Перед вами уникальные документы истории - "опросы" главарей Третьего рейха в июне 1945 года. Именно опросы, а не допросы: пока это лишь "интернированные лица", "военнопленные", обвинения им еще не предъявлены. Но ждать уже недолго: до Нюрнбергского трибунала оставалось четыре месяца. Он открылся 20 ноября 1945 года, а в октябре 1946-го огласил и привел свои приговоры в исполнение. Многотомные издания материалов этого международного процесса поставили твердую судебную точку в истории войны, которую развязал фашизм.
Странно: "Особая папка Сталина", в которой собраны материалы НКВД-МВД за 1944-1953 гг., рассекречена почти десять лет тому назад, а "дело N 97" с опросами военнопленных руководителей Германии так поныне и остается "в тени Нюрнберга". Между тем опросы куда лучше, чем допросы, уловили специфику того переходного - между войной и миром - времени, которую самим фактом своего учреждения устранил Нюрнбергский трибунал. В июне 1945 года еще и самим победителям не до конца было ясно, какой именно мир наступил. Военное поражение Германии еще не означало, что потерпел окончательное поражение и фашизм, который служил основой власти Третьего рейха. Настораживал уже сам факт, что она признала капитуляцию трижды - 5, 8 и 9 мая: все подписи с немецкой стороны принадлежали лицам, которые продолжали находиться у власти и уже провозгласили строительство "новой Германии".
Не исключено, что одним из аргументов в пользу Нюрнбергского трибунала и явилась "судебная репетиция", которую провела группа советских офицеров.
30 июня 1945 г. Госкомитет обороны - тов. Сталину, СНК СССР - тов. Молотову (третий адресат густо зачеркнут) от Народного комиссара внутренних дел Берия Л. П.
"При этом представляю сообщение тов. Серова из Берлина о допросах Геринга, Деница, Кейтеля и других германских генералов, содержащихся у союзников.
Во время посещения тов. Жуковым штаба Эйзенхауэра для вручения орденов "Победа" по нашему заданию полковник государственной безопасности тов. Коротков в разговоре с начальником разведки штаба Эйзенхауэра генерал-лейтенантом английской армии Стронгом получил согласие на допрос некоторых военнопленных германской армии.
В связи с этим нами 16 июня с.г. была выделена группа офицеров для посылки в штаб Эйзенхауэра. Группу возглавляли полковник Поташов (начальник следственного отдела Транспортного управления НКГБ СССР); полковник Смыслов (от разведотдела штаба фронта); капитан Безыменский (штаб фронта); полковник разведотдела Военно-морского флота Фрумкин и в качестве переводчицы майор государственной безопасности Френкина.
[...] Прибывший во Франкфурт-на-Майне тов. Поташов..."
ГА РФ. Ф. Р-9401, Д. 97, Л. 99-109.
Весь следующий день Поташов и Стронг утрясали список из десяти имен. В служебной записке генерала Серова много красноречивых деталей. Все пленные жили "в прекрасно оборудованном 4-этажном здании на одном из лучших курортов Мондорф, в 15 км от Люксембурга". На окнах не решетки, а паутинки. У каждого своя комната, вместе обедают, коллективно отдыхают. "Все они хорошо выглядят, как курортники, загорелые. Все одеты в полную форму со знаками различия, включая и свастику. На время допроса тов. Поташов просил изолировать военнопленных друг от друга".
Помимо Карла Деница, Германа Геринга, Вильгельма Кейтеля, чьи показания мы приводим, в "список Поташова" вошли также генерал-полковник, начальник штаба оперативного управления войсками при Ставке Верховного Главнокомандования Альфред Йодль, заместитель начальника генерального штаба сухопутных военных сил Вальтер Варлимонт, генерал-фельдмаршал, командующий юго-западным фронтом Альберт Кессельринг, генерал-полковник, командующий германской армией под Ленинградом Георг Линдеман, генерал-полковник, командующий немецкими оккупационными войсками в Дании Иоганнес Бласковиц, генерал-лейтенант для поручений при Кейтеле Фридрих Беттигер и вице-адмирал, начальник отдела информации в штабе немецких ВМС Леопольд Юркнер. Группе Поташова отвели два дня, поставив условие, что будут присутствовать также американские офицеры. Благодаря этому удалось уложиться в восемь дней.
