Российская газета: Ваши актеры двигаются с четкостью механизмов, сосредоточенно и совершенно. Кажется, что в вашем театре все эмоции находятся под тотальным контролем. Может ли человек стать идеальной машиной, о которой вы мечтаете?
Тадаси Судзуки: Может, я не совсем понимаю, что вы вкладываете в слово "машина", но хороший актер в самом деле должен контролировать свои действия. Это такие же хорошие профессионалы, как спортсмены. Ведь человек любой профессии должен быть профессионалом - то есть тем, кто не зависит от случайных настроений, физического состояния, ситуаций, кто в любое время может сконцентрироваться и выполнить свою работу. В этом смысле мои актеры проявляют максимум возможностей. Но я отношусь к ним как к художникам, которым необходимо время для репетиций, медитаций и отдыха. Поэтому они не очень много играют - от 50 до 60 дней в году. Наш театр не является репертуарным. Оклад актеров гарантирован, и он очень неплохой. Именно поэтому они могут сосредоточиваться на повышении своего уровня и выделять много энергии на самосовершенствование и тренинг.
РГ: Вы боялись привезти Чехова в Россию?
Судзуки: Когда показываешь спектакль в чужой стране, это связано с огромным волнением. Но это не боязнь. В этом смысле я никогда не боюсь оскорбить какого-то великого автора, потому что все мои спектакли - это спектакли Судзуки. И "Иванов" - тоже не Чехов, а Судзуки. Я прибег к помощи Чехова для того, чтобы направить зрителю свое собственное послание. Конечно, мне было интересно, как отреагируют соотечественники Чехова. Но это не самое важное: ведь и в моем "Короле Лире" ничего общего с английским реалистическим театром нет. Роль и значение иностранного художника заключаются в том, насколько он может повернуть ваше сознание, дать новый импульс. В моем случае - это ни в коем случае не надругательство над Чеховым, которого я очень уважаю как личность и как писателя.
РГ: Часто Чехова ставят очень сентиментально, но нельзя забывать, что он, возможно, самый жестокий русский автор, почти самурай, который в ситуации опасности прямо, жестко оценивает реальность: ему необходим молниеносный диагноз, ему не до сантиментов. Как вы оцениваете самурайские способности Чехова?
Судзуки: Я c вами согласен. Именно хладнокровие Чехова, жесткий взгляд врача особенно ясно проявились в "Иванове". Вообще, если говорить о его подходе к людям, мне кажется, что он не испытывал симпатии ни к одному действующему лицу.
РГ: К рефлексии Иванова и других чеховских героев вы относитесь с большой иронией. Русский углубленный психологизм вам, кажется, совсем чужд.
Судзуки: Можно сказать и так. И все же утонченная рефлексия необходима человеку. Самое важное - есть ли у твоей души определенная цель. Что касается Иванова, то это человек, который, имея бесконечно утонченную душу, потерял цель и погрузился в бездну. Человек не может жить только философствованием, рафинированными переживаниями, ему нужна реальная цель. Об этом не уставал говорить Чехов. У него речь идет именно о том, как может быть раздроблен человек, насколько утратить цельность. Если нет цели, то происходит распад, невозможность встречи с миром. В конечном счете в "Иванове" речь идет о том, что все мы, если теряем цель - независимо от того, испытывает кто-нибудь душевные муки или нет, - оказываемся в корзине. И видите, как это смешно, - хотел сказать Чехов.
Жить без цели смешно, так же, как и жить с глупой целью. Это, мне кажется, общая ситуация и для Японии, и для России. Самой ясной целью современного общества является зарабатывание денег. По крайней мере, Япония превращается в такой мир.
РГ: Русский театр находится сегодня именно в такой ситуации.
Судзуки: Да, и большинство театральных трупп четко заявляют, что их цель - зарабатывание денег. А если у театра иная цель, то его называют религиозной сектой. Сложно сегодня увидеть, какая цель является адекватной или оптимальной. Поэтому театр - это модель мира. Кроме того, все мы, думаю, и в России, переживаем культурное влияние Америки.
