10.02.2005 02:20
Общество

Смертельный переход

Что-то с совестью нашей происходит
Текст:  Яна Ахметова Галина Брынцева Татьяна Владыкина Мария Соколова
Российская газета - Федеральный выпуск: №0 (3695)
Читать на сайте RG.RU

Как сообщили "РГ" в УВД ЮВАО, расследование этого инцидента осложняется неточностью свидетельских показаний - очевидцы не уверены, действительно ли подозреваемый намеренно толкнул пешехода. Речь также может идти о несчастном случае.

   комментарий

Что, кроме упования на хорошую разыскную работу милиции, должно вменить себе общество? О чем оно должно себя спросить? Какой контекст, кроме крайней бесчеловечности, открывает эта история?

- Конечно, поведение водителей и пешеходов в нашей стране производит удручающее впечатление, - комментирует происшедшее священник о. Владимир Вигилянский. - Все почему-то абсолютно не считаются с другими людьми. Борьба за выживание. Принцип христианской жизни - быть уступчивым по отношению к другому человеку.

- Как всегда, частное является показателем общего, - продолжает разговор писатель Алексей Слаповский. - Почти каждый день я перехожу дорогу возле своего Тимирязевского парка, я там на лыжах катаюсь. Так вот, хорошо, если к концу зеленого сигнала на переходе машины наконец остановятся, автомобилисты не считают пешеходов за людей. Ловишь себя на желании вметелить лыжами по лобовому стеклу этим так и хочется сказать "гадам". Я вспоминаю, в одном из моих текстов русский учит американца правильно переходить дорогу. Дорогу, говорит русский, надо переходить, когда машин нет. Это общее остервенение. Я другого слова не подберу. Откуда это желание пройти через турникет в метро обязательно первым? Мне кажется, что российская ментальность сейчас в опасной близости к тотальному хамству каждого по отношению к каждому.

Лев Аннинский, знаменитый литератор, мыслитель, публицист, предполагает, что человеку, вышедшему из машины, лет двадцать. А тому, кого он стукнул, - шестьдесят.

- Первое, что думается: когда тому, ударившему, будет лет шестьдесят или семьдесят, пусть его тоже ударят. Но после этого сразу думаешь: тогда конца не будет этой войне, этому хамству, и если мы не начнем друг другу уступать, то придут люди, которые даже не будут находить повод, а начнут бить без предупреждения. Я понимаю, что это биология: когда нет войны, она сочится из всех пор. Но мы дождемся и войны тяжелой: ею закончится это чудовищное озверение. Когда я перехожу улицу, я всегда стараюсь найти глаза водителей, чтобы понять, чего от них ждать. Иначе придется выскакивать из-под колес. Можно не успеть. И если я вижу за рулем малоуправляемое существо, я стараюсь отойти, не лезть на рожон. Это всегда опасно в перенаселенном городе. Мы должны уступать друг другу и всегда делать полшага назад. Поймите, человек, который ударил, ничего не чувствует теперь, когда умер тот, кого он ударил: ударивший только рад, что он успел удрать, что его не поймали. Потому что если бы он хоть что-нибудь чувствовал, он бы не удирал. Что можно сделать? Христос знал, что нужно делать. Много ли он преуспел? Довольно много. Потому что без него было бы еще страшнее. Нужно говорить это людям, понимая, что они плохо слушают.

А вот как выглядит ситуация с точки зрения психолога.

- Думаю, не ошибусь, предположив, что водителю "ниссана" было лет 25-30, - говорит Надежда Лебедева, доктор психологических наук, зав. отделом этносоциологии и антропологии РАН. - Помню, в начале перестройки социологи предсказывали: пройдет 10-15 лет, и наше общество будет переживать всплеск немотивированной жестокости. Логика этого отпущенного ими срока была довольно проста. На всем пространстве страны происходил слом общества, резко менялись правила игры, начала устанавливаться принципиально новая иерархия жизненных ценностей. Вместо взаимовыручки - "каждый должен рассчитывать только на себя". И требовалось время, чтобы складывающиеся новые нормы впитались в сознание именно того поколения, которое лишь формировалось: 12-16-летних. Это были дети, которые росли и формировались в период жестокой фрустрации своих родителей. Плюс все эти разговоры в семьях о безденежье, о неуверенности в завтрашнем дне и т. д. Это были дети, которые выросли на идиологемах "кто сильный - тот и прав", "у кого деньги - тот сильнее". Дети, которые выросли и... вышли на тропу войны. Правы оказались социологи: сегодня, спустя пятнадцать лет, мы имеем то, что имеем. Замечу: это еще не все, на тропу войны еще не вышли нынешние 12-15-летние подростки-беспризорники, которых в стране многие сотни тысяч.

Итак, ответ, что там, в той трагедии, произошло, у большинства наших комментаторов напрашивается до окончания следствия: богатый толкнул бедного, сильный - слабого, хозяин этой жизни - нехозяина, современный человек - вчерашнего.

Мы обольстились правом на преступление. С воодушевлением цитировали - у американца есть права стрелять во всякого, без спросу зашедшего на твой участок земли. Но забывали, что у американцев еще при этом есть такой несравненный социальный институт, как сильный и независимый суд, где судья не побоится отправить за решетку миллионера и оправдать мальчишку из Гарлема. Судят же Майкла Джексона, а Аллу Пугачеву никак в суд доставить не могут.

Мы не учли, что там у них, в мире, где все действуют якобы по законам силы, есть такие пространства, где миллионер принципиально равен бедняку, это пространство общественных мест - улица, магазин, аптека, природа, дорога. И вся культура межчеловеческих отношений пронизана равенством человека с другим человеком, достаточно посмотреть, как хозяин разговаривает со слугой, клиент ресторана с официантом, и наоборот. Если мы в срочном и массовом порядке не проделаем эту этическую работу, мы окажемся в опасной ситуации. Придавленный административной бесцеремонностью простой человек тут же выходит на площадь, но, придавленный правом наглого, реализованного до способности убить, он способен на большее.

И что-то перепутал в своей жизни парень из "ниссана" - жизнь с "разводками", "стрелками", распальцовками, стиль "чисто конкретно" продолжил на другой территории. Это не территория бизнеса, а территория жизни - она важнее.

Социология