03.02.2005 02:10
Культура

Дмитрий Коваленин - о точках соприкосновения России и Японии

Как Дмитрий Коваленин открывал Японию для россиян и Россию для Японии
Текст:  Мария Соколова
Российская газета - Федеральный выпуск: №0 (3689)
Читать на сайте RG.RU

Благодаря Коваленину современная японская литература за шесть лет стала частью культурной жизни России, его книга "О красоте иероглифического сознания", написанная благодаря гранту японского министерства образования, была моментально раскуплена. Именно он открыл для России культового писателя Мураками. И часть России - для Мураками, в поездке по Сахалину в 2003 году. Сам японский классик говорил, что потрясен тем, что Россия так близко и так далеко: психологически Америка для японцев намного ближе.

Наш корреспондент встретился с сотворцом "японского бума" в России и культовой фигурой среди молодежи.

- Традиционный вопрос: Россия - восточная или западная страна?

- Это единственная страна, которая сочетает в себе и то, и другое. Столица у нее - на западе, поэтому, к сожалению, она не занимается осмыслением себя, как страны "с двумя полушариями". В то время как столица - "мозг", должна осознавать, что у нее одна нога на востоке, другая на западе. Но можно видеть, что интересы отдаленных районов - Приморья, Камчатки - сейчас в целом учитываются гораздо меньше, и внимание к их проблемам носит достаточно теоретический характер.

- Как произошло ваше сближение с Японией?

- Я родился и до семнадцати лет жил на Сахалине, потом переехал во Владивосток и начал учить японский... Шторма вечно выбрасывают на берег Сахалина японские буи, множество всяких предметов, покрытых иероглифическим текстом, к этому привыкаешь, и у сахалинцев Япония в крови. Последняя Холмская битва с японцами привела к тому, что японцы ушли с Сахалина, но погибло столько людей с обеих сторон, что все помнят о "великой мясорубке", и сейчас, спустя 50 лет, уже все равно, кто был прав, кто виноват... На Сахалине до сих пор остались японские железные дороги, к сожалению, они рассыпаются, как и все остальное их наследие. В общем, после вуза я прошел стажировку в Японии, вернулся и оказался в центре бума торговли японскими машинами. Этот бум разворотил весь культурный центр Владивостока, там начался бандитский беспредел, автомобили расстреливали прямо на улице, но для переводчиков с японского открывался простор для творчества. Скажем, приходит в наше переводческое общежитие предприниматель, который собирается продавать сережки в виде иероглифов, и просит нарисовать нечто подходящее для ушей. В японском слово "дурак" ("бака") пишется двумя иероглифами: "лошадь" и "олень", ну мы и советуем: "Особенно красивой в глазах японского гостя будет выглядеть девушка, в правом ухе которой будет сережка из иероглифа "олень", а в левом - "лошадь"... Только ни в коем случае не перепутайте последовательность!" Разумеется, пару месяцев девушки Владивостока ходят только в таких сережках.

- Зацепил ли вас тот криминальный бум?

Я был "эксклюзивный" наемный служащий, и мне приходилось решать все экстремальные вопросы, которые невозможно решить обычными японскими методами.

- Люди шли учить японский, чтобы прикоснуться к другой эстетике, другой форме мышления, мечтали о хорошей работе. А заканчивалось все одинаково: к нашей мафии приезжала якудза (у нас их называли "люди со шрамами"), они заполняли половину самолетов, и нам нужно было переводить их сделки. И в какой-то момент ты понимаешь, что волей-неволей тебя втягивают в чужие преступления, и ты уже человек, "который слишком много знает", ведь из головы переводчика кассету не вынешь и не уничтожишь. И ты остаешься перед выбором - либо ты работаешь только на одного человека, либо ты мешаешь. В конце концов я переезжаю в Японию и за три месяца нахожу себе работу в международном порту Ниигата. Я прожил там девять лет.

- С чего началась ваша адаптация к этой жизни?