РГ: Насколько возможно существование театра, который отрицает идею тотального рынка? Ваш театр - пример удивительного баланса между тем, что вы называете сектой, и успешным функционированием. Можно ли этот опыт повторить?
Судзуки: Для того чтобы такое было осуществимо, необходимо, чтобы заметные люди в политике, экономике и культуре могли на равных общаться. Мы хорошо общались долгие годы, и у нас сложилась ситуация консенсуса, когда наша театральная деятельность стала играть заметную роль в жизни общества. И в этом смысле мы достаточно редкий пример успешной деятельности театральной труппы даже в масштабах всего мира. Люди из мира политики часто присутствуют на представлениях нашей труппы, в то время как контроля со стороны государства не существует. Даже американец Боб Уилсон или Юрий Петрович Любимов говорят, как уникально у нас все сложилось в этом смысле.
Но рынок есть рынок. Он диктует все. И потому, чтобы театр моего типа успешно функционировал, необходимо понимание со стороны политических руководителей, чиновников.
РГ: Видимо, это область вашего особого интереса - взаимодействие театра с политикой?
Судзуки: Во времена революций и перемен театральное искусство очень активно - вы это знаете лучше меня. В общественной атмосфере витает идея того, что люди театра могут менять мир. Можно ли в дальнейшем без революционных потрясений создать такую ситуацию, в которой люди искусства на равных с политиками могли бы менять мир? Вот именно это я и предложил: менять институты общества посредством театра. В свое время мои идеи были поддержаны людьми из мира политики. Они относятся ко мне не как к человеку театра, а как к кому-то, кто имеет ясные представления о необходимых переменах. В любом случае я хочу изменить Японию.
РГ: И как же, если не секрет?
Судзуки: Я создал общую платформу для людей театра и политики, региональной экономики. Именно поэтому многие так и говорят: он вообще не театральный человек, а глава политической или религиозной секты. Собрал вокруг себя людей и обманывает. Масштаб театрального режиссера определяется тем, насколько он, не будучи ни тем ни другим, способен соединить в себе качества того и другого.
РГ: Как же должна меняться Япония, на ваш взгляд?
Судзуки: И в России, и в Японии у каждого региона есть свои традиции. Их нужно заново понять и развить - эти региональные особенности. Япония ведь крайне успешная социалистическая страна, и потому все концентрируется вокруг одного города. А нам нужно добиться большей децентрализации. Поэтому я уже давно не ставлю в Токио, а ставлю по всей стране.
РГ: Вы так ясно диагностируете болезни современного мира. Какой процент здоровья ему отпущен?
Судзуки: Здоровья не существует. Здоровье - это цель, к которой мы стремимся. Доказательством здоровья является то, насколько ясно человек может диагностировать свою болезнь. Принято считать, что есть здоровое состояние, а есть отклонение от него. На самом деле мы просто всю жизнь пытаемся понять, что есть здоровье, приблизиться к нему. Это процесс освобождения от того, что ты считаешь болезнью. Как Чехов - капля за каплей выдавливать из себя раба. Ошибочно считать, что человек родился изначально здоровым, а потом заболевает. Мы родились в месте, которое называется лечебница или больница. С самого рождения человек должен думать о том, как убежать из этой лечебницы. В противном случае ему остается вернуться в состояние дикого животного. Сейчас, правда, и дикие животные под влиянием человеческого общества заболевают.
РГ: Вы вообще религиозный человек?
Судзуки: (смеется)В Японии, когда видят, сколько театральных зданий я построил, говорят: "Ну, он, конечно, политик, и все это - за счет его политических связей". Когда я провожу тренинг, говорят: "Нет, все-таки, он гуру, настоящий театральный человек". Пользуясь вашим образом в начале беседы, можно сказать: я просто провожу тренинг по созданию машин.