Метод Даля
Александр Василевич: По большому счету, мало что. На протяжении своей научной карьеры я занимался изучением самых различных лексических групп. Собирал названия цветов, слов, описывающих фигуру человека, даже делал сравнительный анализ речи алкоголиков и малопьющих людей. Если пользоваться только словарями, то можно и впросак попасть. Так, пролистав весь академический словарь, я нашел всего 120 слов, обозначающих цвет. Например, слова "болотный" там не было вовсе.
РГ: И чем же оно провинилось перед составителями?
Василевич: Дело в том, что прежде чем слово оказывается в словаре, собирается картотека, которая находится в словарном отделе Института лингвистических исследований в Петербурге. Это происходит так. По всей стране работают корреспонденты, которые, читая художественные произведения, выискивают наиболее характерные употребления слов. На каждое постепенно накапливается какое-то количество карточек с примерами из литературы. И если их маловато, слово в словарь "не допускается". А "болотный" чаще встречается в устной речи. Хотя для российского менталитета оно очень важное. Знаете, как на английский переводится? Russian green "русский зеленый". Наша природа для иностранцев - это прежде всего серо-зеленые топкие болота.
Мой список названий цвета увеличился в несколько раз, когда я оторвался от книг и стал опрашивать "народ".
РГ: Если сравнивать между собой издания даже одного и того же словаря, легко заметить, что толкование некоторых слов меняется. Почему это происходит?
Василевич: Наивный вопрос. Трактовка старых слов переиначивается. К примеру, в старые времена слово "единоличник" вовсе не было ругательным. Так называли людей, которые вели свое крестьянское хозяйство отдельно от общины. Это уж после революции их к ногтю прижали. Кстати, освежением словарей в Институте русского языка занимается целый отдел. Советская лексикология руководствовалась идеей Ленина о том, что язык - это социальное явление. Следовательно, объясняя слова, нельзя отвлекаться от политической ситуации в стране.
Как появляется новое толкование, можно отследить на классических словарях. Даль дает изначальное значение слов. Картотека словаря Ушакова была создана фактически до революции. Ну а "Ожегов" - чисто советское порождение. Приведу просто анекдотический пример связи идеологии и лингвистики. Так как академический словарь не резиновый, решили не включать в него названия жителей городов. Ведь населенных пунктов у нас сотни тысяч. Одно название все-таки затесалось. Это "ленинградец". Как думаете, почему именно оно?
РГ: Может быть, это дань уважения вождю?
Василевич: Почему тогда не вставили "ленинобадца" или "ульяновца"? Дело в том, что иначе на странице слово "ленинец" шло бы сразу за "ленивый". А этого по определению не могло быть. Решили разбить два эти несовместимых слова "ленинградцем". Попытки по-своему толковать языковую реальность очень часто приводят к курьезам. Пятьдесят лет назад было решено доказать, что все старое умерло, и появился новый советский язык. Взяли несколько десятков старых слов и попросили второклашек их объяснить. Одни путали "барышника" с боярышником, другие толковали его как "бабник" или "дом для дам" (видимо, ударение при этом ставится на первом слоге). Из этого сделали вывод, что советское общество той эпохи отряхнуло с ног прах старого мира. Однако выяснилось, что советские слова, среди которых много искусственных, умирают гораздо быстрее дореволюционных. Среди современных школьников и даже студентов никто не догадался, что "избач" - это заведующий избой-читальней; "разложенец" - морально разложившийся (слово трактуется сейчас как "труп, который разложился в гробу"), а "фабзавуч" - "фабрично-заводское обучение" (его трактуют как "заведующий фабрикой").
Хромой и губастый
РГ: Как вы относитесь к делению ученых на "физиков" (тех, кто приносит практическую пользу) и "лириков"?
Василевич: Как я понял, на филологов намекаете? Вступать в дискуссию не буду. Во всяком случае в этом интервью. Но филологи тоже бывают востребованы. Чего стоят нынешние многочисленные экспертизы исков о защите чести и достоинства. Приведу пример более отдаленный по времени. Пришел к нам в институт врач-нарколог. Он считал, что одним из показателей, склонен человек к алкоголизму или нет, является его речь. Перед нами встала задача составить сравнительный словарь малопьющих и пьющих. Мы опрашивали его пациентов, и, надо сказать, разговорить алкоголиков оказалось непросто. Пришлось выдумать легенду о том, что один из популярных режиссеров готовится к съемкам нового фильма. И чтобы кино получилось жизненным, нужна их помощь. Собирали все слова, каким-либо образом связанные с "выпивкой": процессом покупки спиртного, названием спиртных напитков, самим процессом "принятия на грудь", закуской и последствиями. Только синонимов слова "выпить" набралось 80. Посчитали процентное соотношение слов разных категорий. Оказалось, что закуска как таковая в словарном запасе потенциального алкоголика практически не присутствует, а для малопьющих, наоборот, главное - это застолье: тосты и "поговорить за жизнь". С другой стороны, у алкашей большой вес имеют атрибуты "хмурого утра".
РГ: Вас лично чем-то обогатил собранный материал?
