Когда речь заходит об артисте по фамилии Табаков, лица расплываются в счастливой улыбке. Его любят. И не только как артиста. Его любят за сокрушительное обаяние. И он это знает. Он знает, что может даже работать на собственных штампах - потому что этих штампов тоже ждет зритель.
Зритель млеет от его фирменного рыка, который, начавшись в "Неоконченной пьесе для механического пианино", потом заставлял трепетать сердца во многих фильмах и спектаклях, каждый раз срывая восторги публики. Но зритель помнит и Табакова другого - порывистого, романтичного, с глазами, которые темнели от ярости, когда он рубился с мировым мещанством в спектакле "В поисках радости" и в фильме "Шумный день". Помнит трансформацию идеалистического юноши в убежденного циника, показанную им в "Обыкновенной истории" - знаковом спектакле "Современника". Что бы он ни играл, он воплощает образ не только конкретного героя - а целого явления, и едва ли не каждая его роль становилась знаком времени и рентгенограммой человеческого типа. Даже озвучивая котов Матроскина и Харфильда, он передавал им свое фирменное обаяние и свой жизненный опыт - и это совершенно авторские работы.
Он ощутимо наслаждается жизнью, любимым делом, вкусным питанием, семьей, встречами с людьми. Даже мучая его очередным интервью, тешишь себя иллюзией, что и это ему доставляет некоторое удовольствие - Табаков умеет извлекать его даже из печальной необходимости. Или, возможно, это удовольствие гениально играть. Он говорит неторопливо, вкусно, всегда дружески, всегда на "ты".
Брать у него интервью для газеты - и наслаждение, и мука: бумага не может передать все, что он между делом сыграет. Это театр для одного зрителя, и всю атаку его обаяния нужно выдерживать в одиночку, не в состоянии разделить впечатления с соседями по театральным креслам. Такая щедрость бывает у актеров, богатства которых неиссякаемы, и они могут позволить себе их транжирить вне сцены и съемочной площадки. Того, что Табаков наиграет в течение одной деловой беседы, хватит на два очень художественных фильма. Но их никто не увидит - остались слова на газетном листе. Почитайте и вообразите.
Эпикуреец
Российская газета: Свое 65-летие вы отмечали шикарным капустником. Какие идеи насчет 70-летия?
Олег Табаков: Примерно такие же. В сентябре съезжу в родной город Саратов, мы сыграем там несколько спектаклей Художественного театра и Театра на улице Чаплыгина. В октябре МХТ покажет спектакли, где я участвую и которые люблю. А 15 октября ребята грозятся придумать что-то смешное. Вечеруха будет.
РГ: Вы человек энциклопедический. В том смысле, что многие статьи в энциклопедическом словаре должны содержать ваше имя: "российский театр", "актерское мастерство", МХАТ, "Табакерка", Саратов... Но меня сейчас интересуют две статьи: "Эпикуреец" и "Раблезианец". Как обстоят дела с этим?
Табаков: Знаешь, хорошо. Вот только что я попросил принести щи из "Камертона", а кашу гречневую - из закутка на углу, где блины дают. Они там кашу делают хорошую, рассыпчатую, с грибами, со сметаной. И она мне в радость.
РГ: Это что, на ваш характер тут в Камергерском слетелось столько кафе и ресторанов?
Табаков: Полагаю, что слух обо мне прошел по всей Москве великой, и рестораторы, как могут, ублажают. Да я и сам могу хорошо пожарить картошку. Уху сварить хорошо. А сын иногда балует раками саратовского происхождения. Он, Антошка, вообще меня подкармливает.
РГ: Раки выловлены, конечно, своими руками...
Табаков: Не думаю, что своими руками, но я должен сказать, что в результате сокращения пароходно-теплоходного движения сильно очистилась река Волга! Когда в детстве мы ездили купаться на Зеленый остров или на песчаный остров напротив центральной пристани, то на воде вечно плавала такая радужная пленка. А теперь это кончилось. Признаки этого ощущаются уже когда ты едешь по Ленинградскому шоссе из Питера: километров за сорок до Москвы видишь по всему пути писанные от руки объявления: "Живая рыба", "Живая стерлядь", "Живые раки". Ведь свинство, которое мы себе позволяли в наших отношениях с рекой, отзывалось недородом рыбы, а вот стали вести себя по-людски - и результат налицо.
