Российская газета | Даже в годы "холодной войны" контакты между советской академической наукой и учеными стран-соперников не прекращались. Это вполне естественно, ведь фундаментальные знания не имеют границ, они - достояние всего человечества. Иное дело - коммерциализация науки. Здесь царит жесточайшая конкуренция. И тем не менее государства сегодня стремятся взаимодействовать и в этой сфере. Неужели рынок не способен сам разобраться, что ему выгодно, а что нет?
Владислав Ничков | Во-первых, из всех видов предпринимательства бизнес в науке - самый рискованный. По оценкам, из 100 перспективных на первый взгляд проектов по-настоящему успешными оказываются не более одного-двух. В то же время прорывы в области высоких технологий нередко дают гораздо больший финансовый эффект, чем добыча нефти.
Пользуясь непростой ситуацией в России, иностранцы "выдергивали" нашего ученого, давали ему грант в 10 тысяч долларов и выкачивали ценнейшую информацию
Конечно, заманчиво класть прибыль в собственный карман, но сегодня далеко не всегда это получается. Наука стала очень дорогим удовольствием, а риски потерпеть неудачу, даже вложив огромные суммы, велики. Поэтому выгодней действовать сообща, брать все лучшее из того, что наработано специалистами разных стран.
И еще важный момент. Все-таки у бизнеса всегда на первом месте выгода, стремление как можно быстрей вернуть вложенные средства. Государство же, преследуя стратегические национальные интересы, готово поддерживать долгосрочные научные проекты. А международные именно такими, как правило, и являются.
РГ | Но в такой интернациональной кооперации у каждого свой интерес. Увы, пока наука не в чести у российской экономики, которая за идеями не гоняется. Не случайно звучат голоса, что, участвуя в международных проектах, наши ученые обслуживают западного дядю?
Ничков | Да, был период, когда, пользуясь непростой ситуацией в России, иностранцы "выдергивали" нашего ученого, давали ему грант в 10 тысяч долларов и выкачивали ценнейшую информацию. Можно ли винить ученого? Многие просто не имели средств к существованию и шли на невыгодные контракты. Но главная причина даже не финансовая: в основном привлекал не кусок хлеба, а возможность реализовать идеи.
Такая ситуация для Запада была очень выгодна. Поэтому, когда мы с Европейским союзом начали строить долгосрочные отношения и формировать общее пространство в области науки и техники, Россию попытались посадить на приставной стул, отвести роль этакого обслуживающего персонала. Но нам удалось убедить партнеров, что с нашей страной, крупной научно-технической державой, играть по таким правилам не следует. Надо строить отношения на принципах равноправия и взаимной выгоды. И европейцы согласились.
РГ | Неужели богатая и высокоинтеллектуальная Европа настолько заинтересована в разработках нашей науки, даже переживающей серьезный кризис?
Ничков | Сошлюсь на слова генерального директора Департамента по науке и технологиям ЕС господина Митсоса, который заявил: без эффективного и масштабного участия российских ученых мы не сможем полностью достичь поставленных перед европейским сообществом задач. Дело в том, что уровень знаний наших специалистов во многих областях науки и сегодня остается выше, чем у европейских коллег, а в ряде случаев является уникальным. Это и позволяет вести переговоры на равных. Поэтому мы говорим, что готовы участвовать только в тех международных проектах, которые отвечают российским целям и приоритетам.
РГ | Каковы же они, наши приоритеты, и совпадают ли с теми, которые провозглашены ведущими странами?
Ничков | К примеру, с ЕС мы договорились о сотрудничестве в сфере биотехнологий, нанотехнологий, информатики и телекоммуникаций, новых материалов, энергетике. Кстати, даже при высочайшем уровне российских научных разработок проникнуть им на западные рынки очень непросто. И здесь нередко помогает участие высших лиц государства. Например, во время недавнего визита президента Владимира Путина в Ганновер подписан договор, которого не было в практике нынешней России. Он предусматривает стратегическое партнерство России и Германии в области науки, образования и инноваций. Будут созданы совместные инновационные центры. Например, в Москве скоро появится пилотный лазерный центр, где должны в том числе отрабатываться и методы коммерциализации лазерных технологий.