Читатель почувствует, с какой самоуверенностью держались вчерашние руководители Германии на "американском курорте". Даже через месяц после Победы они все еще не считали свою партию проигранной. Этот феномен надо объяснить.
Итак, в день самоубийства Гитлера, 30 апреля, новым рейхспрезидентом Германии стал, по его политическому завещанию, гросс-адмирал Карл Дениц. Уже 2 мая он перенес свою штаб-квартиру и столицу рейха из Берлина, где еще шли бои, в город Фленсбург, неподалеку от датской границы.
Правительство Деница прожило ровно три недели и посвятило себя решению двух главных проблем "новой Германии": прекратить войну с Западом и подписать с ним "мир без русских", а пока эти переговоры будут тянуться, обеспечить переход как можно большего числа немецких солдат и беженцев из будущей зоны советской оккупации за позиции союзных войск. Историки расходятся в оценке того, как справился Дениц со второй задачей, два или три миллиона немцев удалось эвакуировать на Запад за последнюю неделю войны. А вот в оценке трех капитуляций расхождений нет.
Нарушив договоренность между союзниками, начальник штаба союзнических войск Монтгомери 4 мая принял "военную", или "тактическую", капитуляцию немецких войск, которая распространялась только на территорию северо-западной Германии, Дании и Нидерландов. Она вступила в силу 5 мая в 8 часов утра. Теперь оставалось только "развернуть фронт и выкинуть русских с территории рейха" (такой план и намеревался осуществить Герман Геринг, если бы удержался в качестве преемника Гитлера), но для этого позарез нужна была еще одна подпись: Эйзенхауэра. И Карл Дениц немедленно отправил к командующему союзными силами на Западе своего верного Йодля.
Но в Реймсе генерала Йодля постигло жестокое разочарование: генерал Эйзенхауэр твердо заявил, что примет только полную капитуляцию немецких войск на всех фронтах и только вместе с русскими. Более того, немедленно отправил своего адъютанта за главой советской военной миссии во Франции генералом Суслопаровым, который одновременно был и советским представителем при союзном командовании. Вечером 6 мая Иван Алексеевич был уже в Реймсе. Он немедленно дал в Москву телеграмму с полным текстом акта о капитуляции немецких войск и запросил инструкции, оговорив, что времени в обрез: церемония назначена на 2 часа 41 минуту 7 мая, а в 0 часов 01 минуту 8 мая протокол вступит в силу. Он читал, перечитывал текст, что-то правил, что-то помечал и без конца взглядывал на часы - Москва молчала. Свалившуюся на его плечи историческую ответственность теперь мог снять разве что генерал Йодль, который нервничал не меньше Суслопарова. Эйзенхауэр поставил Йодлю ультиматум: если к началу церемонии он не представит полномочий в полном объеме, переговоры будут прерваны. А Фленсбург тоже молчал.
И вот третий час ночи. Йодля зовут к телефону, он возвращается к столу чуть не строевым шагом, на ходу оправляя мундир, - ультиматум принят. С выпяченной грудью, так же, как и начала войну, Германия капитулировала на всех фронтах. Следующим свою подпись, от победителей Западного фронта, ставит генерал Беделл Смит. Уже продирается через весь воюющий мир и ответная телеграмма из Москвы - не подписывать! - но Иван Алексеевич этого не знает, а флажок уже упал. Он добавил примечание: настоящий протокол не исключает подписания нового, более совершенного акта о военной капитуляции Германии, если о том заявит какое-либо союзное правительство, - и тоже подписал. Так на нашу грешную землю слетел мир.
