Когда вышел фильм Валерия Тодоровского "Страна Глухих", где Чулпан Хаматова сыграла роль Риты, и зрители, и некоторые режиссеры пытались вогнать ее в рамки амплуа такой светлой, романтичной, "белой и пушистой" героини. Чулпан отчаянно сопротивлялась. Сейчас она актриса очень и очень разноплановая, может сыграть и собаку в спектакле "Сильвия", и Катерину в спектакле "Гроза", которая далека от определения "луч света в темном царстве", и сильную, непростую Варю в телефильме "Дети Арбата".
Российская газета: Чулпан, вы долго не решались сниматься в телесериалах, а затем все-таки согласились - сначала на картину "Дети Арбата", а затем и на другие телефильмы...
Чулпан Хаматова: На сегодняшний день ситуация с кино в России такова, что больше пятидесяти процентов кинопроизводства, на мой взгляд, отдано телевизионному формату. И с этим ничего не поделаешь. Нужно уточнить: я снимаюсь в телефильмах. В сериалах, снятых на видеопленку, я участвовать не буду. Не люблю видеокартинку - это отсутствие глубины в кадре и отсутствие глубины в актерском исполнении. Ни один сериал, снятый на видео, не убедил меня, что из этого может получиться серьезное кино. К тому же я просто отказываюсь от телепроектов, которые не нравятся мне по своей сути, в которых нет интересной роли. "Дети Арбата" - безусловная моя удача. Мне нравится работа режиссера Андрея Эшпая, работа моих коллег, оператора Шандора Беркеши, то, что режиссер дал мне попробовать себя в новом качестве в кино. Поэтому я абсолютно не согласна, когда нас сравнивают с другим телефильмом.
РГ: С "Московской сагой", где вам предлагали выступить в роли Нины Градовой?
Хаматова: Да. Я отказалась сниматься (хотя очень понравился роман Аксенова), потому что испугалась за конечный результат.
РГ: Сейчас вы снимаетесь в телефильме Александра Прошкина "Доктор Живаго".
Хаматова: Да, в телефильме, поскольку у России нет прав на постановку полнометражной ленты по роману Пастернака, которую можно было бы возить на международные фестивали, давать в международный прокат. Права находятся за границей у потомков последней любви писателя Ольги Ивинской. И это не единственный случай: Россия до сих пор не может разобраться с "Тихим Доном" Бондарчука, с музыкой Прокофьева.
РГ: Насколько мне известно, вы долго раздумывали, стоит ли вам взяться за роль Лары. Почему?
Хаматова: Именно потому, что это многосерийная история. А она требует больших затрат, и физических, и эмоциональных. Сыграть в двенадцати сериях - почти то же самое, что за год сняться в двенадцати полнометражных фильмах, если делать свою работу честно и правильно.
Какая будет моя Лара, пока трудно сказать. Ну точно уж не такая, по которой сохнет каждый первый мужчина: я сама не такая. Стараюсь делать главную любовь Юрия Живаго сильной и независимой.
РГ: Юрия Живаго играет Олег Меньшиков. Как вам работается с этим актером?
Хаматова: Я прихожу на съемки, и у меня поднимается настроение из-за того, что впереди рабочий день. Олег очень чуткий партнер. Бывают партнеры, на которых ты боишься смотреть во время работы: все, что ты настраиваешь в себе - внутреннюю атмосферу, переживания, - может разрушиться от одного-единственного пустого взгляда. А есть актеры-подарки, с которыми ты играешь. Таков Олег. Работать с ним, как играть джаз в музыке, когда музыканты чувствуют полутона друг друга.
РГ: Недавно на "другой сцене" "Современника" вы сыграли премьеру, спектакль Кирилла Серебренникова "Голая пионерка" по роману Михаила Кононова. Я знаю, что репетиции шли достаточно тяжело. В чем причина?
