Дети маршала Василевского

- Маршал Василевский не хотел, чтобы вы пошли по его стопам и стали военным?

- Отец гордился моим старшим сводным братом Юрием, который продолжил его дело, но когда встал вопрос о выборе моей специальности, он предоставил мне полную свободу. Дело в том, что он сам был гуманитарием. Окончил духовную семинарию, готовился к учительству, но Первая мировая война изменила все его планы и он стал военным. А я окончил школу с золотой медалью и имел право выбирать любой вуз. Отец принимал в этом активное участие. Он объехал со мной несколько институтов и поддержал меня, когда я сделал свой выбор.

- Где вы встретили войну?

- Мы были в Москве. Отец работал заместителем начальника Генштаба. Я был тогда маленьким, но помню, что в конце сорокового - начале сорок первого года уже шли определенные подготовительные работы. Периодически объявлялись учебные тревоги, которые я очень плохо переносил. В преддверии войны мы уже были готовы к тому, что что-то должно произойти. С 21 июня папы не было дома, и после начала войны я достаточно продолжительное время его не видел - они работали круглые сутки. В Генштабе поставили кровати, им туда приносили бутерброды. В самый критический момент мы с мамой были вынуждены уехать в эвакуацию, но в сорок втором, как только появилась возможность вернуться, приехали в Москву на улицу Грановского. У меня в памяти осталось, что там были очень толстые стены, а в них - шкафы. Во время воздушных тревог я там прятался.

В Москве я пошел в школу, но учеба проходила у меня своеобразно. Отец, если была возможность, не расставался ни с мамой, ни со мной. Мы постоянно находились с ним - на фронтах. Порученец в Москве по заданию отца ежедневно в конце занятий в школе узнавал, что задано и по ВЧ передавал уроки на фронт. Мама - мой самый строгий учитель - требовала неукоснительного выполнения.

- Вы помните день Победы?

- Девятое мая я встретил с отцом в Риге. Мы жили в вагоне поезда - у папы был свой вагон. И День Победы запомнился мне тем, что вдруг началась пальба из всех видов оружия. Это был салют победы. Я выглянул из вагона и увидел, что люди выражают свой восторг, стреляя из того, что есть под рукой. Это было незабываемое состояние всеобщего ликования. Папа с мамой радовались вместе со всеми, но для отца День Победы был продолжением войны. Его назначили главнокомандующим нашими войсками на Дальнем Востоке, и он все силы отдавал подготовке этой операции.

В день Парада Победы он прошел по Красной площади во главе колонны своего фронта. Я приехал на парад вместе с папой, стоял на трибуне, очень им гордился. Но поскольку я постоянно был рядом с отцом, видел его и в военной форме, и в парадном мундире, я это воспринимал как нечто привычное. Хорошо помню и последующие парады. Отец был военным министром, тогда было принято выезжать верхом, а ехать на лошади по мощеной мостовой - не самое простое дело. Несмотря на то, что он был хорошим наездником, за ним даже был закреплен конь по кличке Ставрикай, к парадам отец готовился и очень волновался.

- А как познакомились ваши родители?

- В 1931году отец получил перевод в Москву. Он был назначен первым заместителем управления боевой подготовки. Там он и встретил маму, которая работала делопроизводителем. В 34-м году они поженились, а в 35-м родился я. Они никогда не рассказывали подробностей первой встречи, историю своей любви.

В семье всегда была атмосфера невероятно трогательной любви друг к другу. Отец постоянно находился под прессом неизвестности, не знал, что с ним будет завтра. Один раз даже прощался со мной. На протяжении многих лет работал с колоссальной моральной и физической перегрузкой. Мне рассказывали, что бывали моменты, когда он после нескольких бессонных ночей отключался над картой. Выдержать это ему помогала любовь, дружба в семье и увлеченность своим делом.

Преданность моих родителей друг другу оставалась безграничной до последних дней их жизни. Когда мама тяжело заболела, встал вопрос о срочной операции, однако врачи развели руками, не рискуя ее сделать. Отец вопреки всему настоял на этом, а потом сам выхаживал маму и этим спас ей жизнь. Точно также, когда в 1977 году у отца случился инфаркт, мама находилась рядом с ним днем и ночью - сначала дома, а потом в больнице в реанимации. Она делала для него все, что могла, и до конца надеялась на чудо.

- Как в семье любили отдыхать?

- Отец любил ходить в театр, когда была такая возможность. И мое знакомство со Сталиным состоялось в театре. Мы пошли во МХАТ на спектакль "Синяя птица", когда сидели в ложе, по залу вдруг пробежал шорох - приехал Верховный Главнокомандующий. В антракте Сталин стал расспрашивать меня об учебе и об успеваемости. А у меня была одна четверка. Я ужасно переживал, но пришлось признаться. Это было событие, которое затмило спектакль. Несколько раз мы всей семьей ездили в Карловы Вары. Там отец увлекался рыбалкой.