А поскольку стало неожиданно тихо, то весь мир услышал, как выругался Сталин. Такую войну кончать в каком-то тихом городе Реймсе! Почему же не в столице поверженной фашистской Германии, над рейхстагом которой уже развевается красный флаг? Вот и нашлось буквально на следующий день союзное правительство, которое потребовало повторить победную церемонию так, чтобы она запомнилась всему миру.
На сей раз акт Победы был удостоверен в старой школе восточного пригорода Берлина, Карлхорсте, в которой размещался штаб маршала Жукова. Германия еще сильнее выпятила грудь, прислав трех "капитулянтов": генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, адмирала Ганса Георга фон Фридебурга и генерал-полковника люфтваффе Ганса Штумпфа. Впрочем, таково было требование Сталина: капитуляцию должны подписать представители всех трех родов войск побежденной Германии. От имени Советского Союза акт о Великой Победе подписал маршал Жуков, а от союзников - британский маршал Теддер, которому эту честь уступил генерал Эйзенхауэр. Все это произошло в 0 часов 42 минуты 9 мая, вот отчего Европа вывешивала флаги на сутки раньше.
Германия трижды признала военную капитуляцию - 5, 8 и 9 мая. Но последнюю точку в битве за Победу поставил Нюрнбергский трибунал
Вывешивала... Я не оговорился: увы, ныне во всей Европе осталась только одна страна, где этот праздник чтут так же, как у нас, - это Франция. Я даже знаю, почему. Когда уже за полночь генерал-фельдмаршал Кейтель вошел в старую школу Карлхорста, где суждено было окончиться войне, он чуть не сбился со строевого шага: "Как! И французы тут? Ну, это уж слишком!" Генерал Жан де Латтр де Тассиньи, которому де Голль поручил представлять Францию в такой исторический момент, не отреагировал на замечание немца, его мысли в это время были заняты другим. Над зданием советской военной администрации реяли только три флага: советский, британский и американский... а французского не было! Но не каждый же генерал носит родное знамя за пазухой, вынул да взмахнул. Все это могло бы на час-другой удлинить состояние войны на земле, если бы не две девушки-красноармейки. Они тут же достали иголки, с какого-то механика сняли синий халат, с какой-то буфетчицы красный передник, нашли кусок белый простыни - и через четверть часа Франция встала в число победителей Второй мировой войны. Пусть и второй строкой, на правах "свидетелей", кстати, рядом с де Латтром свою подпись поставил американский генерал Спаатс.
Битва за Победу была последней и самой затянувшейся битвой войны. Ведь ни 5, ни 8, ни 9 мая она еще не была выиграна бесповоротно. Во все исторические эпохи, вплоть до 1945 года н. э., противники обычно удовлетворялись понятием "военной капитуляции" - она и признавалась последней точкой противостояния. Но в мировой войне с фашизмом впервые в истории оно не могло быть исчерпано с помощью традиционных мер.
И вот следующий шаг к Победе. 23 мая в 9.45 утра генерал-майор армии США Лоуэлл В. Руке от имени контрольной комиссии союзников объявил рейхспрезиденту Германии Карлу Деницу, что он и его правительство низложены, все члены правительства объявляются военнопленными. Их подвергли обыску, который в соответствии с американской традицией предусматривает и такое требование - приспустить штаны. Эту процедуру пришлось бы пройти Гитлеру, если бы он не проглотил яд и выстрелил себе в рот. Не случайно в тот же самый день, когда правительство "новой Германии" было взято под арест, Генрих Гиммлер раздавил ампулу с цианистым калием, которую заранее вмонтировал себе в зуб.
Это и было началом государственно-политической капитуляции Германии - в дополнение к военной. А финалом был Нюрнбергский трибунал, в необходимости которого, почти не сомневаюсь, убедили и опросы военнопленных руководителей Германии на "курорте" Мондорф. Американские офицеры не только присутствовали, но и тщательно стенографировали эти опросы, и раз их читал Сталин, то наверняка читали и Эйзенхауэр, и Трумэн.
