Мадам Ардан, как и ожидалось, придала элегантный шик задуманному "по-французски" действу. Остальные участники на пределе своих возможностей отшлифовали язык Клоделя и Онеггера, добравшись до уровня, когда могли не чувствовать себя ущемленными рядом со звездой вечера. Безупречный французский язык Дмитрия Назарова, исполнявшего роль брата Доменика, оказался решающим в конкуренции с Жераром Депардье, намечавшимся поначалу в партнеры Ардан. И сделанный выбор пошел на пользу спектаклю. Внушительный облик Назарова, его брутальность и твердая мужская харизма, яркий голос, наслаивающийся, словно масло на холсте, на мрачные раскаты оркестра, вывели Доменика на передний план. Назаровский "былинный" монах, облаченный в смокинг, оказался в спектакле не собеседником Жанны, а сказителем и создателем "жития святой".
Сейчас уже трудно представить, что столь монументальное действо, сооруженное на сцене Дома музыки Кириллом Серебренниковым и Владимиром Спиваковым, стало итогом взбалмошной идеи экстравагантной танцовщицы Иды Рубинштейн, заказавшей Онеггеру партитуру про французскую святую для собственного исполнения. Крайность этого выбора ясно обрисовывается другой партитурой, написанной специально для Рубинштейн - "Болеро" Равеля. Конечно, в конце тридцатых годов, когда танцовщице было уже за пятьдесят, а Клодель - серьезным католическим поэтом, выбор ораториального жанра оказался наиболее уместным. Жанна незадолго до этого была канонизирована церковью, и русская эмиграция в Париже зачитывалась вышедшей новой книгой Мережковского "Жанна д'Арк", автор которой серьезно надеялся подвигами французской девы вдохновить белое движение. Тема политиканских игр, разменивающих жизни людей и бросающих их в огонь войны, витала в воздухе; она ощущается и в изломанных линиях онеггеровской музыки, и в жутком вопле ораториального хора: "Мрак, мрак, мрак!", и в волчьем вое электронной "волны Мартено". Впрочем, французы не оставались бы французами, если бы не добавили к трагедии пародийного фарса, юмора, а также сентиментальных детских песенок, трогательно сочетающихся с католическими молитвами.
Кирилл Серебренников, естественно, не упустил возможности поиграть в излюбленный соц-арт, вырядив в сцене суда над Жанной обвинителя Поркуса (в переводе - "свинья") в бумажный колпак и гофрированный воротник клоуна-дурака. Потешающийся за оркестром хор взрослых и детей с энтузиазмом выпевал: "Бе-бе-бе, хрю-хрю-хрю, иа-иа", а приплясывающие помощники Свиньи бодро стучали по клавишам печатных машинок. Потом короли разыграли карту Жанны, раскачиваясь на пьяных ногах от количества выпитых коктейлей и еле удерживая равновесие в ритмах королевских танцев времен Куперена. Когда Жанну приговорили, медь сфальшивила, а хор устрашающе тихо, как в триллере, скандировал: "Пусть сгорит в огне".
Фанни Ардан провела весь спектакль на помосте, перекинутом от органа к партеру и красиво названном постановщиками "дорогой цветов". По окончании спектакля этот помост действительно превратился в дорогу цветов, охапки которых Ардан уносила в недра органа, но во время действия актриса провела на нем полтора часа почти без движения, выдавая свои чувства и состояние только жестами гибких рук и мимикой, выразительность которой давно увековечена экраном. Жанна у Ардан, худенькая стриженая девушка в сером (элегантном) рубище, не изводила себя муками, не бесновалась от присутствия голосов, а удивленно улыбалась, как ребенок, который не может поверить, что волчий вой "волн Мартено" и речовки хора: "Ведьма, колдунья, сжечь!" могут иметь отношение к такому невинному созданию. Брат Доменик сказал ей: "Они верят только в дьявола, а ангелы для них - глупая выдумка". Ее Жанна приплясывала вместе с хором, распевающим песни ее родного селения, гладила по головке мальчиков, ощипывающих вербные ветки, чтобы приготовить охапку для ее погребального костра, восклицала восторженно, переходя почти на пение: "Это я привела короля в Реймс!" Огромный экран, закрепленный за ее спиной на трубах органа, транслировал отнюдь не подробности прекрасной игры госпожи Ардан, а дикие детские "каляки", неожиданно трансформирующиеся в крест или в пылающий живой огонь. В финале Жанну все-таки настиг ужас, и лицо ее исказила античная маска трагедии с застывшим открытым ртом.
Музыкальное исполнение оратории НФОР, несмотря на слишком грузное звучание, повышавшее трагизм происходящего еще на несколько градусов, оказалось впечатляющим. Так же, как и сложнейшая работа хора под управлением Владимира Попова, потребовавшая освоения не только изощренных онеггеровских вокальных партий, но и безупречной французской артикуляции. Во всяком случае, концертный костер "Жанны д'Арк" оказался настоящим огнем, действие которого, слава богу, распространяется только на территорию искусства.