Человек с тысячью лиц
РГ: Тогда поговорим о духовном. Каковы планы на новый сезон?
Табаков: Конкретные и, мне кажется, интересные. В Художественном театре выйдет премьера "Господ Головлевых" Салтыкова-Щедрина в постановке Кирилла Серебрянникова. Юрий Бутусов поставит "Гамлета". На очереди "Синяя птица" Метерлинка, которую ставит Дмитрий Черняков. Припадаем к истокам...
РГ: ...но уже во всеоружии современных технологий?
Табаков: Нет, там совсем другое интересно. А современные технологии будут продемонстрированы в "Алисе в стране чудес", которую поставит Нина Чусова. Вот там действительно плазменные экраны и все такое. Это первый за многие годы спектакль, который я называю "семейным": он должен быть интересным и детям, и родителям, и бабушкам с дедушками. Выйдет также "Живи и помни" по Распутину, ставит Владимир Петров.
РГ: А чем обогатится собственная актерская биография?
Табаков: Я только что снялся у Иштвана Сабо в фильме "Родственники" - весьма современная, должен сказать, история про то, как власть сращивается с мафией. И как туда попадает молодой, интеллигентный человек, пытающийся думать о малых сих. А я играю мэра, который и есть глава этого преступного клана. Играю также у Эльдара Рязанова в фильме об Андерсене - основного гонителя и душителя и вообще человека, который всячески унижает достоинство великого сказочника. Он и директор гимназии, и цензор - он везде, везде. И в финале, когда покойный Андерсен через дырку в гробе наблюдает за своими похоронами, этот тип рыдает в три ручья и восхваляет талант человека, которого всю жизнь гнобил. Я, знаешь, подобные экзерсисы видел по крайней мере трижды в своей жизни. Однажды на похоронах Твардовского, другой раз... ладно, не буду говорить: было и было. Ну вот, а в самом конце сезона в театре я, наверное, сыграю сэра Чиззла в "Школе злословия" Шеридана.
РГ: "Голубок и горлица никогда не ссорятся"?
Табаков: Не-ет, это будет по-другому. А до того буду репетировать очень интересную, по-моему, пьесу Александра Галина, которая напоминает парафраз чеховского "Калхаса": старый актер всю жизнь играл Ленина, этим прославился, а теперь его позвали на киностудию, чтобы он в гриме Ленина сошел с постамента. Но фильм лишается финансирования, и актера отпускают, не заплатив. Так что он не только сойти с постамента не успел, но даже и взобраться на него.
Медицинский ребенок
РГ: Вы чувствуете любовь народную? И дорожите ль ей, обиды не страшась?
Табаков (очень серьезно): Да. Я дорожу любовью близких моих - любовью Марины, Антона и Павла, любовью внуков. Кроме того, мне неловко говорить, но когда я выхожу на сцену, то зрители аплодируют. Правда, однажды, когда я после спектакля "На всякого мудреца довольно простоты" в городе Тольятти вышел на поклоны, маленькая девочка вдруг закричала: "Мама! Посмотри, он живой!"
РГ: Вы всегда излучаете оптимизм. Как и чем вы его питаете?
Табаков: Как Сатин говорил про Луку: "Старик живет из себя". Так вот - из себя. Это, наверное, пошло от Павла Кондратьевича Табакова, от мамы Марии Андреевны... Думаю, это генетика.
РГ: А окружающая среда этот ваш оптимизм подпитывает?
Табаков: Подпитывают - чужие таланты. Вот когда смотрю, как замечательно играет кто-нибудь из моих учеников, - кажется, ничего больше не надо.
РГ: А кайф от собственного "все могу" ловите?
Табаков: Я актер характерный и в каком-то смысле комический. И самоирония мне от отца Павла Кондратьевича досталась в самой большой степени. Так что все это я оцениваю довольно трезво. К тому же я ребенок из медицинской семьи и лет с десяти начал знакомиться с книгами по анатомии и физиологии. Поэтому знаю, как в человеке все это устроено. Более того, знаю, когда это приходит в негодность. А недавно в Швейцарии с высоты 1000 метров я поднялся через два подъемника на высоту 1900 метров, и тогда мысли о скоротечности и бренности нашего пребывания на земле просто гуртом обрушились на меня. Врачи знают, что человек с возрастом увядает. Жалко, конечно, что такой срок нам опущен, но прожить его надо ТАК (эту фразу Табаков произнес с интонациями Ланового из "Павки Корчагина")... И уже лет десять, как в голове моей обосновалась мысль, что на мне жизнь не кончается.