Краткая запись результатов опроса ДЕНИЦА Карла, гросс-адмирала, командующего ВМС Германии, по завещанию Гитлера - последнего главы германского правительства, 54 лет, беспартийного
Вас допрашивает полковник русской армии. Готовы ли вы давать правдивые ответы на вопросы, которые вам будут заданы?
Да, я готов давать откровенные ответы.
Какие посты вы занимали при гитлеровском правительстве?
До 1935 года я командовал крейсером, с осени 1935 по январь 1943 года - командовал подводным флотом Германии. С 1943 года - командующий военно-морским флотом Германии. В дни, предшествовавшие капитуляции, я по завещанию Гитлера стал рейхспрезидентом Германии.
[...] Принимали ли вы участие в разработке военных планов?
Да, принимал, но только против морских держав - Англии и Америки, а не против СССР.
Как вы отнеслись к факту военного нападения Германии на Советский Союз?
Для меня это явилось неожиданностью. Я находился в Бискайском заливе и был обращен лицом на Запад. О войне с Россией я не помышлял. В товарищеских кругах мы обсуждали это событие и были очень озабочены. Я лично был озабочен тем, что мне придется иметь дело с новым сильным противником. Я в то время не знал соотношения сил между немецкой и русской армиями, так как, будучи морским офицером, я не был посвящен в эти вопросы. [...]
Когда вы пришли к выводу, что война для Германии проиграна?
30 апреля 1945 года я получил письмо от Гитлера, в котором говорилось, что я являюсь его преемником. После этого я имел в виду окончить войну как можно скорее.
Это нам известно из официальных данных, нас интересует ваше личное мнение.
Я пришел к выводу, что мы проиграли войну с тех пор, как определилось превосходство противника в воздухе. Налеты авиации уничтожали наши коммуникации и разрушали наши промышленные центры. Это было в 1944 году.
(...) Когда вы в последний раз видели Гитлера?
В последний раз я видел его 21 апреля. Я получил приказ фюрера вылететь в Северную Германию и 22 апреля выехал туда.
(...) Что вам известно о судьбе Гитлера?
О судьбе Гитлера мне известно только по тем телеграммам, которые я получал из бункера Гитлера. 30 апреля я получил телеграмму, в которой говорилось, что в случае смерти Гитлера я назначаюсь его преемником и приобретаю право принять все меры, которые сочту необходимыми. Телеграмма была подписана Борманом.
1 мая была получена вторая телеграмма о том, что завещание фюрера вступило в силу и что Борман намерен прибыть ко мне. Из этой телеграммы я понял, что фюрер умер.
В третьей телеграмме было точно указано время смерти фюрера, а также сообщался состав правительства. Я назначался рейхспрезидентом, Геббельс - рейхсканцлером, Борман - секретарем партийной канцелярии, Зейсс-Инкварт - министром иностранных дел. Я получил эту телеграмму уже после того, как назначил Шверин-Крозига министром иностранных дел. Я сделал это потому, что предыдущей телеграммой был уполномочен принимать меры по своему усмотрению [...]
[...] После получения первой телеграммы из бункера Гитлера я просил Гиммлера прибыть ко мне, так как знал, что Гиммлер надеялся стать преемником Гитлера. Гиммлер ко мне прибыл.
Как он отнесся к завещанию Гитлера?
Он был поражен. Я ему сказал, что мы должны расстаться, так как я хочу образовать кабинет, который будет состоять не из политических деятелей, а из специалистов. [...] Это было 6 мая во Фленсбурге. О дальнейшей его судьбе мне ничего неизвестно.
Известно ли вам обращение НСДАП к членам партии и германскому народу о проведении подпольной работы против союзников на случай оккупации Германии?
Мне известно только обращение о создании организации "Вервольф". Это обращение я слышал по радио. Когда я стал преемником Гитлера, я официально запретил эту организацию. Название "Вервольф" взято по примеру сказания из эпохи 30-летней войны, когда немецкие крестьяне удачно действовали в тылу врага как "оборотни" [...] Мы не имели достаточно оружия даже для фольксштурма, и поэтому деятельность "Вервольфа" была бессмысленна. [...]
