Михаил Шемякин приехал в Москву, чтобы представить проект большого анимационного фильма "Гофманиада", который он хочет осуществить в содружестве со студией "Союзмультфильм". Затем в Петербурге, в Русском музее он откроет выставку эскизов к балету "Волшебный орех". В преддверии этих событий мы встретились с художником в его поместье под Нью-Йорком, в городке Клавераке, где он живет с женой Сарой, а кроме того, обитают два пса и кошки числом, кажется, девять. Кошки немедленно полезли на стол обнюхать мою фотоаппаратуру, пес Филимон тут же стал ласкаться и практически вынудил начать разговор с него.
Михаил Шемякин| Недавно вот так же приезжали ребята из России брать интервью, им тоже понравился Филимон, и они стали к нему приставать. А у него сложный характер. Они за ним с пирожком, а контакта никакого не выходит. И целый час потеряли из своего интервью, потому что гонялись за Филимоном.
Российская газета| Предупреждение понял. К делу.
Российская гофманиада
РГ| Идея "Гофманиады" ваша?
Шемякин| Я ведь Гофманом занимаюсь с юных лет. Сейчас хотим сделать пилот, и, если найдутся серьезные люди, которые понимают, что можно вложить деньги в интересное дело и помочь престижу русского кино, начнем работать. Но со спонсорами сложно. С одним мы уже столкнулись. Пришел такой пижонистый тип, важно сел, я ему показал наброски. Он сказал, что о проекте подумает, и обещал дать на пилот 200 тысяч: "Не такие уж большие деньги". Потом морочил голову в течение полугода. А потом сказал директору "Союзмультфильма", что его PR-служба пришла к выводу, что этот проект не прибавит его имиджу ничего существенного. Понимаете, замечательная студия "Союзмультфильм" и художник Шемякин для него не уровень.
РГ| Ну и как вам, из Нью-Йорка глядя, видится наш новорусский капитализм?
Шемякин| Как любому нормальному человеку - чем-то абсолютно монструозным.
РГ| А разве не о нем мечтали наши прогрессисты?
Шемякин| Кто мечтал? Я мечтал?
РГ| "Россия вспрянет ото сна..." Произошло. Вспряла. Вы часто встречаетесь с представителями нашего вспрявшего капитализма?
Шемякин| Встречаюсь, как видите. И невольно думаю: зачем была нужна эта кровавая революция, унесшая десятки миллионов жизней, разрушившая семьи и сам строй? Были иерархии: купцы, казаки, среднее сословие, мещане, дворяне, крестьяне - и все это рухнуло. И получилась обездоленная голытьба, с одной стороны, и богатое, разжиревшее, тупое ворье - с другой. И никаких других слоев и прослоек. Так какого черта было затевать всю эту бодягу, чтобы через без малого век взять и без решения народа это все разом оборвать? Перед тем, что сегодня творится в России, не только Гофман, но и Кафка бессилен.
РГ| Этот замкнутый круг вечного абсурда - он что, заложен в национальном характере, в генах наших?
Шемякин| Вопрос о национальном характере меня всегда озадачивает. Кто мы? Я, например, наполовину кабардинец. По папе я Карданов, по маме - русский, Предтеченский. А столбовые дворяне Предтеченские были католиками, приехали кто из Испании, кто из Греции. Только во мне намешано столько кровей... Любого русского копнуть - он или наполовину армянин, или на четверть еврей, или на восьмушку таджик, казах, башкир, татарин. И все говорят по-русски, считают себя русскими.
РГ| Может, поэтому у нас стали отождествлять понятия "русский" и "православный".
Шемякин| Увы, да, и это уже совсем страшно. Когда я вижу этих коммунистических деятелей в церкви и они смотрят друг на друга, чтобы не промахнуться и правильно перекреститься, меня мутит.
РГ| Почему мутит? Они же для вас источник вдохновения, разве нет?
Шемякин| Для моих гротесков? (Смеется). Вопрос о православии очень сложный. Церковь начинает активно вмешиваться в политику, в дела искусства, и это тревожный симптом. Потому что публика там очень консервативная, чаще всего ограниченная, это вам не католицизм с его более широкими и современными взглядами на философию, культуру и жизнь. Я был в свое время послушником, келейником в Псково-Печорском монастыре и хорошо знаю глубинку православной церкви. И уверен, что если господа церковники начнут и власть прибирать к своим рукам, ничего хорошего для страны из этого не получится. В России уже была и церковная цензура, и много тяжких грехов на совести церкви, что, в частности, и привело к той же революции.
РГ| Вы знаете, что церковь уже пыталась запрещать спектакли. И выставку "Осторожно, религия!" громили, и ее организаторов судили...
Искусство бывает кусачим
РГ| Первой громкой акцией такого рода у нас прославился, если я не ошибаюсь, Олег Кулик, произведения которого мало кто видел, но знает его в России теперь каждая собака.