Фаталист Табаков
А знаешь, в каком возрасте Владимир Иванович Немирович-Данченко основал Школу-студию МХАТ? Ему было 83 года! Немцев только отогнали от Сталинграда - и дальше сам Господь Бог не знал, кто победит в этой войне. Но в 1943 году он организовал Школу-студию, и страшно представить себе, что было бы, если бы он этого не сделал. Мы бы тогда не имели ни Олега Ефремова, ни Галины Волчек, ни Олега Борисова, ни Татьяны Дорониной, ни Лидии Толмачевой, ни Александра Лазарева... Кого я еще не назвал?
РГ: Вы фаталист?
Табаков: Да, конечно.
РГ: А что вам подсказывает ваша интуиция про нашу общую судьбу?
Табаков: Страна будет богатеть, и, я думаю, лет через пять число людей, живущих за чертой бедности, сильно сократится. Из моих настоящих радостей, кроме дней предварительной продажи билетов, когда к театру выстраиваются очереди, - это то, что в МХТ с марта начали выплачивать пособие в 3 тысячи рублей на ребенка.
РГ: Но есть еще огромная театральная Россия. Мне страшно, когда я думаю о возможной судьбе этих театров. Вы только что говорили об этом с президентом, какова была реакция?
Табаков: Я говорил о том, что богатство бесценное, которое мы унаследовали, - русский репертуарный театр. Он несравним в мире ни с чем: театр в России - институция духовная. Но есть серьезные проблемы. Они касаются количества театров. В России их 540! Никакой бюджет этого не потянет. Поэтому реализуется принцип равенства в нищете. И ясно, что театры, которые не научатся зарабатывать, отомрут.
РГ: В войну бюджет был еще более скуп, но театры работали. Сейчас они на грани гибели, причем не плохие, а хорошие. Плохие как раз зарабатывать научились.
Табаков: Да, к сожалению. Это проблема, которая не решится в одночасье. Для решения надо, чтобы появился человек, ведающий этой сферой культуры, который бы театр любил и начал бы над этой проблемой работать. Но положение серьезное: как говаривал Миша Рощин, "гиря до полу дошла".
РГ: Есть ли в культуре сфера, куда коммерции вход запрещен? И если она туда вторгнется - все, хана!
Табаков: Совесть должна быть у коллег. Большие проблемы из-за отсутствия корпоративной этики. Искусство все-таки должно не просто идти навстречу зрителю, но и поднимать его хотя бы до уровня человека, освоившего высшее образование плюс студию МХАТ, плюс культурное наследие.
Строитель
РГ: Наша страна много лет исповедовала атеизм. Сейчас церковь играет все более активную роль в школе и в государстве. Ее именем громят атеистические выставки и пытаются закрыть спектакли. Не есть ли это новое духовное насилие?
Табаков: О вере - это очень интимный вопрос. Что касается церкви как института, то ее участие в делах школы я не считаю правильным. А если это делается вопреки желанию родителей - это уже не вера, а крестовый поход. Наша свобода заканчивается там, где начинается дискомфорт соседа.
РГ: Я вас поймал на противоречии. На "Деловом завтраке" в "РГ" на мой вопрос, может ли искусство влиять на жизнь, вы ответили категорическим "нет". И вдруг в недавнем интервью читаю, что ваша юношеская мечта - через свое ремесло делать жизнь лучше. Где истина?
Табаков: Я думаю, там неточно пересказали то, что я говорил. Это влияние все равно опосредованное. Иначе Константин Сергеевич Станиславский должен был устыдить большевиков за мерзости, которые они творили.
РГ: Ностальгии у вас, как я понимаю, нет?
Табаков: По тому времени? Да что ты! Я всегда знал всю меру безнравственности происходившего в моей стране. И театры - "Современник", Таганка, театр Товстоногова - по мере сил этой безнравственности противостояли.