Одобрялась ли вами партийно-фашистская политика Гитлера?
Как солдат я должен был выполнять приказы фюрера. Я получал от него только те приказы, которые относились к роду моей деятельности. Остальные вопросы меня не интересовали. Гитлер был выдающейся личностью. Кроме того, он был главой государства, и все солдаты были обязаны ему присягой.
(...). Странным кажется ваше заявление о плохой осведомленности в общеполитических и военных вопросах. Как при таком положении Гитлер мог назначить вас своим преемником?
Фюрер, несомненно, думал сделать своим преемником рейхсмаршала Геринга. Но в последние дни апреля между ним и Гитлером возникли разногласия, в результате чего Геринг и не был назначен. Что касается моего назначения, то все думают, что в создавшейся обстановке Гитлер хотел иметь своим преемником не политического деятеля, а солдата. Очевидно, фюрер предвидел неизбежность капитуляции Германии. Мне рассказывали, что 22 апреля фюрер объявил своим приближенным, что война проиграна, и принял решение не покидать Берлина, остаться в своем бункере. Это мне рассказывали генерал-полковник Йодль и фельдмаршал Кейтель, которые в тот день находились с Гитлером [...]
Краткая запись результатов опроса ГЕРИНГА Германа, рейхсмаршала, рейхсминистра и главнокомандующего ВВС Германии, 54 лет, члена НСДАП с 1922 года.
Владеете ли вы русским языком?
Нет, я знаю только одно русское слово - "великий".
Чем это слово оказалось для вас примечательным?
Под Великими Луками мы столкнулись с большими затруднениями в войне с русскими. Тогда я потребовал разъяснить мне, что означает слово "великие".
[...] Как вы отнеслись к факту возникновения войны между Германией и Советским Союзом?
Когда я узнал о военных планах Гитлера против СССР, я просто пришел в ужас. В это время вся авиация была брошена на запад и действовала против англичан. Задачи, стоявшие перед нашей авиацией, были далеко еще не решены, а мне предстояло в случае войны с Россией перебросить на Восточный фронт добрую половину самолетов. Я неоднократно пытался отговорить фюрера от его намерений воевать с СССР, но фюрер носился с мыслью войны против России, и разубедить его я не мог [...]
Как совмещается такая точка зрения с вашими многочисленными публичными выступлениями о ненависти к Советскому Союзу и о том, что "Советский Союз будет раздавлен"?
Я был бы очень удивлен, если бы вы могли предъявить мне хотя бы одну мою речь, сказанную в этом духе. Вопрос стоял не о ненависти или любви к Советскому Союзу, а о целесообразности войны с СССР. Я считал, что воевать с СССР нецелесообразно, но вместе с тем я всегда был противником вашего мировоззрения [...]
Вы сами бывали на Восточном фронте?
Я был в России очень недолго. Знаю только один русский город - Винницу. В Винницу я приезжал не по военным делам, а потому, что меня интересовал находившийся там театр.
[...] Согласовывались ли с вами государственные и партийные вопросы в последние годы?
Государственные вопросы - да, партийные - нет. [...] С тех пор как пост секретаря партийной канцелярии занял Мартин Борман, мой сильнейший противник, я совсем перестал заниматься партийными делами. Полностью я был выключен из партийной жизни в 1943 году. Никогда, даже в самые благоприятные годы моей жизни, я не пользовался таким влиянием на Гитлера, как Борман за последние годы. В узком кругу мы называли Бормана - "маленький секретарь, большой интриган и грязная свинья". [...]
Каковы были ваши взаимоотношения с Гитлером?
Мои отношения с фюрером были отличными до 1941 года. В ходе войны они все время ухудшались, пока не дошли до полного краха. [...] Гитлер снял меня с должности, исключил из партии и приговорил к смерти.
