники себя узнали, был скандал... Ну и кому это сейчас интересно? С внутренним трепетом надо не писателем становиться, а няней в детском саду. Писатель - человек тяжелый, необходительный и дело имеет с инструментом тяжелым, острым, опасным, как каменщик. Работает - искры сыплются. К тому же так называемый прототип, сверяя внешность и примеряя прочие приметы, слишком много берет на себя, слишком нагличает: персонаж всегда его острее, рельефней, значительней и поучительней. Поскольку он - литература. Кто-то из писателей же замечательно сказал: "Жизнь - черновик литературы".
- "Синдикат" - роман-комикс. Не могли бы вы пояснить, что означает это жанровое определение? Ведь ваши персонажи прописаны вполне реалистично (в комиксе это скорее шаржи), сюжетные линии, которых в романе множество, разработаны в деталях (в комиксе их всего одна-две, и работа намного более топорная), наконец комикс - это по преимуществу разговоры, а в "Синдикате" повествовательное начало заметно сильнее, чем драматургическое.
- Реализм в "Синдикате"? Это вы, должно быть, пали жертвой какого-нибудь критика. Кто там реалистичен? Виртуальный пророк, которого никто никогда не видел? Путешествующий по роману покойник? Огненный ангел-пироман, поджигающий мир? Восточный еврей, ушедший в монастырь? Великий Гройс, который так и не появляется в романе? Или, наконец, корабль обнаруженных потерянных колен, поплывший в неизвестном направлении? Какой же это реализм? Это целый букет комиксов, объединенных неким единым вектором сверхзадачи романа. Да я в предуведомлении все это излагаю.
- Каков статус писателя в Израиле, обладает ли слово писателя общественной значимостью?
- О, в Израиле очень разветвленная, бурная писательская жизнь, причем не только на иврите. Тут в союзе писателей множество разных языковых секций - сюда ведь приезжают люди из самых разных, вполне экзотических стран - Эфиопии, Йемена, Уругвая... И хотя, кажется, Генрих Бёлль сказал однажды, что статус писателя в западном обществе чуть выше статуса дрессированного тюленя, но ниже статуса уличного акробата, - могу с удовлетворением заметить, что Израиля, как и России, это не коснулось: народ, создавший Библию, все-таки относится к Слову с пиететом. Израильские писатели очень заинтересованно участвуют в общественной жизни, во всяком случае, то в одной, то в другой авторитетной газете то и дело появляется очередное "Не могу молчать!" какого-нибудь израильского классика - по самым разным поводам.
- Бывают ли у вас паузы в творчестве? Периоды молчания, ощущение, что все уже сказано?
- Не наступайте на больное, не бейте под дых! Я каждое утро просыпаюсь с ощущением, что все погибло. У меня ежеутренняя пауза, часиков до семи: с собакой там погулять, душ, кофе... Еще минут тридцать - борьба с собой на вечную литературную тему - "и что ж это за... ты вчера написала?!" Затем начинаешь раскочегаривать понемногу динамо-машину, и часов в 12, глядишь, работа пошла... А насчет "не писать"... Не знаю, возможно, есть такие счастливцы, способные сказать себе "стоп!" Я слышала, что люди и с наркотиками завязывают... Всякие чудеса случаются...
- Судя по всему, новую книгу - "Записки путешественника" - вы уже заканчиваете? Что впереди?
- Да, завершаю последнюю новеллу, которая и даст название сборнику "странствий" - "Холодная весна в Провансе". А дальше - с перерывом, конечно, на кофе! - приступаю к роману о Ташкенте, "На солнечной стороне улицы" - о сладостной Александрии, ушедшей в небытие...