РГ: Вы ее на себе ощущали?
Табаков: Конечно. Я же в 1970-м стал директором театра "Современник". И с одной стороны, помню тупик, в который завели взаимоотношения с властью спектакли "Восхождение на Фудзияму", "Провинциальные анекдоты" и "Балалайкин и Ко", но, с другой стороны, помню и первого заместителя председателя КГБ Бобкова, который нас выручил, и благодарен Екатерине Алексеевне Фурцевой, которая рисковала всем, что имела, встав на защиту "Современника", когда Главлит запрещал пьесу Рощина "Большевики" в постановке Ефремова. Я человек воспитанный: знаю, что нужно говорить "спасибо" и помнить добро. А в 1984 году от одного из секретарей чехословацкой компартии пришло письмо Брежневу о том, что находившийся на гастролях народный артист Табаков регулярно встречался с выбывшими из КПЧ контрреволюционерами и надо к нему применить меру осуждения. И было обсуждение этого письма на заседании Бауманского райкома партии, когда секретарю партбюро МХАТа Петру Ивановичу Щербакову заворготделом приказал принять решение о выговоре с занесением в личное дело. Не думаю, что на следующий день за мной приехал бы "воронок", но я был директором театра, у меня было двое детей, и я понимал меры, которые могут применить к работнику "идеологического фронта". Помню сцену в райкоме, когда женщина, Герой Социалистического Труда, кричала: "Мы их обучили, государство им все дало, а они..."
РГ: Вы много лет наблюдаете нашу театральную публику. Жива ли она еще? И где она живее - в столице или в провинции?
Табаков: Когда я организую гастроли в провинции, то нахожу источник денег, который проплачивает гонорар театру, и тогда есть возможность установить цены на билеты, соразмерные с покупательской способностью региона. Гастроли в провинции запоминаются большим количеством молодых людей, которые ждут после спектакля и говорят, что теперь будут ходить в театр. Молодежь и есть то самое "непоротое поколение", с которым я связываю самые большие надежды.
РГ: Поделитесь опытом: как можно руководить двумя театрами, преподавать в институте, входить в президентский Совет и еще массу общественных организаций - где вы берете время?
Табаков: Я сплю мало. Пять с половиной часов - этого мне достаточно. Когда тяжелый спектакль, я перед ним сплю час. На "Амадее" теряю в весе граммов семьсот - и чтобы наверстать, сплю полтора. Такая профессия. Люди аплодируют, когда я выхожу, надо, чтобы они аплодировали и тогда, когда я ухожу. Это роман, который длится уже 48 лет. За это время успели смениться два с половиной поколения! И когда у входа ждут девочки и мальчики 16 лет, то с грустью думаешь: боже мой, ведь это уже внуки тех, кто вот так же стоял у входа после спектакля "В поисках радости" в 1957 году!
РГ: Что сегодня делал бы Олег Савин - ваш герой из пьесы Розова, рубивший мещанскую мебель отцовской саблей? Вообще прошла ли пора идейных молодых людей?
Табаков: Нечисть всегда была и всегда будет. "Как будто в начале дороги стою, отправляясь в путь. Крепче несите, ноги, не дайте с дороги свернуть! Я знаю: тропинки бывают, ведущие в тихий уют, где гадины гнезда свивают, где жалкие твари живут. Но нет мне туда дороги, пути в эти заросли - нет. Крепче несите, ноги, в мир недобытых побед!" Под любым словом подпишусь и сегодня. Просто сейчас испытания более тяжелые. Порубать в одночасье мебель легче, чем сопротивляться грядущему рублю.
РГ: А грядущему хаму?
Табаков: А это во многом от нас зависит - будет ли он хамом или по-прежнему сможет проливать слезы над вымыслом.
РГ: Так значит, искусство все-таки влияет на жизнь?!
Табаков: До какой-то степени, до какой-то степени... Когда публика смотрит хороший спектакль - это, я думаю, и есть момент строительства души. Все зависит от нас, Валера: сколько в них вложишь - столько и будет. И никакая инвестиционная программа, никакие точечные вливания с этим не сравнятся. Ведь и в самом же деле бесценным наследством обладаем: русский репертуарный театр! И самый лучший министр не сделает с душами того, что делают они, артисты единой веры, одних корней...