Шемякин| Я его называю Шариковым. Он сам себе выбрал эту роль. Супруга поместила его на веревочку, и он в ошейнике торжественно въехал в Сохо, размахивая своими причиндалами.
РГ| В Америке он тоже кусал прохожих?
Шемякин| Американца особенно не укусишь. Но попытки он делал - тявкал, ел собачью еду, писал по-собачьи. Есть в книге о современном искусстве фотография, где он сидит на жердочке, изображая не то птицу, не то собаку, и мочится в сторону публики. Но проблема не в эпатаже - я не люблю эту омерзительную спекулятивность. Ну ладно, Америка зажралась, и эти "некоммерческие" художники обслуживают самую зажравшуюся верхушку американского общества - тупую, ничего ни о чем не знающую. Ей вешают лапшу на уши и говорят: это сегодня модно. И мультимиллионер, для которого выложить пару миллионов - это как для нас пару рублей, покупает эту ерунду для того, чтобы попасть в так называемое "хай сосаети" - "высшее общество", которое Бродский, почти не меняя английских букв, называл еще более резко. Но в случае с религией мне хочется спросить г-на Косолапова: а почему он не помажет икрой, скажем, мусульманский религиозный символ? Или иудейский? Да потому что если иудеи в лучшем случае морду начистят, то мусульмане могут и башку отрезать.
РГ| Все, о чем вы говорите, должна была написать художественная критика. И об эстетическом, и об общественном содержании выставки. Разве не так?
Шемякин| Вы заблуждаетесь: мы сегодня об эстетике в искусстве вообще не говорим. Это понятие из прошлого столетия.
РГ| Извините, вырвалось. Но критика художественная должна быть?
Шемякин| Она есть: Катя Деготь. Она куратор современного раздела выставки "Россия!". Когда я критиковал эту выставку, она представила дело так, будто я жалуюсь: меня туда не взяли. Ну не взяли - и ладно, моего имиджа и в России, и на Западе от этого не убудет. Но ведь выставка действительно сформирована безобразно. Как можно было не включить в нее всех серьезных нонконформистов?! Олега Целкова, Краснопевцева, Вайсберга, Яковлева, Зверева, Свешникова, крупнейшего абстракциониста Михнова-Войтенко? Нет людей, благодаря которым сознание страны менялось и перестройка стала возможной. Это гордость России, но российская интеллигенция никак на это не реагирует.
Вечность и мусор
РГ| Режиссер Андрей Кончаловский в "Российской газете" выступил с большой статьей, где задался вопросом: где грань между искусством и профанацией? Критерий он предложил такой: искусство Рембрандта не может создать никто, кроме Рембрандта с его мастерством и стилем. А "Черный квадрат" может нарисовать любой.
Шемякин| Малевич был замечательный художник, хотя и темный - прочтите его дневники. Но он создал культ. Человек по своему генетическому коду не более чем дикарь - ему обязательно нужно чему-то молиться, ему нужен фетиш. Причем самые интересные вещи в искусстве чаще всего оказываются за бортом. Есть в древнеегипетском искусстве вещи уникальные, их бы нужно знать каждому образованному человеку, но знают почему-то только Нефертити. Знают Мону Лизу, Венеру Милосскую, знают "Черный квадрат". В храмах Японии, в императорских дворцах этот "Квадрат" уже давно входил в оформление комнат. Сейчас на моей экспозиции будут выставлены фрагменты фресок XII-XIII веков из православных соборов, и там вы опять увидите эти "Квадраты".
РГ| Тогда в чем открытие Малевича?
Шемякин| В том, что он первый заявил о том, что он - первый.
РГ| То есть та же мистификация?
Шемякин| По большому счету, конечно. Чем кончил Малевич? Он вернулся к довольно посредственным автопортретам в духе Пьеро делла Франческа.
РГ| Как вы относитесь в Энди Уорхолу?
Шемякин| Поймите мою позицию. Я занимаюсь исследованием искусства. Я не имею права никого ни любить, ни отрицать. Когда я веду свои исследования, для меня что Уорхол, что Тициан - это одно и то же.
РГ| Кончаловский считает его творения все той же профанацией. По какую сторону границы они для вас?
Шемякин| Он великолепный дизайнер, но не более того. Был декоратором. Сказал в свое время: "Мама, я буду известным человеком" - и стал им.
РГ| Не могу не задать глупый вопрос: скажите, а понятие идеала в искусстве еще существует?
РГ| Вы сейчас просто констатируете факт или испытываете какие-нибудь чувства - сожаления, скорби, гнева? По поводу этой вот тенденции в искусстве.
