Оставляя на совести автора прозрачность ассоциаций и игру с известными фамилиями, всегда грешащие по части вкуса и справедливости, я все же испытываю к нему чувство благодарности: он наглядно показал, какие центробежные силы и корыстные соображения на самом деле движут многими радетелями за демократию от литературы, журналистики и искусства. Сделать Россию счастливее они не умеют, зато очень успешно готовят себе запасные аэродромы за границей, используя имидж борцов за свободу, дерзающих резать правду в глаза. Автор напоминает о таких некогда популярных персонажах, как Григорий Заславский или Сергей Станкевич, и о том, где теперь эти былые надежды и опоры русской демократии, кто пальцы им целует.
Именно об этом думаешь, читая ликующие сообщения о триумфе нашего нового кино на Роттердамском фестивале: фильм дебютанта Ильи Хржановского “4” получил не только “Золотого тигра”, но и “Золотой кактус”. И вот интересно, как объясняет свой выбор жюри. “Мы были подавлены кошмаром, увиденным в фильме “4” и повергшим нас в сомнения: это правда или ложь? Илья Хржановский проявил великую храбрость в выборе объекта съемок и в том, как он показывает тотальный распад самоуничтожающегося общества. Он использует сверлящий ухо звук и двусмысленный способ повествования, демонстрируя исключительно оригинальное видение. Нам особенно нравится его радикальная трактовка женщины в изображении молодой проститутки и традиционных старых бабушек”. Жюри тигровому вторит жюри кактусовое: “Это подрывной фильм. Он основан на сценарии Владимира Сорокина, радикального писателя, бросившего вызов многим табу в русской культуре — использование ненормативной лексики или темы гомосексуализма. Само решение Хржановского сотрудничать с ним демонстрирует его намерение испытывать пределы русской терпимости. Он отверг официальные требования вырезать из фильма ряд сцен. Фильм снят год назад, но до сих пор не шел в России. Жюри нашло в Хржановском режиссера, который дерзнул взять на себя риск обнажить свои намерения”.
В нашей постперестроечной культуре такие намерения действительно распространились: авторы многих фильмов, книг и спектаклей уже не ориентируются на отечественную публику — они ждут аплодисментов на заграничных фестивалях, разрабатывая имидж России дикой и конченой. Имидж этот придуман без сколько-нибудь реального знания своей страны (как узнать ее тусовочным мальчикам, Садовое кольцо покидавшим только для поездок на дачи!), но с точным знанием, что можно хорошо продать в мире. Они не надеются покорить “мир” в смысле массового зрителя, для этого у них нет ресурсов, ни творческих, ни интеллектуальных. Но фестивальная публика — специфическая, маргинальная, охочая до любых, самых скользких изощренностей и оттого считающая себя элитарной. Она устала от лакированной Америки, беззаботной Италии и боевого Китая, она ждет шокирующих диковинок. И ей Россия потребна именно такая: разъеденная коррупцией и хитрованством, пьяной нищетой и экзотическим непотребством. Поэтому главной смелостью фильма считается сорокаминутный эпизод в деревне, где сняты реальные местные старухи. Они жуют хлеб беззубыми ртами, выплевывают месиво в мисочку и лепят из него кукол с натуралистическими причиндалами. Но это тошнотворнейшее из зрелищ оказывается только прелюдией к главному блюду, которое на показе в Венеции обратило половину зала в бегство. Щедрый режиссер напаивает старух вдрабадан, те раздеваются и начинают эротические игры с куклами и друг с другом. Камера это детально отслеживает, не ведая стыда и заставляя зрителей чувствовать себя вуайеристами с особо извращенными интересами.
Разумеется, сцена подана как символ. Это, должны мы понять, и есть долго скрываемая правда о России, ее сущность. Такого и впрямь еще не видели ни на Западе, ни в самой России — поэтому завсегдатаи маргинального Роттердамского феста так возбудились, поэтому финансово поддержавшее фильм Министерство культуры требовало купюр, и поэтому режиссер отказался вырезать хоть кадр. Он ведь понимал, что без этой сцены никто ему кактуса не даст. А теперь Илья Хржановский с этим кактусом сможет хорошо поездить с фестиваля на фестиваль, потрясая публику своей Россией, и наверняка какой-нибудь заграничный фонд субсидирует его новые откровения.
Это уже многих славный путь. Помните, скажем, Виталия Каневского? Он в годы перестройки поразил мир фильмами про то, как в грязной русской глубинке пьют, рыгают, блюют, испражняются и мочатся. Использовал эту Россию как средство передвижения и уехал в Америку, где живет, кажется, без проблем. Что смелому художнику и требовалось. Правда, кино уже не снимает, ибо, кроме рыгающей России, придумать ничего не умеет. Перечень таких удачных карьер в кино, театре и даже кинокритике я могу продолжить.
Как и Каневский, Илья Хржановский далеко не бездарен. Первая треть картины сделана занятно, это такой радиотеатр на троих, где работают хорошо выписанные Сорокиным текстовые парадоксы. Первый кадр придуман здорово и обещает сильное кино. Оно и получилось по-своему сильным: люди выходят ошеломленные увиденным, преодолевая рвотные позывы и размышляя о том, кто врет о романтичной русской душе — Хржановский или Чехов с Чайковским. Ведь даже роттердамское жюри, как мы видели, гадает: что, собственно, оно наградило — правду о России или ложь.
Меня все устраивает в молодом режиссере, кроме моральных установок — они-то и есть самое стыдное. Во-первых, напоить старух — таланта не нужно, такая провокация — удел бездарных прагматиков. Во-вторых, ну, протаранил он “табу”, открыл миру “новый уровень правды”. А что если еще более хваткий его последователь вот так же напоит друга Хржановского и снимет, чем там наши прогрессисты занимаются, когда в отключке? И выдаст эту экзотику за образ русской интеллигенции, и поедет открывать этот образ потрясенному миру? Тоже кино получится и диковинное и правдивое, и купонов на нем настричь можно немало — только ведь нехорошо. Для защиты от этого “нехорошо” человечество и придумало табу. Без моральных табу мы — уже не люди. Тигры или, хуже того, кактусы.
Это понимает Андрей Хржановский, замечательный аниматор, гуманист и отец расчетливого Ильи. Жаль, что такая славная фамилия теперь будет ассоциироваться уже не с отцовским Пушкиным, а с блудливо подсмотренным старушечьим сексом. Это поняли и в минкультуры, деньгами российских налогоплательщиков оплатившем оскорбительное для них кино и теперь схватившемся за голову. Такой фильм из чистоплотности и уважения к своей стране не выпустил бы ни английский, ни американский продюсер, но по отношению к России тут же заговорили о смелом художнике в условиях несвободы. Хотя идея свободы и демократии таким храбрецам на самом деле до лампочки — они уже слишком много сделали для того, чтобы довести ее до абсурда. И скомпрометировать в российском сознании на многие годы.