После войны у него почти не было свободного времени. Все дни были заполнены встречами, работой над воспоминаниями, ответами на письма. Он общался с огромным количеством людей, вел переписку, не обращая внимания на ранги и должности. Хорошо помню отцовский каллиграфический почерк, которым он писал донесения Верховному Главнокомандующему. Тот требовал во время войны ежедневного отчета, и я помню, как один раз по какой-то причине отец этого сделать не смог. Тогда Сталин сказал ему, что в следующий раз такая оплошность будет последней в его жизни.

- Какие качества больше всего помогли вашему отцу в жизни?

- Как-то раз, когда мы играли с отцом в шахматы и я выигрывал, он сказал: "Очень жаль, что ты не владеешь искусством игры на военных картах. Вот там мы бы с тобой сразились". Это было дело, которому он отдавался полностью. Думаю, что такой талант был дан ему свыше. В делах он всегда проявлял твердость, и даже если нужно было противостоять Сталину, он это делал. Я очень гордился отцом. При этом он был скромным, мягким, отзывчивым, внимательным человеком.

Продолжатель военной династии Василевских - сын маршала и его первой жены Серафимы Николаевны Вороновой Юрий - ныне генерал-лейтенант в отставке. Он родился в 1924 году в Твери. С юных лет Юрий Василевский мечтал о самолетах. Всю свою жизнь он посвятил авиации, а военную карьеру завершил в Генштабе, в подразделении, которое когда-то создал его отец.

- Юрий Александрович, еще до войны ваш отец стал видным военачальником. Вы это чувствовали?

- В 1934 году мои родители разошлись, и я жил с мамой. Самым дорогим, что осталось у меня от отца, была его полевая сумка, с которой я долго ходил в школу. Она была удобнее, чем обычный портфель, - там находились специальные секции для ручек и карандашей, а кроме учебников и тетрадок туда еще помещались такие необходимые для учебы предметы, как рогатка и деревянный пистолет. Но главное ее удобство выявлялось во время драк.

От мамы я знал, что у меня появился брат Игорь. А весной 1940 года, когда объявили о завершении конфликта с Финляндией, я буквально прилип ухом к тарелке громкоговорителя - после непонятного для меня слова "демаркация" диктор вдруг упомянул Василевского Александра Михайловича, который был назначен в комиссию по уточнению и оформлению новой границы с Финляндией. У меня не было сомнений, что это мой отец, и я помчался в школу похвастаться этой новостью перед приятелями. В том же году в день моего пятнадцатилетия вышла газета с портретами военных, которым были впервые присвоены генеральские звания. Среди них был и отец. Эта газета долго висела у меня над кроватью.

- Вы виделись с отцом во время войны?

- В октябре сорок первого по его настоянию мы с мамой уехали в эвакуацию и в Москву вернулись только через год. Я знал, что отец постоянно находился на фронтах, поэтому связи с ним мы не имели. А в конце сорок второго года я получил повестку из военкомата. Я мечтал стать летчиком, но все мои просьбы о зачислении в летное училище комиссия оставила без внимания. Правда, учитывая пристрастие к авиации, меня направили в город Миасс, где тогда находилась школа авиатехников. В этой авиашколе нас, призывников, одели в бушлаты, шапки-ушанки, ботинки и обмотки. Кормили так, чтобы мы могли дойти до учебного корпуса и вернуться в казарму. Весной 1943 года у меня началось воспаление легких, которое очень быстро перешло в открытую форму туберкулеза. Обращаться к врачу у нас считалось плохим тоном, и по своему самочувствию я уже понимал, чем все это должно закончиться. Именно в этот момент судьба послала мне отца.

Когда мне стало совсем плохо, меня неожиданно вызвали к начальнику училища, спросили, какое отношение я имею к маршалу Василевскому. Узнав, что я его сын, мне сообщили, что в училище пришла телеграмма от командования ВВС, которая обязывает меня срочно явиться в Генеральный штаб для встречи с маршалом. После этого вместо обмоток и бушлата мне выдали сапоги и шинель, и я поехал в Москву. Уже на следующий день я был доставлен в Генштаб и узнал, как выглядят погоны маршала Советского Союза. В тот день мы увиделись с отцом в первый раз с тех пор, как в 37 году он приходил к нам с мамой в гости и подарил мне велосипед. Мы сели, и отец стал расспрашивать меня о моей жизни. Потом сказал, что уезжает на фронт. "Я прошу тебя, Юрик, поехать в санаторий "Архангельское" и отдохнуть там несколько дней до моего возвращения в Москву. Откровенно говоря, мне не нравится, как ты выглядишь". Я спросил: "А как с училищем?" - "Ради бога, не беспокойся, считай, что этот вопрос мы сумеем решить". После этого мы стали часто видеться с отцом. Меня поместили в больницу, он присылал мне еду.

В сорок четвертом отец взял меня с собой на фронт. В феврале мы были в Прибалтике, затем, после гибели Черняховского, отец был назначен командующим 3-м Белорусским фронтом. Я ездил с ним, увидел, что такое война. В это время я уже готовился поступать в Академию Военно-воздушных сил.