Хаматова: В спектакле очень тонкая история, которую нельзя, скажем, просто пересказать. Иной уровень сценического изложения, существования, все строится на сложных и разнообразных нюансах. Также, с другой стороны, я боялась такого провинциального ТЮЗа в плохом понимании этого понятия: пионерка, галстук, барабан - и пошло-поехало: травести, играющая "пионерское детство". И режиссер Кирилл Серебренников очень боялся подобной "пионерской махровости". Мы старались всячески этого избежать. На самом деле в спектакле я играю не только Великую Отечественную войну, ведь наши солдаты продолжают погибать до сих пор. Война всегда ужасна, особенно когда люди, защищающие свою страну, не чувствуют за собой поддержки этой страны. Но при всем при этом у русских людей какое-то невероятно святое отношение к Родине.
РГ: Некоторые зрители и критики заявили, что вы спектаклем оскверняете образ Великой Отечественной войны. Интересно, чем?
Хаматова: Наверное, понятием "батальонной давалки". Они считают, что подобного на войне не было, солдаты в женщинах не нуждались, и вообще никто не погибал, все с песнями ходили в атаку. Но ведь говоря обо всех ужасах войны, которые пришлось пережить каждому конкретному человеку, мы не уменьшаем его подвиг, а наоборот.
РГ: Что лично вы, Чулпан Хаматова, хотите сказать зрителям этим спектаклем?
Хаматова: В романе и в спектакле есть фраза: "Вот жила-жила и самого главного не понимала, потому что самое главное не ты сама, а коллектив". Хочется сказать, что самое главное - ты сама, потому что ты будешь страдать, пойдешь погибать. С другой стороны, заботиться о других - таков наш русский менталитет, и по-другому мы просто не можем. Поэтому спектакль про такого Иванушку, который вроде бы и дурачок, но при этом идет и совершает невероятные подвиги. Думаю, ни в какой другой стране, кроме как в нашей, этот роман и, соответственно, спектакль был бы невозможен.
РГ: Есть ли у вас что-то общее с героиней Машей Мухиной?
Хаматова: В моей жизни тоже присутствует такое слово "надо". И все, хочешь ты или не хочешь, кому надо, чего надо - подобных вопросов не возникает. И фраза из книги "Как закалялась сталь", которую цитирует героиня: "Умей жить, когда жизнь становится невыносимой", порою очень даже связана с моей жизнью. Сложно играть спектакль еще и потому, что там нет какого-то яркого актерского характера, у меня нет возможности спрятаться за образ. Главная героиня спектакля - обнаженная душа, моя лично, Чулпан Хаматовой, соединенная с девочкой Машей Мухиной. Поэтому когда я говорю от лица Маши какие-то фразы, я могу их преспокойно практически все примерить на собственную жизнь и на себя саму.
РГ: В "Голой пионерке" рядом с вами на сцене играет ваш брат Шамиль Хаматов...
Хаматова: В театр Шамиля я не звала: его пригласил "Современник", так же, как и некоторых других студентов РАТИ, но они не выдержали напряжения, ушли, а он остался. Во время спектакля я не отдаю себе отчета, что это мой брат: он мой партнер по сцене. Шамиль меня не разочаровал: я довольна его существованием на сцене.
РГ: Что для вас в театре интереснее: момент репетиций или показ вновь и вновь уже состоявшегося спектакля?
Хаматова: Я из тех артистов, которые очень любят репетировать, счастливы в момент работы над спектаклем, любят проверять первые плоды репетиций на зрителях, смотреть их реакцию и потом очень не любят играть спектакли. Спектакль - какой-то другой уровень ответственности. Или безответственности. Все идет немного по накатанной дорожке. Мне бы хотелось, чтобы в театре каждый раз был хороший профессиональный тренинг. В этом смысле здорово в театре Петра Фоменко, когда актеры и режиссер постоянно возвращаются к уже поставленному спектаклю, разбирают его, находят какие-то новые аспекты.
РГ: Смотря напряженную работу Серебрякова в телефильме "Штрафбат", вашу "Голую пионерку", которую вы играете на пределе психических возможностей человека, мне кажется, что у актеров не может быть нормальной психики...
