Лента сразу вызвала среди аккредитованных журналистов бурные споры - одни принимали ее близко к сердцу, другие пожимали плечами: для них картина распадалась на отдельные, никак не пересекающиеся эпизоды, линии и темы. Такая полярность мнений всегда говорит о том, что фильм обостренно субъективен и рассчитан на отклик строго определенных струн душевного опыта зрителя. И здесь вопрос только в том, совпадет ли этот опыт, будут ли созвучны конкретному зрителю внутренние мелодии ленты или покажутся ему эмоциональным хаосом.
Это первый фильм Учителя, снятый им в содружестве с известным сценаристом Александром Миндадзе, постоянным соавтором Вадима Абдрашитова. Что сразу почувствовалось в уровне драматургии, в качестве и накале диалогов, в зрелости и глубине подхода к жизни прошлой и настоящей.
Время действия - 1957-й. Только что запущен первый спутник, он оставил глубокий след в сознании страны и мира. Недавний победитель в войне с фашизмом, СССР снова заявил миру о своем первенстве, а для советского человека космос стал новой религией и символом прекрасного будущего. Эти романтические мечты прекрасно уживались с оруэлловским убожеством реальности. Их контраст как бы не замечался. Но он хорошо заметен из нашего сегодня.
Хотя фильм заканчивается хроникальными кадрами прохода Юрия Гагарина по Красной площади и ликующих толп народа, охваченного небывалым подъемом патриотизма, эта лента не о завоевателях космоса. Она о том состоянии вечной клаустрофобии, в котором пребывали многие в нашей наглухо запаянной стране, откуда, если не лететь в космос, можно было только бежать - иных путей в большой мир для типового советского гражданина не существовало. Космос и этот большой мир в сознании были почти соразмерны. И тот и другой были одинаково недоступны. Поэтому рывок в космос предвещал и пролом в бронированной стене, отделявшей одну шестую суши от остальных пяти. Из-за стены уже доносились сквозь хрипы первых транзисторов другие языки и другая музыка. Джаз казался символом освобождения, первые выученные английские слова - приобщением к Интернационалу. "Транзистор - это политика!" - говорят в фильме, и это правда. Космический гул мира, звучащий все более внятно, казался гулом близкой свободы.
Или скажем точнее: другой свободы. Большинство наших людей, подобно герою фильма Коньку, ни секунды не сомневались в том, что они свободны: "Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек". Но запретный плод сладок, и новая свобода понималась как свобода слушать все, что хочется, и ездить везде, куда хочется. Политики тут нет. Загадочный Герман, который смутит покой Конька своей внутренней силой и тайным предназначением, никакой не диссидент. Хотя, сразу ясно, рвется за кордон и уйдет туда любой ценой, даже ценой жизни. Но его не занимают политические материи - его мучает непереносимость к жизни взаперти.
Та самая, что заставляла восточных немцев гибнуть под пулями у Стены. Они рвались наружу из замкнутого пространства, потому что воля - такая же потребность живого существа, как воздух.
Это ощущение клаустрофобии знакомо всем, кто жил в СССР. Оно порождало странные фантазии. Одну из них потом реализовал, например, Юрий Мамин в комедии "Окно в Париж": что если вдруг в вашей квартире обнаружится тайный ход на Елисейские Поля?! Такие фантазии не родятся у француза, только у русского. Французу тайное окно не нужно - у него есть поезда, самолеты и законные визы. Окно - родник, к которому можно нелегально припасть. Но у Германа из фильма Миндадзе-Учителя окна нет, к фантазиям он не склонен. Чтобы распрямиться, ему нужно бежать.
Вот тема картины. Совершенно, подчеркну, не политической. Она рассматривает психологическую несовместимость системы, запустившей первый спутник, с живым человеком. И в этом своего рода художественное открытие.
Все происходит в убогом приморском городке. Там серые потоки трудящихся тянутся по мосткам промзоны. А героев мало. Природный оптимист и теленок Конек, принимающий жизнь как есть. Заматерелый Герман, упертый на идее личной свободы - конспиратор, как герой Родиона Нахапетова из "Рабы любви", только в стране телят и стукачей одинокий. Его функция в картине - биться то об одну, то о другую стенку клетки в поисках лазейки. Ни на что другое он уже не способен.
Есть еще две девушки-официантки (хорошие актрисы Ирина Пегова и Елена Лядова), которые попеременно вступают с двумя парнями в сложные отношения. Есть и пятый - Кирыч, которого все интересует. Он тайный гэбист. Он живое воплощение клетки - как идеологии и способа существования. Он материал, из которого она склепана.
Одному из лучших актеров театра и кино Евгению Миронову в последнее время все труднее искать новые краски - ему постоянно достаются роли простодушных говорунов. Конек - его первая работа, где он, увы, откровенно повторяется. Зато безукоризненно ведет свою немногословную тему "фоменковец" Евгений Цыганов, обозначая в своем герое его прошлое, предчувствуя его обреченное будущее.
Картина под 50-е стилизована скупо. Стандартный для тех времен формат экрана 3:4, стандартно рыжая "шосткинская" пленка, приемник, похожий на "Спидолу". Впрочем, это в столице все меняется - Россия остается такой же, ее гримировать не нужно. Зато удалось главное - передать уникальный, неведомый прочим шведам микромир советского человека. Причем так диалектично, как до сих пор не удавалось - мешали политические шоры. Только в наших людях могли уживаться распирающая гордость за свою страну с безотчетным желанием бежать с первым иностранным кораблем, ощущение несметных богатств, тебе принадлежащих, с нищетой повседневности, комплекс неполноценности с уверенностью в своем самом передовом мировоззрении.
Так однажды в маоистском Китае гаишник снисходительно отпустил нарушившего правила американца: "Ладно, поезжайте, у вас ведь нет такого большого движения на дорогах!".
Ссылка по теме: Алексей Учитель: "Московский фестиваль может выйти на новый уровень"