Военная полиция, по мнению омбудсмена, нужна, чтобы - ну если коротко - бороться с дедовщиной. Кроме того, такая служба "взяла бы на себя оперативно-розыскные и следственные функции, несение патрульно-постовой службы, конвоирование задержанных, охрану и досмотр военных грузов". При этом принципиально важно, считает Лукин, чтобы органы военной полиции не находились в подчинении у военного командования и финансировались по отдельной статье бюджета.
Я не знаю, как долго Владимир Лукин вынашивал эту идею. Не осведомлен также, лежал ли доклад под сукном в ожидании своего часа, адресован ли был поначалу лишь руководству страны или сразу был предназначен к широкому обнародованию. Но мне представляется не случайным, что этот доклад увидел свет сразу после того, как государственный правозащитник и министр обороны подписали меморандум о взаимодействии.
Кто-то назовет этот документ декларацией о намерениях, сделав акцент на первом слове. Я же обратил бы больше внимания на второе. Тут важны именно намерения. Они - беспрецедентны. На протяжении долгих десятилетий наше военное ведомство стойко оборонялось от попыток общества повлиять на армейскую систему, особенно в той ее части, что касается призывников. Всякие "разговорчики в строю" зычно пресекались. Поэтому публичные договоренности между Уполномоченным по правам человека в России и министерством обороны выглядят прорывом. Владимир Лукин и Сергей Иванов, по сути, договорились о гражданском контроле над армией. Один из инструментов такого контроля - военная полиция.
Самое простое - связать возможное нововведение с недавней пикировкой между главным военным прокурором и министром обороны. Первый говорил о резком росте преступности в армии. Второй в ответ - что "утраты материальных средств в Вооруженных силах в 100 процентах случаев вскрываются не благодаря военной прокуратуре, а в ходе внутриведомственных ревизий и проверок".
Этот обмен уколами наблюдала вся страна. И теперь кому-то кажется, что созданием военной полиции министр пытается ослабить активность ГВП.
Думаю, дело не в этом. Предложение Лукина - не конъюнктурный отклик на некие трения между министром обороны и главным военным прокурором. Просто и в обществе, и во власти, мне кажется, созрела потребность внимательно посмотреть, что собой представляет сформировавшаяся еще в советские времена система военной юстиции.
Одна из очевидностей: военная юстиция втянулась в политику. Точнее, ее втянули. Самый выразительный тому пример - дело Буданова. Все четыре года, с тех пор как полковник попал под арест и до вынесения приговора, его судьба зависела от колебаний политической погоды.
Вторжение политики в сферу военной юстиции началось сравнительно недавно. Прежде следователи и прокуроры в офицерских погонах все больше занимались делами о дезертирстве, убийствах в воинских частях, хищениях со складов боеприпасов... Вмешательство в подобные расследования верховная власть не практиковала, ибо не знала в том нужды. А главному военному прокурору вполне хватало осведомленности о настроениях в кабинетах военного начальства.
Так служить было проще и безопаснее. Надзор за исполнением законов в Вооруженных силах с точки зрения должностного самосохранения и сейчас представляется делом не слишком обременительным. Ибо этот надзор носит шинель и отдает честь любому старшему по званию.
Теперь о военном суде. Вспомним два громких судебных вердикта. Первый: военная коллегия Верховного суда отменила оправдательный приговор шестерым обвиняемым в убийстве журналиста Дмитрия Холодова. И второй: Мосгорсуд приговорил к 14 годам заключения Михаила Смурова, признав его виновным в организации одного из самых громких преступлений последнего времени - взрыва на Котляковском кладбище.
Оба эти процесса были показательными. Нет, не в том привычном для нас смысле, когда из зала суда власть транслирует в общество свои представления о добре и зле. Речь о другом. Показательно, что в обоих случаях были пересмотрены приговоры одного и того же суда - Московского окружного военного. Показательно, что приговоры эти были оправдательными. Показательно, что выносились они одним судьей - генерал-майором юстиции Владимиром Сердюковым. Я рискнул бы назвать показательным и такой факт: к рассмотрению дела об убийстве Холодова Сердюков приступил в звании полковника, а накануне вынесения приговора получил генеральские погоны.
ЕСЛИ вести процесс, где в качестве обвиняемых фигурируют представители армии, у нас могут лишь люди в погонах, то круговая порука неизбежна, и удивляться тут нечему.
Военная Фемида - это советский анахронизм. А как служит закону судья, связанный воинской присягой, уставами, армейской дисциплиной, хорошо известно. Но как только заходит речь о том, что интересы гражданского общества требуют отказаться от такого правосудия, из окопов и блиндажей российской военной юстиции тотчас же раздается: "Гражданские судьи? Да они же не знают нашей специфики!" Знают. Как не знать. Эта "специфика" - в неизменном правовом ущемлении рядовых и всегдашнем оправдании командного состава. И чтобы освоить эту "специфику", не обязательно кончать юридический институт и военную академию. Любой старшина не хуже военного судьи разбирается, кого жучить, перед кем стоять навытяжку. Военная "специфика" - это когда отправить под трибунал бежавшего из части солдата, замордованного командиром роты, столь же естественно, как и укрыть офицера от уголовного преследования.
Уже не раз высказывались соображения, что следует преобразовать военные трибуналы в суды, вывести эти суды из подчинения министерству обороны или хотя бы создать военные коллегии при судах, имеющих гражданский статус. Так почти во всем мире. Ни в США, ни в Англии, ни во Франции, ни в Италии нет юридического органа, осуществляющего надзор за соблюдением законности в вооруженных силах. А есть мощная военно-юридическая служба, обеспечивающая правопорядок в войсках. Есть военная полиция, расследующая преступления в армии. И никакой такой "специфики".
ЕСЛИ предложение Владимира Лукина будет реализовано, это станет первым шагом к реформе правоохранительной системы в Вооруженных силах. К постепенному отказу от "специфического" военного правосудия. Как-то не очень оно совместимо с гражданским обществом, вбирающим в себя, кстати, и весь армейский мир.