Хаматова: Естественно. Говорят, что есть невероятно профессиональные актеры, которые перед и после любого остродраматического спектакля "травят" анекдоты. Честно говоря, я в это не верю и сама точно так не могу. Чтобы "войти" в материал спектакля, нужна определенная работа, особое состояние. На самом деле я очень рада, что у меня есть такая профессия, которая, несмотря на все напряжение, доставляет мне большое удовольствие. Кроме этого, она доставляет удовольствие и другим.
РГ: Со сцены можно нести людям как позитивные, так и негативные мысли, идеи. Ваша профессия возлагает на вас какую-то моральную ответственность?
Хаматова: Безусловно. Моральная сторона в этой профессии для меня очень принципиальна. Порою, это случается, как правило, в кино, мы, актеры, испытываем чувство стыда, поскольку, снимаясь, ты имел в виду одно, а в монтажных переработках вдруг меняется смысл, и ты становишься проповедником совершенно другого. Да, на актерах лежит огромная ответственность, ведь существует достаточное число людей, которые нас любят и верят нам. Думаю, что искусство может влиять на людей. Говорю сейчас про себя: меня изменил один из походов в театр, в казанский Молодежный. Я была так потрясена, что мне тоже захотелось творить то добро, которое шло со сцены.
РГ: Фильмы "Доктор Живаго", "Дети Арбата", спектакль "Голая пионерка" затрагивают почти один временной пласт: Россия после революции, первая половина прошлого века. Он вас чем-то задевает?
Хаматова: Да, очень много ужасного было в этот период для России. Начиная с революции и заканчивая сталинским временем (мы сейчас говорим конкретно про эти годы) в стране становилось все страшнее. Я испытала настоящее потрясение, когда оказалась в музее знаменитой "Авроры" во время съемок в телефильме Владимира Хотиненко "Гибель империи". Картина как раз о том переломном для нашей страны времени. Так вот, в музее висят фотографии командного состава крейсера до революции и после. До - интеллигентнейшие, умные люди, после переворота главным на корабле стал... кочегар. С ярко выраженным лицом Шарикова.
РГ: А что вы можете сказать о нашей современной жизни?
Хаматова: Очень хочется жить в демократическом обществе и чувствовать, что меня, гражданку России, родная страна в обиду не даст. И если что-то случится, я могу пойти в милицию, где меня защитят. И защищают: не так давно меня преследовал один сумасшедший человек, пытался проникнуть в мою машину, заявляя, что я его не интересую как актриса, а лишь как женщина. Он ворвался в подъезд дома, ранил охранника, и ко мне на помощь пришел опер по имени Руслан, который просто находился рядом и спас мою жизнь. Но хотелось бы ощущать свою защищенность и на другом, более глобальном уровне...
РГ: Многие актрисы хотят и в жизни, и на сцене выглядеть красивыми. Почему вы на экране и на сцене об этом не заботитесь, соглашаясь на всевозможные характерные, порою эксцентрические роли?
Хаматова: Я не хочу сойти с ума в один прекрасный момент из-за того, что молодость начнет необратимо таять. А если я желаю продолжать работать как актриса, мне нужно искать в себе новые качества. С удовольствием сыграла бы какую-нибудь бабушку из Гоголя, скажем, сваху. Экспериментировать надо начинать сейчас. Потом будет поздно. Если ловить бесконечно появляющиеся морщины, а их у актрис, по идее, должно быть больше, чем у нормального человека: лицо ежедневно испытывает большие мимические нагрузки, ничего хорошего не получится. Я всегда объективно себя оценивала, за красотой специально не следила, не утягивалась-перетягивалась. Вокруг так много красивых женщин, красивых актрис. Чего мне соревноваться? Нужно иметь чувство юмора по отношению к себе. Поэтому я и кидаюсь во всевозможные проекты. Диапазон актерских возможностей в работе немаловажен: у меня есть возможность быть и уродиной, и красавицей. В спектакле "Мамапапасынсобака" я уродливый мальчик, а в "Трех товарищах" - красивая девушка в серебряном платье.
РГ: Вы не раз снимались за границей. Среди ваших зарубежных картин "Тувалу", "Гуд бай, Ленин", "Сукин сын". Не возникало желания эмигрировать?