- Меня посадили за один стол в длинном ряду столов. По левую руку сидели все более мелкие чины, по правую - чины по возрастающей. По мере продвижения по службе ты двигаешься все дальше вправо, ближе к начальнику отдела. Я застрял на середине: иностранцу нет места в этом муравейнике, я был "эксклюзивный" наемный служащий, и мне приходилось решать все экстремальные вопросы, которые невозможно решить обычными японскими методами. И это касалось не только отношений с Россией. Приходит судно с Филиппин. Там - половина мусульман, половина - христиан. Для японцев эти религии ничего не значат. Но за три дня до захода в порт там происходит поножовщина, несколько человек с рваными ранами - двое мусульман, трое христиан. Японцы первым делом кладут всех в одну палату. И мне приходится объяснять, что эти люди только что друг друга порезали. В итоге их кладут в разные палаты. В порт приходит корабль из Индонезии, у помощника капитана ужасно болит голова. Мы обследуем его в портовом госпитале, и мне приходится переводить, что у него обнаружили опухоль мозга и ему осталось жить полгода. И беседа с врачом превращается практически в перевод исповеди.

- Что такое жизнь в портовом городе Японии?

- Что такое порт? Утро - чистый причал, к 9 утра он заполнен грузом со всего мира: ведь Япония кормится всем чужим, не имея своих ресурсов. Самое непрогнозируемое в работе порта - команды приходящих кораблей: двадцать мужиков, прошедших через месячную болтанку в железной консерве, через все шторма, приходят к нам в жутком напряжении и сразу начинают пить.

Нам приходилось общаться со всеми, и русские команды были отдельной песней: не понимают, как вести себя за границей, ощущая себя в раю, из которого нужно обязательно выкрасть все, что можно, схватить с собой на борт и смыться. Поэтому каждый месяц по два-три раза я шел в полицию, чтобы спасать русских моряков, перебивших окна, и отправлять их домой хотя бы на том же судне: ведь простой одних суток русского сухогруза стоит порядка 10 тысяч долларов. Однажды была поножовщина, и погиб один сахалинец - и ни одно судно не соглашалось взять на борт гроб с телом, потому что есть великие морские суеверия. И задача капитана - избежать ситуации, когда двадцать алкоголиков и один покойник оказываются в одной консервной банке. Потому что у людей начинает съезжать крыша. В принципе, таких историй за эти годы случалось так много, что летом у меня выйдет книга, полностью построенная на внезапном погружении русского человека в японскую реальность. И мне приходилось в этих ситуациях вычленять некий общий смысл и для русского, и для японцев, чтобы объяснить всем, что происходит.

- В чем заключается главный конфликт между русским и японским мировосприятием?

- Японец никогда не делает того, что может навредить окружающим. Он постоянно помнит, что любой его поступок измеряется именно тем, как он отразится на окружающих. Это можно сравнить со стаей дельфинов: если ты начнешь тонуть, стая тебя вытащит, если ты поплывешь в другую сторону - они попытаются тебя направить, но если ты все равно будешь плыть по своему пути - в одиночестве ты не выживешь - тебя съедят акулы. Эта особенность японского группового сознания - века выживания в очень жесткой природе.

Тайфуны, цунами, землетрясения... Только в спайке со стаей, только сообща. Твое личное мнение не имеет ценности, если не совпадает с мнением окружающих. Для россиян не существует поддержки среды, поэтому они учитывают только индивидуальное сознание, даже доведенное до абсурда. Неудивительно, что при столкновении этих двух крайностей возникает тотальное непонимание. Крайности не сходятся. Почему? Название одного из "спорных" островов, "Кунашир", означает "задница Японии". Получается, что наши точки соприкосновения с Японией - это наш Дальний Восток и их задняя точка... Т.е. всю историю мы игнорируем существование и близость друг друга, сталкиваясь только в войнах и в торговых войнах, пытаясь общаться через Токио и Москву, через эти головы, которые так далеко друг от друга... Если мы не изменим эту традицию, мы не сможем улучшить наши отношения.

Литература