- После войны вы продолжали общаться?

- В то время я уже жил с отцом. Помню, когда он был военным министром, у него были очень сложные взаимоотношения со Сталиным. Незадолго до смерти вождя была выпущена какая-то не удовлетворяющая требованиям техника. И хотя отец непосредственного отношения к этому не имел, Сталин как-то сказал ему: "На американцев работаете?" Отец воспринял это как предупреждение, позвал меня, сказал: "Если со мной что-то случится, ты будешь за старшего. Не подведи".

В 1948 году я женился на Эре Жуковой. Отец, честно говоря, был не в восторге. В это время Сталин всячески пытался не допустить дружбы между главными полководцами войны. А уж семейные связи вообще были крайне нежелательны. Мы стали меньше общаться. Жили мы с Эрой у Жуковых на улице Грановского. Георгий Константинович в это время был в Свердловске, оставил меня за старшего. Я шел своим путем, после военной академии служил в Германии, окончил в шестьдесят пятом году Академию Генштаба, после этого меня направили в Тбилиси, потом в Ташкент. Отец всегда расспрашивал меня о службе. Он гордился тем, что я служу так далеко от Москвы, в очень тяжелых условиях. Когда из Ташкента меня перевели в Алма-Ату, у нас не было даже квартир. Отец напутствовал: "Сначала думай о людях, а потом о себе". Он всем рассказывал, что его сын служит там-то, особенно подчеркивая, с какими трудностями мне приходится сталкиваться. И несмотря на то, что у отца были знакомства на самом высоком уровне и в тех военных округах, в которых работал я, мне никогда не приходило в голову этим пользоваться, и отцу не приходилось за меня краснеть.

Как-то, когда я уже был генералом, отец рассказал мне такую историю: когда я был маленьким, к отцу в дивизию приехал начальник оперативного управления и заместитель начальника штаба Красной Армии Владимир Кириакович Триандафиллов. Отец пригласил его в гости. Пока родители накрывали на стол, Владимир Кириакович захотел посмотреть, как живет командир полка. По квартире его повел я. В коридоре, проходя мимо большого шкафа, я открыл одну из дверок, за которой стояли графины с различными настойками и наливками, приготовленными родителями по старым рецептам, и сказал, что здесь мама держит "молочко для папы". Когда мы вернулись в столовую, стол уже был накрыт, но графинов на нем не было и в помине. И видя смущение моих родителей, Триандафиллов сказал: "Дорогие Серафима Николаевна и Александр Михайлович, прежде чем попробовать эти замечательные закуски, не выпить ли нам с вами по рюмочке "молочка для папы", тем более что Юра показал мне, где оно хранится". Вспоминая эту историю, отец сказал мне: "Ты, Юра, поставил меня тогда в крайне неловкое положение".

- А как ваш отец любил проводить свободное время?

- Он любил рыбалку, но почему-то не любил охотиться. Еще когда я был маленьким, они с мамой очень много рыбачили, привозили огромных щук, которых потом коптили. Впоследствии к рыбалке пристрастился и я. Георгий Константинович Жуков - заядлый охотник - говорил мне: "Ты занимаешься несерьезным делом". А потом сам втянулся, да так, что его от этого занятия невозможно было оторвать. Я научил его делать блесны, и у него это стало получаться даже лучше, чем у меня.

Отец в основном жил на даче в Архангельском. Он любил ходить за грибами, с удовольствием собирал ягоды. У него было еще одно увлечение - лошади. До войны, когда он служил в частях, командиру было положено иметь коня и свой выезд - пролетку. В Москве же за ним был закреплен конь, он ездил на нем в Хамовниках.

- Он участвовал в вашем воспитании?

- Я не могу вспомнить, чтобы отец меня как-то воспитывал. Он не был ни грубым, ни суровым, никогда меня не ругал. Бывало, скажет очень серьезным тоном: "Юрик, потрудись".

- Какие его качества остались у вас в памяти?

- Отец был веселым, общительным человеком, но при этом он не любил быть в компании. Несмотря на это, по воскресеньям они с Екатериной Васильевной собирали за большим столом всю семью - детей, братьев, сестер, племянников.Я приезжал к нему сначала с Эрой, потом со своей нынешней женой. Он очень любил анекдоты, сам хорошо их рассказывал. У отца был один сослуживец, который знал уйму смешных историй. Когда они ехали вместе в какую-нибудь командировку, он привозил оттуда множество анекдотов, которые с удовольствием пересказывал.

У отца было довольно много друзей, но военных среди них почти не было. Многих после войны арестовали. Кого-то он сумел вытащить, кого-то не смог.

- Каково это - быть сыном и зятем двух прославленных маршалов Великой Отечественной?

- Мне в жизни пришлось держать в руках четыре ордена Победы. Два было у отца, и два у тестя. Точно так же я мерил два парадных мундира, увешанных орденами. Мундир Василевского и мундир Жукова.