Ее спросили: зачем вы уехали в Израиль? Это был единственный вопрос, на который она не стала отвечать, отослав к своим книгам, которые отчасти все об этом. Рубина всегда была своеобразной эмигранткой, проживающей на родной земле. И в России, и в Израиле. Детство она провела в Ташкенте, городе, в котором во время войны в результате массовой эвакуации сложилась особая этническая среда, где соседствовали самые разные нации. Потом это назвали «единой общностью — советский народ».
«Я помню сценку в Ташкентском театре драмы и комедии имени Горького, — вспоминает Рубина. — Разговаривают рабочий сцены узбек Джура и завхоз театра Лифшиц. У Джуры через плечо висит ковер, свернутый в трубку. Джура: «Липшиц, кавор бит? (выбивать ковер?)» Лифшиц: «Джура, вы-таки работаете в русском театре. Надо говорит мягче: «Ковьёр».
Все-таки Рубина — русский писатель. Писать училась по письмам Чехова (именно письмам), переняв его способность очень здраво, по-земному реагировать на самые сложные и даже высокие вещи, чуждаться любой высокопарности, находить смешное в том, из чего другой писатель будет «дожимать» трагедию. «До смешного жаль...» — писательское кредо Рубиной.
Уехав в Израиль и став полноценной израильтянкой (сын отслужил в армии, дочь служит сейчас), она не могла порвать с Россией по одной простой причине: весь склад ее писательского дарования основан на стихии русской речи. И где бы она ни слышала эту речь, в Ташкенте, Москве или Иерусалиме, как бы эта речь ни менялась, подчиняясь особенностям места и этноса, в ней всегда есть корневое качество: это речь одновременно простая, безыскусная и удивительно сложная, вариативная. Демократизм прозы Дины Рубиной несомненен, но это демократизм художника-аристократа, который умеет высоко ценить простые вещи, потому что хорошо знает реальную цену фальшивой сложности.
Поэтому неважно, о чем и о ком пишет Рубина: о русских, евреях или европейцах. Все — люди, все более или менее интересны, немного забавны, немного нелепы, немного трогательны. У каждого в душе непременно ютится какая-то драма. Задача писателя ее увидеть и, не вторгаясь в нее глубоко, на нее намекнуть. Чеховский склад таланта позволяет ей без обид снижать высокое и без пафоса облагораживать низкое. Она любит своих персонажей ровной любовью, особенно не выделяя и не опуская никого, а главное — не возвышаясь над ними как Творец. Рубина не «ваяет» своих героев, как Пигмалион, чтобы затем восхититься собственным творением. Она позволяет персонажу воссоздавать самого себя, иногда одной-единственной характерной фразой, одним жестом, одним проявлением простой человеческой слабости.
Чего она не сможет написать никогда, так это книгу для серии «Жизнь замечательных людей». Она не сможет выделить одного человека и окружить его ореолом «замечательности». С другой стороны, вся ее проза может так называться: жизнь замечательных людей, которых великое множество. Строго говоря, это все люди.
Она рассказала замечательную байку о русском писателе, которого пригласили в один графский замок. Граф входит в пятерку лучших дегустаторов Франции. Накануне приема писателю шепнули, что граф выставит на стол особое вино, редчайшее, произведенное в таком-то году, таком-то месяце, когда солнечных дней было на три дня больше обычного. И вот, желая подразнить графа, писатель, воспитанный вообще-то на «Солнцедаре», назвал марку вина и год производства. Самолюбие графа было задето. Он почувствовал в госте серьезного конкурента. И тогда писатель нарочно перепутал месяц производства вина. Вместо августа назвал июль. «Август! Август!» — победоносно закричал граф. Его гордость знатока не пострадала.
Кто из них был истинным аристократом в этот момент?
Еще одна притча от Дины Рубиной, тоже писательская. В прошлом веке на Бруклинском мосту сидит слепой нищий и держит табличку, на которой написано: «Подайте слепому». К нему подходит молодой писатель и спрашивает: «Сколько ты имеешь в день?» «Я имею три-четыре доллара». Писатель берет табличку, переворачивает и что-то пишет. «Теперь будешь держать ее так». И уходит. Через месяц он опять оказывается на Бруклинском мосту, подходит к слепому нищему и спрашивает: «Сколько ты имеешь теперь?» Слепой узнает его по голосу, хватает за руку и благодарно восклицает: «Я имею тридцать, сорок долларов в день! Что ты там такое написал?» «Все очень просто. Я написал: «Скоро придет весна, а я ее не увижу».