РГ | Дележ доходов - оселок для проверки партнеров. Многие наши специалисты, действуя на свой страх и риск, уже обожглись на якобы выгодных контрактах с иностранцами. Как прописаны права россиян в договорах, заключенных с участием государства?
Ничков | В этих документах предусмотрены охрана и справедливое распределение прав на интеллектуальную собственность. Причем на любую: и с которой российский участник входит в проект, и которая создается при совместной работе. А если идея реализуется и начинает приносить доход, то россиянин имеет право на получение прибыли за часть работы, выполненной им в рамках международного проекта.
Вроде бы мы добились своего. Но теперь нам вполне резонно говорят: Россия, не являясь членом ЕС, приобрела в сфере науки статус равноправного партнера. Тогда давайте и издержки делить пополам, а не как раньше, когда участие россиян в большинстве проектов полностью оплачивал ЕС.
РГ | Плохо себе представляю, как мы при мизерном финансировании отечественной науки можем на равных с богатым Западом делить издержки, которые составляют очень приличные суммы...
Ничков | Участвуя на таких условиях в международном проекте, можно деньги в него не вкладывать, а наоборот, получать. К примеру, только два проекта европейской рамочной программы "Технологии информационного общества 2003-2006 годов" принесли российским участникам около шести миллионов евро.
Механизм здесь довольно сложный и даже изощренный. Надо доказать, что хотя денежный вклад российского участника невелик, зато интеллектуальный может намного превосходить эту сумму. А в некоторых случаях он даже больше, чем стоимость самого проекта. Для этого необходимо оценить и учесть интеллектуальную собственность, с который ученый приходит в проект. А она, как правило, намного масштабней, чем личный вклад самого ученого. Ведь он использует наработки своей лаборатории, а часто и всего института, которые велись на протяжении десятилетий.
Этот аргумент нам удалось внести в типовой контакт по сотрудничеству между Россией и ЕС. Раньше речь в нем шла только о справедливом распределении интеллектуальной собственности, получаемой в ходе непосредственной работы в международном проекте. Теперь учитывается и то, что создано на предыдущем этапе. При подобном подходе зарубежным партнерам порой приходиться финансово компенсировать наш интеллектуальный вклад.
РГ | Итак, с зарубежными партнерами вам удается находить общий язык. Но есть еще один участник договора - сам российский ученый. А у него могут быть свои интересы, не совпадающие с государственными.
Ничков | И такое случается. Ведь каждый волен действовать, как он считает нужным. Но тогда не рассчитывайте на налоговые льготы, которые государство Российское предоставляет тем, кто получает гранты на сотрудничество в межгосударственных программах.
РГ | В скольких международных проектах участвует минобрнауки? И какие можно назвать наиболее значимыми?
Ничков | Всего их около 200. Что-то особо выделить трудно, назову лишь некоторые. Например, российские и немецкие ученые создали принципиально новый класс фильтров для очистки поверхностных вод до степени питьевых. Разработаны новые марки активированных углей для подготовки питьевой воды, имеющие хорошие перспективы на мировых рынках.
С корейскими специалистами создана установка, намного уменьшающая износ крупногабаритного режущего инструмента. Совместно с американцами разработан вариант компьютерной программы, которая позволяет на принципиально новом уровне проводить сеансы телемедицины. Также в контакте с учеными США, Японии и других стран создана уникальная буровая техника, с помощью которой в озере Байкал пробурена серия скважин глубиной до 600 м и получена информация об истории развития Байкальского региона за период в 10,5 млн. лет.
Особо надо сказать о совместных работах с французскими учеными. Эти исследования вышли на принципиально новый уровень взаимодействия, в частности, сформировано несколько совместных лабораторий. Они действуют в России на базе наших институтов, куда французы приезжают работать. Им интересны те сферы, где российская наука занимает лидирующие позиции. Сейчас таких лабораторий шесть, там ведутся исследования в области математики, протеомики, магнитоакустики, химии катализа, физики когерентных электронных состояний в конденсированной материи, геофизики.
И, конечно же, особое место занимают международные мегапроекты. Среди них в первую очередь надо назвать участие российских ученых в создании Большого Адронного коллайдера в Церне, а также в проекте термоядерного реактора.