- Меня сразила эта весть. В такие моменты начинаешь понимать, что надо верить своему внутреннему голосу. Десять дней назад я звонил ему в больницу, узнав, что он лег, и спросил: "Что случилось? Это серьезно?" Он говорит: "Ерунда, просто проверят сосудики. Все нормально". А когда я вернулся с фестиваля в Артеке, мне вдруг говорят: "Завтра делают операцию Спартаку". Я решил позвонить ему после операции и, как это часто бывает, не успел. Мне всегда казалось, что он бессмертен. Вообще это странное ощущение, что наши великие старики будут вечны, а когда они уходят, вдруг возникает огромная пустота, чувство безнадежности.
У меня со Спартаком Васильевичем была связана не только творческая жизнь, но и личная. В свое время он познакомил меня с моей будущей женой в Красноярске на гастролях, был на моей свадьбе, а недавно - на серебряной, как самый близкий человек, с которым связана вся жизнь. Поэтому для меня это вдвойне тяжело. Я уже не говорю о том, как много мы вместе сыграли в театре. Мы объездили всю страну, когда выступали в бригаде "Оружием смеха", и он, конечно, шел в афишах наших выступлений красной строкой. Его популярность не сравнима с тем, как сегодняшние звезды-скороспелки, появившись в одном сериале, становятся известными. Это была действительно всенародная любовь. Где бы мы ни находились, и дети, и взрослые - все знали его как Карлсона, и как Саида из "Белого солнца пустыни", и как пана Директора из "Кабачка "13 стульев". Но все это были маски, которые заслоняли, может быть, самое главное: он был действительно уникальным актером - уровня Чаплина. В нем была эксцентрика, мудрость, а в последнее время - поразительное умение держать паузу. Он мог играть минут пять, ничего не говоря. Это умение переходить от трагического к комическому дано только великим актерам.
Потеря Спартака Васильевича для нашего театра ужасна. Он был удивительный человек. Сейчас, на записи, мы с Аристархом Ливановым вспоминали его. И хотя я пришел работать в жутком состоянии, вдруг мы начали смеяться. Вспоминали, как он искал фигурки клоунов, которых коллекционировал, в каждом городе, где бывал, как весь театр собирал ему коллекцию значков, как до конца жизни он ходил смотреть новые спектакли и новых режиссеров. Он сам занимался режиссурой и хотел поставить детский спектакль. В его гримерке сейчас остался сделанный собственными руками макет будущего спектакля. Он сам придумал к нему музыку и уже писал фонограмму. А недавно в Чите мы играли "Малыша и Карлсона", которого впервые за много лет повезли на гастроли. Спартак Васильевич играл все спектакли, а последний очень затянулся, потому что к нему все пошли фотографироваться, и в результате, чтобы никому не было обидно, он сфотографировался со всем залом. Особенно трогательно было, когда ему понесли банки варенья. Для нас же он останется "Спартачком" - так его называли в театре. Его любили потому, что он всегда старался помочь "мелкооплачиваемым артистам". Говорил: "Давай пойдем, я покажу свое лицо", - и шел, доставал артистам мебель, квартиры. Актрисам, которые играли вместе с ним в "Малыше и Карлсоне", приносил шоколадки, а однажды, 1 апреля, не поленился заказать у наших плотников деревянные плиточки вместо шоколада, чтобы разыграть их. С ним связано множество уникальных и смешных историй в театре. У меня ближе, чем он, из артистов того поколения никого не было. Я даже не осознал еще до конца, что произошло. Посмотрел просто на репертуар и подумал, что мы сейчас будем делать, потому что спектакли, в которых он выходил, были все бенефисные - и "Андрюша", и "Счастливцев-Несчастливцев", не говоря о Карлсоне. Наш Карлсон улетел...