Хаматова: Периодически хочется: ты так устаешь от грязи на улицах, хамства и всего прочего. Но на самом деле от себя самой никуда не убежишь. В любой стране я буду мучиться теми же самыми проблемами, что и в России. Быт сам по себе ничего не значит, и улицы, вымытые шампунем, может быть, лучше действуют на нервную систему, чем замызганные тротуары, но не разрешают внутренних противоречий. К тому же моя профессия напрямую связана с родным языком. Я бы хотела и дальше продолжать работать за границей, оставаясь гражданкой России. У меня есть друг, актер Мираб Нинидзе, он живет в Вене, с которым мы решили, что будем стараться продвигать русскую культуру на Запад.
РГ: А как к этому относятся на Западе?
Хаматова: Умные люди - хорошо. Неумные думают, что мы приезжаем ради каких-то материальных ценностей, хотя их теперь и у нас предостаточно, упорно продолжают считать, что мы из страны белых медведей. Да, много еще предстоит русскому человеку, чтобы вернуться к тому уважению и вниманию, которые вызвали за пределами страны, скажем, "Русские сезоны" Дягилева.
РГ: Но какое-то особенное отношение к себе как к русской актрисе вы во время зарубежных съемок чувствуете?
Хаматова: Да, к примеру, я не позволяю, чтобы на меня повышали голос. На Западе бывают съемочные площадки, где это принято. И избалованная в этом смысле нашими режиссерами, которые не позволяют унизить артиста (по крайней мере со мной такого не случалось), я встаю на скамеечку и заявляю: "Я русская актриса, и у нас принято по-другому". Иногда подыгрываю мнению, что я, учившаяся в российском театральном вузе, со Станиславским на "ты", и мы чуть ли не вчера пили с ним чай на кухне, чем набиваю себе цену.
РГ: У вас растут две дочки. Как защищаете их от негатива (развращающего не только вкус, но и душу), который окружает нас буквально повсюду?
Хаматова: Во-первых, я не даю им смотреть телевизор. Надеюсь, что до пяти лет они не узнают, что это такое. Также все, что связано с компьютерными играми, появится в доме еще очень и очень не скоро. Сначала я хочу, чтобы они полюбили читать, смотреть определенные мультфильмы (которые проходят мой жесткий контроль). Я и куклы стремлюсь покупать им с позитивным выражением лица. Также стараюсь их учить быть добрыми и щедрыми на улице, несмотря ни на что.
РГ: Считается, что дети, у которых мамы актрисы, чувствуют себя обделенными их вниманием...
Хаматова: В период выпуска спектаклей я с уверенностью могу сказать, что дети обделены вниманием. И я стараюсь наверстывать упущенное, когда у меня появляется свободное время. В этом смысле преимущество профессии: в определенные моменты хоть ты и загружен работой, но у тебя нет строгого ежедневного хождения на службу, где нужно находиться весь день "от звонка до звонка".
РГ: В вас как в актрисе что-то изменилось с рождением дочек?
Хаматова: На самом деле вообще не хочется уходить куда-то из дома, а потом хочется побыстрее в него вернуться. Я стала ценить время, стараюсь не пропадать сутки напролет в театре, мне нужно увидеть девочек, искупать их, уложить спать.
РГ: Вы довольно резко говорите о журналистах вообще. Может быть, не стоит обобщать, ведь, к примеру, из большого количества низкокачественных сериалов, идущих по телевизору, не следует, что все актеры вообще халтурщики и бездарности?
Хаматова: У вас такая профессия непростая: с одной стороны, вы должны иметь собственное мнение, с другой стороны, это мнение должно пересекаться с мнением редакторов, вышестоящих начальников. Слишком много зависимости: от времени, от модности. Да, существуют люди, которые идут напролом вопреки всему, создают собственное мировоззрение. Для них журналистика именно профессия, а не просто способ зарабатывания денег. Такие журналисты-профессионалы всегда ответственны за то слово, которое они напишут. А те, кто работают в "желтой прессе", выискивают тухленькое, - не журналисты - крысы.