Интересно, кому первому пришло на ум назвать Верди "попсовым композитором XIX века"? Так или иначе эту нелепицу подхватили и (не то чтобы постоянно, но время от времени) вытаскивают из-за пазухи. Между тем стоит только услышать достойное исполнение музыки великого итальянца, и сомнения в его гениальности пропадают. Первый состав оркестра Мариинки работает нынче по городам и весям вместе с худруком, поэтому музыкальному руководителю новой постановки, главному приглашенному дирижеру Мариинки Джанандреа Нозеде в "Риголетто", как и Тугану Сохиеву в премьере "Кармен", досталось то, что осталось. В увертюре труба два раза вступила так, что взяли сомнения: "Риголетто" ли это?" Затем, к счастью, ничего подобного не происходило, правда, маэстро в порыве страсти иногда пытался ускорять темпы. Временами в оркестре возникали подлинная прочувствованность материала и тонкость исполнения. Все вместе кажется хорошим заделом на углубленное прочтение в будущем.
Вальтер Ле Моли слывет поклонником традиционного подхода к режиссуре, что не мешает ему работать в стильном минимализме декораций Тициано Санти (некоторые сцены играются в пустом и абсолютно черном пространстве сцены). По признанию самого режиссера, он "не хочет быть умнее авторов музыки", предпочитая "проникать в их глубины". Подобные высказывания свойственны каждому постановщику, задумавшему отклониться в сторону от привычного толкования сюжета, будь то Дэвид Паунтни, Петер Конвичный или Дмитрий Бертман. Кто осмелится сказать, что он умнее Верди или Пуччини? Главное в этом случае - убедительно доказать на сцене свою правоту. Размышляя над "Риголетто", Вальтер Ле Моли пришел к выводу, что образ главного героя заставляет зрителей смотреть на происходящее его глазами, что слишком субъективно. По теории Ле Моли каждый персонаж оперы должен быть одинаково велик и обладать гораздо более глубоким характером, чем это обычно показывают в постановках "Риголетто". История, где действующие лица - легкомысленный Герцог, шут, девушка и убийца - кажутся ему примитивным театром масок. Поэтому Герцога он назначает романтическим героем, а заговор придворных считает политической интригой, главной целью которой является устранение самого Герцога.
Намерение режиссера кажется очень убедительным и посмотреть на подобную импровизацию оперы Верди в рамках традиционного времени действия было бы интересно. На сцене же во все это верится с большим трудом. Герцог (Евгений Акимов) - хоть не легкомысленный повеса, но с развитием образа романтического героя ничего общего не имеет. Прекрасное вокальное исполнение хорошо лишь само по себе. "Сердце красавицы ..." поется не привычными бравурными куплетами, а грустно стеная, только не понять, по кому. Обещанного возвеличенного образа Джильды в спектакле тоже нет. Анастасия Беляева, как всегда, замечательно поет, но единственное, что ей приходится делать,- это страдальчески смотреть по сторонам. Придворные - черная безликая масса, с трудом реагирующая, даже узнав, что они отняли у старика не молодую любовницу, а единственную дочь. Не читается и линия политического заговора. Его намек только в одежде шута, на котором вместо бубенчиков - корона и мантия.
Истории о простых человеческих чувствах отчего-то кажутся некоторым режиссерам банальностью. В попытках докопаться до мифических глубин они, по разным причинам, не могут воплотить своего красивого замысла на сцене, превращая постановки либо в бессмыслицу, либо в скуку. Вариант скуки грозил и премьере нового спектакля Мариинки, если бы не шикарное исполнение ведущей партии Валерием Алексеевым. Его горбун Риголетто с первого появления на сцене играет каждую ноту, каждую музыкальную интонацию, пропуская ее через себя: страдает, ненавидит, любит и со страхом переживает проклятие, наложенное на него графом Монтероне. После того как выходишь из театра, не покидает ощущение только что увиденного моноспектакля. На это впечатление работает и художественное представление постановки - ярко-красная мантия шута словно вспышка молнии прорезает преобладающий в декорациях и костюмах черный цвет (художник по костюмам - Джованна Аванци). Сила образа Риголетто оказалась так велика, что хочешь не хочешь, а смотреть на эту драму снова пришлось его глазами.