В инженерном корпусе Третьяковской галереи открылась предпоследняя выставка этого года. Представлена живопись и графика Михаила Ксенофонтовича Соколова (1885-1947), совершенно необычайного художника, чья судьба вполне могла лечь в основу лучшего романа Булгакова.
Сын ярославского ремесленника, не получивший законченного художественного образования, матрос Балтфлота, ставший активным участником февральской революции и большевистского июльского путча, Михаил Соколов начинал как левый авангардист, причем и в изобразительном искусстве, и в поэзии.
Он был человеком настолько самобытным и ярким, что и его окружали всегда люди неординарные, будь то искусствоведы Николай Пунин, Николай Тарабукин и Виктор Лазарев, художники Антонина Софронова и Леонид Никитин. Последний, видимо, привлек художника к тайной организации ордена тамплиеров, членом которой сам состоял.
К середине 20-х годов М.К. Соколов уже воспринимает искусство, как сакральную сферу прояснения основ бытия. Он уничтожает свои живописные и графические работы, созданные до 1923 года, начинает большие серии, посвященные страстям Господним, прекрасным дамам, странствующим комедиантам, цирку, продолжая и развивая классические основы европейского искусства. Он сближается в творчестве с группой "Маковец", идеологом которой был Павел Флоренский, а ведущим художником рано погибший Василий Чекрыгин. В работах Соколова появляются визионерские черты - туманные фигуры евангельских картин словно возникают из ничего, чтобы, не проявившись до конца, раствориться на наших глазах при более внимательном всматривании в них.
Его работы приобретает государственный музейный фонд, с 1928 года их целенаправленно собирает Третьяковская галерея, сейчас их там около трехсот, в Академии художественных наук проходит научное обсуждение творчества М. К. Соколова, сопровождаемое выставкой, в середине 20-х его картины экспонируют на венецианской биеннале.
При этом бытовая жизнь художника складывается невероятно тяжело. Сильнейший энергетический заряд личности, привлекавший к нему людей, обрекал его на самостояние изгоя и экстравагантного чудака из любимых им романов Диккенса, Гофмана, Бальзака. Он явно и открыто противостоял советскому железному веку, стоящему на дворе. Матрос и провинциал из мещан, он мог, в отличие от "гнилой интеллигенции", не стесняться своей тоски по мировой культуре, постигать прекрасное легким дыханием утраченного времени. Писать картины, изображающие евангельские сцены, рыцарей, денди, Пьеро и комедиантов, старинных испанок, прекрасных дам в вуали. Кругом спортсменки и механизаторши, а у Михаила Соколова более пятисот портретов таинственных незнакомок, в роли которых выступают его жены, ученицы, почитательницы. Он сам проектирует им невиданные платья, а те, как настоящие Маргариты, сохраняют сквозь историческую непогоду его творческое наследие. Сегодня только Ярославский музей обладает тремя тысячами произведений Михаила Соколова, много их сохранилось в Москве, в Петербурге, в частных коллекциях.
Осенью 1938 года хлопоты друзей приводят к тому, что М.К. Соколову выделяют мастерскую в только что отстроенном знаменитом доме художников на Верхней Масловке. Но, как заметил тогда же Воланд, наших "обыкновенных людей" испортил квартирный вопрос. Через две недели после переезда художника арестовывают и дают семь лет за "ослабление Советской власти". Возможно, кому-то из коллег дефицитная жилплощадь показалась более необходима.
В Сиблаге Мастер на тяжелых общих работах быстро доходит. Как это происходит, описано у Варлама Шаламова. Сначала Михаил Соколов оказывается в больничном бараке, потом его переводят в инвалидную команду, а в 1943 году актируют как безнадежного доходягу. Но поскольку в лагере его не лишили права переписки, друзья на воле все эти годы получали в конвертах миниатюры художника, рисунки, акварели величиной со спичечный коробок, - то, что академик Виктор Никитич Лазарев определил как "маленькие шедевры".
В миниатюрных лагерных шедеврах Михаила Ксенофонтовича Соколова все то же, что он писал на воле, - прекрасные дамы, лагуны и аллеи, конные парады, барская охота, уютные голландские зимние пейзажи. В мировой истории искусства ГУЛАГ останется именно этими соколовскими работами 1940-х - "миражами", рожденными "лагерной пылью социализма", оборотной стороной гигантских полотен классиков соцреализма. Эти миниатюры исчисляются сегодня сотнями, притом что в какой-то момент охрана отобрала папку, где было более пятисот рисунков и стихотворений.
Друзья художника, сами бедствуя в эвакуации, чудом выходили его. Он уезжает к престарелой маме в Ярославль, болеет, мыкается, продолжает работать, женится на давней своей почитательнице, дочери философа Василия Розанова. В Москве ему запрещено жить, но разрешено умереть, его могила на Пятницком кладбище.
Имя и картины М.К. Соколова возвращаются в середине 60-х годов, когда печатается и роман "Мастер и Маргарита". Однодневная выставка МОСХа на Кузнецком мосту рождает слух о великом Мастере. Но и после смерти судьба не балует. На выставке в Третьяковке - к 100-летию художника - после внезапной смерти человека, ее подготовившего, были представлены не те картины, что должны были быть. На нынешней - уже к 120-летию со дня рождения М.К. Соколова - на пресс-конференцию пришли всего несколько человек, что говорит о работе пресс-службы нашей главной галереи. Подготовленный каталог из-за финансовых проблем будет отпечатан только во второй декаде января, презентация его состоится к закрытию выставки 20 января.
Но экспозицию, в которой представлено две сотни графических и полсотни лучших живописных работ Михаила Ксенофонтовича Соколова из Третьяковки, Ярославского музея и частных собраний, смотреть надо. Слишком уж это яркий и своеобычный художник.