Василевич: Еще бы. Вы не представляете, какую лингвистическую изобретательность проявляют пьющие, чтобы закодировать названия своих любимых напитков. "Белый друг" - водка. "Борис Федорович" - клей БФ, "Вера Михайловна" - вермут, "Верочка" - вино "Иверия", "Зося" - "Золотая осень". "Губастый" - граненый стакан, риголетто или, как вариант - "пугать унитаз" (пришло из анекдота: "Мама, что это с нашим папой? Он стоит на коленях и пугает унитаз", "слезы комсомолки" - смесь одеколона и газированной воды. "Хромой" - две бутылки, из которых одна - пол-литра, а другая - четвертинка.
Реклама - двигатель лингвистики
РГ: Вы занимались цветовыми изысканиями. Какой же язык мира самый цветной?
Василевич: Это сложный вопрос. Однако практически ни в одном языке, к примеру, нет слова "голубой". Мы пытаемся разобраться, почему в России есть градация "синий-голубой". В истории русской культуры синий - это цвет омута, глубокой воды, он связан со всякой "чертовщиной". А праздничное, светлое - это голубое небо. Отсюда и разделение понятий, которые требуют двух разных слов. На Западе же со словом "синий" нет мрачных ассоциаций.
РГ: В советские времена иностранцы часто говорили, что их впечатление от России серо-коричневое. Это идеология или истинное положение дел? Мне вспоминается, что в 70-е годы на улицах Москвы было гораздо больше разноцветных пальто, чем сейчас. Черная и коричневая турецкая кожа все заполонила...
Василевич: Может быть, в столице действительно было разнообразие, но по стране - совсем другая картина. У меня есть коллега, который много лет работает на пуговичной фабрике. Кстати, подобных было две или три во всем Советском Союзе. Он начальник лаборатории, которая занимается дизайном пуговиц. Так вот, в большинстве своем наши модельеры предпочитали пуговицы в тон одежде. С советских времен он собирает коллекцию пуговиц, по которой можно создать впечатление о предпочитаемых в СССР цветах. Это, как ни грустно, коричневый и серый. А вот эпоху, когда открылся "железный занавес", он называет взрывом цвета. Правда, постепенно мы наелись "разноцветья". И последние два-три года возвращаемся к своей любимой серо-коричневой гамме.
РГ: Каталог цвета, который вы составили, включает около двух с половиной тысяч названий оттенков. Откуда нашлось столько слов?
Василевич: Американцы исследовали около сотни языков туземных и малоразвитых народов и открыли универсальный закон дифференциации цвета. Оказалось, что в младенческом состоянии языка сначала существуют только два слова: "темный" и "светлый". Потом появляется "красный". Затем - "синий" и "зеленый".
Понятно, современному языку одних наименований цвета явно не хватает. Название цвета стало товаром в коллекциях губной помады или автомобилей. Вот тут-то наряду с привычными бордовый, болотный, янтарный и появились термины цвета типа "космический разум", "задумчивый жираф" и "влюбленная лягушка".
Рекламный бизнес - настоящий лингвистический двигатель. Я когда-то сделал русско-англо-немецко-французский словарь терминов цвета. В нем русских, немецких и французских слов - по 350-400, а английских 900. Тогда я очень горевал. Однако объясняется просто: за границей раньше начали продавать товар по каталогам.
Цветной писатель Бунин
РГ: Но, наверное, есть какая-то языковая традиция при назывании тех или иных оттенков?
Василевич: Часто никакой. Какого цвета, скажем, "английский клуб", "бархатный сезон", "бледная немощь", "прозрачная невинность"? Если связи с цветом нет, то, скорее всего, название умрет вместе с коллекцией. Впрочем, иногда и такие выдумки приживаются. В позапрошлом веке было очень сильно влияние французской моды. Оттуда к нам пришел цвет "лягушка в обмороке". Русские подхватили и название "пюсовый" (от французского "блоха"). Это модный желто-серый оттенок, который затем стал называться "блошиным" или "блоха в обмороке". По той же модели создан цвет "испуганной нимфы", который Ильф и Петров переделали в "бедра испуганной нимфы". К слову, с этим названием произошел языковой казус. В народе его переделали: цвета "ляжки испуганной Машки".
РГ: Кто из русских писателей наиболее "цветолюбив"?
Василевич: Работ, которые изучают использование цветов нашими писателями, масса. Но большинство исследователей поступают так: читают произведения и подсчитывают цветовые пристрастия автора. Если, скажем, слов "белый" и "черный" у Бунина больше всего, делают вывод о его приверженности к бело-черной гамме. Но дело в том, что "черный" и "белый" самые частотные у любого писателя. Потом следует красный. А вот реже всего встречаются "фиолетовый" и "оранжевый". Но они вообще появились в языке значительно позже других. К примеру, у Лермонтова этих двух слов нет. Бунин оказался самым "цветным" писателем: у него встречается в среднем более 100 названий цвета на каждые 10 тыс. слов текста. Очень цветной Олеша. Среди поэтов лидирует Блок. А вот Окуджава по "цветности" в последних рядах (менее 20 цветонаименований на каждые 10 тысяч слов).