22 апреля Гитлер заявил, что он остается в Берлине и умрет там. В этот вечер он впервые заговорил о возможности поражения. Он был в ярости и заявлял, что лучшие его приближенные предали его. Один из генералов спросил его, не следует ли бросить войска, находившиеся на Западном фронте, на защиту Берлина от русских. Гитлер ответил: "Пусть рейхсмаршал решает этот вопрос". Генерал сказал: "Но возможно, что армия не захочет воевать под командованием Геринга". Гитлер ответил: "Неужели вы собираетесь продолжать сражаться? Это бесполезно. Мы должны идти теперь на компромисс, а Геринг это лучше сделает, чем я". Затем Гитлер приказал большой части военных лететь в южную Германию. В их числе был и начальник штаба военно-воздушных сил Коллер, который и рассказал мне об этом.
[...] Я послал телеграмму следующего содержания: "Поскольку вами принято решение остаться в Берлине, прошу сообщить, вступает ли в силу ваше завещание относительно того, что я являюсь вашим преемником, и могу ли иметь свободу действий в вопросах внутренней и внешней политики, как этого требуют вопросы государства. Если я до 10 часов вечера не получу ответа, то должен буду предположить, что вы уже не свободны в своих решениях, и буду действовать самостоятельно". Позже я продлил срок ответа до 12 часов ночи.
Мой "антипод" Борман сидел в Берлине и, очевидно, доложил Гитлеру мою телеграмму так, что я якобы готовлю заговор против Гитлера.
В 18 часов я получил ответ, что прежнее распоряжение не действительно и я не назначаюсь преемником. [...] Борман отдал следующее распоряжение СС: "Когда кризис в Берлине достигнет своего апогея, то по приказу фюрера рейхсмаршал и его окружение должны быть расстреляны". Они там, в бункере, посходили с ума и перестали быть хозяевами своих действий.
26 апреля я был арестован людьми Бормана. 4-5 мая меня увидели летчики авиасоединений, пролетающие над Маутендорфом, где находились под стражей я и моя семья. Они напали на охрану и освободиди меня.
[...] Что вы можете рассказать об обстановке в Ставке Гитлера непосредственно перед капитуляцией Германии?
[...] Говорить о капитуляции в Ставке запрещалось. Еще 20 апреля Гитлер говорил о возможности победоносного окончания войны. Для того чтобы понять это, нужно учесть событие 20 июля 1944 года. В результате покушения Гитлер получил серьезное сотрясение. Единственный из всех, находившихся с ним, он не лег в госпиталь. В этот же вечер он принимал Муссолини и выступал по радио. Правда, через пять дней он лег в постель и пролежал два дня. После покушения он сильно изменился, терял равновесие, появилось дрожание руки и ноги, потерялась ясность мышления. С тех пор Гитлер вообще перестал выходить из бункера, потому что при ярком свете у него болели глаза. Он стал очень решительным, без колебаний выносил смертные приговоры, никому не доверял. [...]
Как относились вы лично к расовой теории Гитлера, которую он ставил в основу своей политики?
В такой резкой форме, как она ставилась Гитлером, я ее никогда не разделял. Что касается еврейского вопроса, то меня в партийных кругах считали другом евреев, так как многим еврейским семьям я оказывал помощь. Из-за этого я имел много неприятностей в партии. В то, что мы полубоги, я никогда не верил. [...]
Краткая запись результатов опроса КЕЙТЕЛЯ Вильгельма, генерал-фельдмаршала, начальника генерального штаба вооруженных сил Германии, 62 лет.
[...] С какого времени Германия начала подготовку к войне против Советского Союза и какое участие вы принимали в этой подготовке?
[...] Генштаб располагал данными, что с ранней весны 1941 г. Советский Союз приступил к массовому сосредоточению своих сил в приграничных районах, что свидетельствовало о подготовке СССР если не к открытию военных действий, то по крайней мере к оказанию открытого военного давления на внешнюю политику Германии. [...] Все подготовительные мероприятия, проводившиеся нами до весны 1941 года, носили характер оборонительных приготовлений на случай возможного нападения Красной армии. Конечно, при подготовке этих мероприятий мы решили избрать более эффективный способ, а именно - предупредить нападение Советской России и неожиданным ударом разгромить ее вооруженные силы. [...]