Шемякин| Искусство теперь так связано с социумом, с торговцами, что само по себе уже не живет. Оно влилось в определенные социальные структуры. Если раньше оно, скажем, обслуживало церковь, то сегодня церковных заказов художники не имеют, портретисты почти не нужны, граверы, миниатюристы исчезли. Многие направления в изобразительном искусстве просто не востребованы. И поэтому искусство вписано в другие ниши, другие функции выполняет. Как художник, приверженный идеалам красоты, я могу горевать, но с точки зрения философии приходится к этому относиться стоически. Андрей Белый говорил, что художник - это пророк непережитого чувства человечества. Все, что сегодня творится, на первый взгляд чистой воды безобразие. Смотришь с ужасом: что происходит! Сколько же мы будем бегать голыми и валяться в дерьме? Но, возможно, это запрограммировано тем, кого именуют Господом Богом. И мы должны дойти до определенного рубежа, чтобы потом начать собирать камни и возвращаться к нормальному человеческому состоянию. А я занимаюсь систематизацией всего этого. Иногда, если сделать экспозицию из собранного, то людям будет страшно. Вот показательный случай. Художник Кошут написал на белом фоне черными буквами: "Трава помята". Эту надпись галерист Лео Кастель продал за 300 тысяч долларов. По поводу этой помятой травы был написан вот такой том, из которого следовало, что эта надпись - почти что библия. Чтобы заработать еще больше денег, Лео Кастель заставил Кошута написать эту фразу много раз. И каждая такая бумажка продавалась по 30 тысяч долларов. То есть за какой-то месяц Лео Кастель на этой траве сделал миллиона три-четыре.
РГ| То есть сегодня искусство - это раскрутка, так?
Шемякин| Совершенно верно, раскрутка. Я жил в Сохо. Галерея Лео Кастеля была напротив. Заглядываю в окно - там готовится выставка. Пустой зал, подставки для скульптур, и на одной стоит мешок с мусором. И вот я, искусствовед, художник, пялюсь в окно на эти мешки и на полном серьезе размышляю: это скульптура или просто кто-то из рабочих забыл вынести? Понимаете, создано целое метафизическое пространство: по ту сторону двери это мусор, но стоило его внести в зал галереи, а Кастелю объявить это высоким искусством - и мешок с мусором будет стоить сотни тысяч долларов.
РГ| Как все просто!
Лимонадный Джо
РГ| Вы хорошо знаете Лимонова. Со временем он претерпел некоторую эволюцию - как вы относитесь к нему, теперешнему?
Шемякин| Я же первый опубликовал в альманахе "Аполлон" его маленькую вещь, о которой он теперь, кажется, очень не любит вспоминать: "Мы - национальный герой". И там есть его программа: Лимонов едет на лимузине, Лимонова встречает народ... То есть замашки маленького фюрера наблюдались уже тогда, в 1977 году. А сейчас... ребят жалко. Лимоновцев. Я с ними встречался - это просто искалеченные, зомбированные мальчишки и девчонки, потерянное поколение. Как-то после одного интервью в Москве ко мне подошел молодой человек, представился: "Я от Лимонова. И он и вся наша организация просит: вы в хороших отношениях с Путиным - замолвите за него словечко". Я обещал и слово сдержал. Хотя каждая минута встречи с президентом - это в любой стране на вес золота. Надо поговорить и о делах искусства, и об институте, и о многом другом. Но заговорил и о Лимонове. "Как вы к нему относитесь?" - спросил Путин. Ну как отношусь: мы с ним когда-то дружили, он достаточно серьезный человек и, если с ним серьезно поговорить, многие вещи понимает. Есть, конечно, и тараканы, но на то он и писатель. Путин старается держать свое слово, и вскоре прошло сообщение, что Лимонов выходит на свободу. Но тут произошел какой-то очередной теракт, и его выход на свободу задержался. Но в принципе его освобождение - это, конечно, решение президента. И наша встреча в этом сыграла свою роль. Хотя Лимонов, конечно же, написал очередную книжку, где к нему в тюрьму с покаянием пришел я, потом пришел Иосиф Бродский. Хотя я не только не приходил, но и не знал, где он сидит. Это все мечты Лимонова. Почему-то он не пишет, что к нему приходят его ребята, - нет, приходит Шемякин, покойный Бродский, чтобы сказать, какой Лимонов классик... Кант мог бы еще прийти... Когда я ему челюсть сломал, он написал целый роман против меня, выведя под именем хулигана Алекса. Так что, когда меня спрашивают, как я отношусь к Лимонову, я отвечаю: мы повязаны судьбой и временем. Лимон есть Лимон - что с Лимона взять! Захотел стать фюрером - и стал, только маленьким. Сейчас он хочет походить на Троцкого. Всех спрашивает: ну как, я на Троцкого похож? А однажды, еще перед его посадкой, мы говорили по телефону. Он сказал: "Миша, кончай заниматься ерундой. Приезжай сюда, мы вдвоем здесь такого натворим! Можно же власть захватить!" Я говорю... брысь! (это Шемякин - коту, который нахально влез на стол). Так вот, я говорю: меня власть меньше всего интересует. "Понимаешь, - говорит он, - сегодня нужно заниматься политикой! Все остальное - ерунда!" На это я ему ответил, что всю жизнь занимался ерундой, то есть искусством, им и буду заниматься дальше.