Не раз мне приходилось писать об идейной эклектике, царящей в головах тех, кто составляет политический класс России. Похоже, не лучше обстоит дело и с эмоциями, обитающими, если отклониться от не слишком уважаемой сегодня науки, в сердцах многих из тех, кто в этот политический класс входит.
Наш политический класс, или, по крайней мере, самая его говорливая часть (включая и журналистов), постоянно в кого-то влюбляется. Последняя любовь, точнее, даже две, - это Виктор Ющенко и Юлия Тимошенко. До того был Михаил Саакашвили (правда, печальная и загадочная смерть Зураба Жвания несколько подточила эту влюбленность).
Всякая влюбленность начисто лишена какой-либо критичности, а часто и вульгарной объективности, но политическая - даже более, чем физическая.
Когда всякую более или менее часто мекающую на телеэкране девицу или даму называют телезвездой, это, понятное дело, закон бизнес-жанра. Но вот зачем их всех, в том числе и вполне заурядных внешне, а порой и просто дурнушек, называют красавицами, понять не могу. Ведь это в лучшем случае воспринимается (должно восприниматься) как скрытая насмешка, а в худшем - как издевательство.
Все-таки красота - это красота и прямого отношения к понятиям "симпатичная", "интересная", "привлекательная" не имеет. Но только не для влюбленных.
Находясь среди влюбленных, как-то даже неудобно (или неприлично) утверждать, что, например, один из недавно возникших на политическом олимпе постсоветского пространства объектов обожания одевается просто безвкусно. Что, конечно, не умоляет высоких бойцовских и политических качеств этого объекта.
Пишу я об этом не для того, чтобы уязвить влюбленных или возлюбленных, а как раз с прямо противоположной целью: дабы указать российской власти, ее официальной пропаганде и ее официозным политтехнологам и агитаторам на их скандально-опасное игнорирование эстетической составляющей политики. Нашей политике и практически всем более или менее видным ее субъектам катастрофически не хватает внешней привлекательности, внутренней энергии, страсти, умения влюблять в себя, превращающих в сегодняшнем мире карнавальной политики и политической карнавальности даже дурнушку в красавицу.
Конечно, политика - дело серьезное, а проблемы России и вызовы, брошенные ей, более чем серьезны. Но все-таки это не означает, что в век телевидения и попсовой культуры серьезные дела нужно делать непременно с серьезным лицом.
В наших (российских) современных политиков никто не влюблен. Ибо выглядят они скучно, говорят неинтересно и чаще всего зло. Среди них не видно героев, способных на подвиг, порыв, безрассудство, риск, азарт. Никто, обожженный критикой президента, не подает в отставку. Никто не рискует восстать против - не важно чего. Разве что один Андрей Илларионов, восставший голосом, но пока не делом.
Понятно, что пример Михаила Ходорковского не вдохновляет. Но я говорю сейчас не о тех, кто во внесистемной оппозиции, а о тех, кто в оппозиции системной, и даже о тех, кто в "команде".
России не нужны революции - это бесспорно. Но ей нужны эволюционно проводимые реформы, революционные по сути и революционно выглядящие. Я бы даже сказал - прямо в духе "оранжевой революции". С эмоциями, с драматургией, со страстями публичных дискуссий, с тем, что ныне принято называть драйвом (в данном случае политическим).
У нас же драйв проявляется лишь в попсовом гедонизме элиты (еще более бессмысленном, чем русский бунт) да в битвах за презренный металл, но не в политической работе, не в политическом деле, не в общении с людьми.
Вопрос об отставке правительства, бесперспективный изначально, но все-таки поставленный думской оппозицией в парламенте можно только приветствовать. Он оживляет омертвевшую было внутреннюю политику. Омертвевшую, конечно, не до конца, ибо публичность сегодня не декорация и даже не бремя, а имманентное свойство политики, российской в том числе. Нам еще далеко до публичности американской или английской, но, уж конечно, мы не сможем, если даже кто-то захочет, вернуться к непубличности центральноазиатской, не говоря уж о северокорейской.
В этом же смысле нельзя не оценить и важность юридической борьбы за оспаривание результатов думских выборов 2003 года, объединившей ряд оппозиционных партий самого разного направления.
Другое дело, что у оппозиции, часто совершенно справедливо критикующей власть, фактически нет никакой позитивной программы. Отсюда и эта некритичная влюбленность в Саакашвили, Тимошенко, Ющенко. Впрочем, эту влюбленность можно объяснить блеском радикального реформаторства, исходящего от всякого рода цветных революций, а также сублимацией собственного неудавшегося противостояния Кремлю.
Но откуда влюбленность в Масхадова, откуда безрассудная вера в искренность и демократическую дееспособность человека, при формальной власти которого в практически независимой тогда Чечне не расцвело ничего, кроме работорговли, грабежей да публичных казней?
Один из ответов - в неверии (мотивированном или немотивированном) в слова и дела официальной власти. И здесь, конечно же, переложить вину на оппозицию нельзя. Ибо, с одной стороны, оппозиция, по сути своей, должна ставить под сомнение все или почти все, что делает власть. А с другой - производить доверие к себе есть такая же функция власти, как и проведение той или иной политики.
В команде Путина, кроме него самого, практически нет других публичных политиков, а те, кому эта роль отведена, либо слишком сервильны (потому производят впечатление не членов команды, а слуг), либо, мягко говоря, не слишком убедительны в своих речах.
В официальной политике России нет героев. Нет, если вернуться к метафоре влюбленности, своей Кондолизы Райс, одновременно и жесткой, и профессиональной, и экзотичной. У нас все врассыпную. У одних - жесткость без профессионализма, у других - экзотичность без него же, у третьих - профессионализм без жесткости и скучнейшее выражение лица.
Политика без героев не политика. Нигде и никогда.