Я должен подчеркнуть, что в наши расчеты не входило полное завоевание России. Мероприятия в отношении России после разгрома Красной армии намечались только в форме создания военной администрации (т. е. рейхскомиссариатов), о том, что предполагалось сделать позже, мне неизвестно. По крайней мере, я знаю, что при разработке планов войны на Западе немецкое командование и политическое руководство никогда не задавалось определенными политическими формами, которые должны были быть установлены в государствах после их оккупации.
[...] Как вы оцениваете военные способности Гитлера?
Он умел находить правильные решения в оперативно-стратегических вопросах. Совершенно интуитивно он ориентировался в самой запутанной обстановке, находя правильный выход из нее. Несмотря на это, ему не хватало практических знаний в вопросах непосредственного осуществления операций. Прямым следствием являлось то, что он, как правило, слишком поздно принимал все решения, ибо никогда не мог правильно оценить время, разделяющее принятие оперативного решения от его воплощения в жизнь.
[...] До какого времени вы находились с Гитлером?
23 апреля 1945 года ночью я выехал из Берлина на фронт, в штаб 12-й армии генерала Венка, имея задачу осуществить соединение 12-й и 9-й армий. 24 апреля я попытался вернуться в город, но не мог осуществить посадку и был вынужден остаться вне Берлина.
22 апреля фюрер принял решение остаться в Берлине. Он заявил нам, что ни за какую цену не покинет города и будет ожидать исхода судьбы, непосредственно руководя войсками.
В этот день фюрер произвел на меня очень тяжелое впечатление: до этих пор у меня ни разу не возникало сомнения в его психической полноценности. Несмотря на тяжелые последствия - покушение 20 июля 1944 года, он все время оставался на высоте положения. Однако 22 апреля мне показалось, что моральные силы оставили фюрера и его душевное сопротивление было сломлено. Он приказал мне немедленно уезжать в Берхтесгаген, причем разговор был исключительно резок и окончился тем, что он буквально вытолкал меня из комнаты. Выходя, я сказал Йодлю: "Это крах".
[...] Что вам известно о т. н. армии Власова и какую роль предназначало германское командование для самого Власова?
Насколько мне известно, генерал Власов был взят в плен в районе 18-й армии. Армейская рота пропаганды начала распространять листовки за его подписью, откуда и происходит вся история с власовскими войсками. Я точно не помню, но мне кажется, что первоначально Власова заметило министерство иностранных дел, затем передало Розенбергу, который в свою очередь передал его Гиммлеру. Первоначально серьезное внимание Власову уделил весной 1943 года генеральный штаб сухопутной армии, который предложил сформировать и вооружить русские части под командованием генерала Власова. Секретарь имперской канцелярии - министр Ламмерс специальным письмом обратил внимание фюрера на эту попытку. Гитлер самым решительным образом запретил все мероприятия по формированию вооруженных русских частей и отдал мне приказание проследить за выполнением его директивы. После этого Власов был взят мною под домашний арест и содержался в районе Берлина. Гиммлер также выступал против формирования русских частей под эгидой генштаба сухопутной армии.
В октябре-ноябре 1944 года Гиммлер изменил свое отношение к Власову. Он специально посетил меня, чтобы узнать, где находится Власов, и получить возможность переговорить с ним. Затем с генерал-инспектором добровольческих соединений генштаба сухопутной армии генералом Кестрингом он предложил мне доложить фюреру о необходимости формирования русских частей и широкого использования генерала Власова. Я от этого решительно отказался.
В дальнейшем Гиммлеру удалось получить разрешение фюрера на создание русской дивизии, которая, насколько я знаю, была брошена в бой в апреле 1945 года в районе южнее Франкфурта-на-Одере.
Покровительство Власову оказывали только Гиммлер и СС. [...]