Лени Рифеншталь (1902-2003) - одна из талантливейших женщин XX века. Танцовщица и актриса, работавшая в начале жизненного пути с известнейшими западными актерами, она прославилась в дальнейшем как блистательный мастер документального кино, едва ли не главный классик этого жанра. После войны ей ставилось в вину близкое знакомство и сотрудничество с Геббельсом, Герингом, Гиммлером и другими бонзами Третьего рейха. Тем не менее такие ее фильмы, как "Триумф воли" (1935) и "Олимпия" (1936-1938), навсегда останутся грандиозными памятниками "большого стиля" тоталитарной эпохи.
...Теперь все мое время было отдано подготовке к съемкам фильма об Олимпиаде... Мы настраивались на работу в течение двух лет, и в съемочной группе было около двух десятков человек.
С мая мы начали пробные съемки самых разных спортивных соревнований. Операторам приходилось тренироваться, иногда без пленки в аппарате, чтобы научиться ловить быстрые движения спортсменов. Без этой тренировки последующие съемки попросту не удались бы. Кроме того, мы хотели опробовать разные типы пленки, чтобы выяснить, какая из них давала наилучшее качество изображения... В конечном счете мы приняли решение снимать на всех трех пленках, каждый оператор мог выбрать ту, которую считал наиболее подходящей для конкретных работ.
Однажды вместе с некоторыми из сотрудников я поехала на три дня в Бад-Гарцбург, чтобы в спокойной обстановке поговорить о трудностях съемки марафонского бега. Во время поездки туда на машине я ломала себе голову, как можно драматизировать забег на дистанцию длиной в 42 километра. И так-таки нашла решение. Я постаралась перевоплотиться в бегуна и пережить его чувства: усталость и изнеможение, когда ноги словно приклеиваются к земле, и как последним усилием воли он пытается добежать до стадиона. Мне слышались и звуки музыки, подхлестывающей усталое тело и заставляющей его не сдаваться, переходящие затем в ликующие крики зрителей, когда бегун появляется на стадионе и из последних сил достигает финишной черты. Пока это были всего-навсего планы, которые мы должны будем попытаться воплотить в жизнь.
Куда более утомительными, а зачастую и очень неприятными были другие подготовительные работы. Уже за несколько месяцев до начала Игр нам пришлось сражаться с превосходящей силой бюрократии. Это были деятели, ответственные за множество спортивных федераций. Постоянно шли дебаты о том, где можно ставить камеры. Собственно, каждая камера внутри стадиона создавала помехи. В борьбе с функционерами мне приходилось проявлять большое терпение и самообладание. В ходе этих переговоров то, что я женщина, часто оказывалось преимуществом...
Нам приходилось решать и другие проблемы, за которые не брался ни один комитет. Вот, например, речь Гитлера на открытии Игр, которая, по олимпийской традиции, должна была состоять всего из нескольких фраз. На трибуне для почетных гостей не было места для установки крупногабаритного звукозаписывающего аппарата. Куда бы мы его ни поставили, всюду он закрывал вид почетным гостям. Соорудить башню на трибунах нам не разрешили. Мне не оставалось ничего иного, как поговорить об этом с самим Гитлером...
Посмотрев схему, Гитлер сказал: "Вы можете устанавливать там аппараты. Я разрешаю. Ведь они будут мешать всего несколько минут". Я вздохнула с облегчением. Затем мы еще обменялись с ним несколькими словами об Олимпиаде. Как и прежде в Мюнхене, фюрер и теперь подчеркнул, что у него нет интереса к этому мероприятию.
- Я буду рад, - сказал он, - когда пройдет вся эта шумиха вокруг Олимпиады, и вообще предпочел бы не посещать эти Игры.
Я онемела. Меня неприятно поразило и то, что он не выказал ни малейшего интереса к моему фильму.
Тем не менее Гитлер все же пришел на стадион. Его убедили в том, что присутствие фюрера подстегнет немецких спортсменов. А после того как уже в первый день на глазах у Гитлера два немца выиграли золотые медали, он стал появляться ежедневно.
Да и на самом деле Германия стала самой успешной страной: немецкие спортсмены выиграли 33 золотые, 26 серебряных и 30 бронзовых медалей - рекорд, какого они больше никогда не достигали.
Олимпиада - Берлин, 1936 год
Первого августа 1936 года настал великий час - открытие Олимпийских игр в Берлине. В шесть часов утра мы были готовы к старту. Я дала последние указания по распределению операторов. Сюжеты первого дня были грандиозны: торжественное вступление делегаций на стадион, прибытие бегуна с факелом, приветственная речь Гитлера, сотни взлетающих в небо голубей, сочиненный Рихардом Штраусом гимн. Чтобы все это охватить, мы дополнительно задействовали еще 30 кинокамер. Церемонию открытия снимали шестьдесят операторов.
Большую проблему представляли собой два звукозаписывающих аппарата, которые нам из-за нехватки места пришлось прикрепить канатами к парапету трибуны для почетных гостей. Канатами были привязаны также оператор и его помощник, они могли стоять лишь с внешней стороны парапета.
Когда я переходила от одного оператора к другому, чтобы дать им последние инструкции, меня вдруг позвали. Взволнованный сотрудник кричал:
- Эсэсовцы пытаются снять оба звукозаписывающих аппарата!
Я в испуге побежала к трибуне для почетных гостей. И действительно, эти люди уже начали развязывать канаты. Я увидела выражение отчаяния, написанное на лице моего оператора. Мне не оставалось ничего иного, как встать перед аппаратом, защищая его своим телом. Эсэсовцы объяснили, что они получили приказ рейхсминистра Геббельса, отвечающего за порядок размещения почетных гостей на трибуне. В гневе я заявила им, что распоряжение мне дал фюрер и аппараты должны оставаться на своих местах. Эсэсовцы неуверенно переглянулись. Когда я им сказала, что останусь до тех пор, пока не начнутся Игры, они, в растерянности пожимая плечами, покинули трибуну. Я же не отваживалась покинуть место, опасаясь их возвращения.
Прибыли первые почетные гости, в основном иностранные дипломаты. Трибуна и ярусы стали заполняться. Было как-то неловко стоять привязанной к перилам, я нервничала все больше и больше оттого, что теперь не могу давать указаний другим операторам. Это было особенно важно во время проведения церемонии открытия, приходилось ведь много импровизировать.
Тут появился Геббельс. Когда он увидел меня и аппараты, в его глазах от злости засверкали молнии. Он закричал:
- Вы с ума сошли! Вы разрушаете всю картину церемонии. Убирайтесь немедленно, чтобы вас и ваших камер духу не было!
Дрожа от страха и возмущения, я в слезах пролепетала:
- Господин министр, я заблаговременно попросила разрешения у фюрера - и получила его. Больше нет другого места, где можно было бы записать его речь при открытии Игр. Это историческая церемония, которая обязательно должна быть в фильме об Олимпиаде.
Геббельса это нисколько не убедило, он продолжал кричать:
- Почему вы не поставили камеры на другой стороне стадиона?
- Это технически невыполнимо. Слишком велико расстояние.
- Почему вы не построили вышки возле трибуны?
- Мне не разрешили.
Казалось, Геббельс вот-вот лопнет от злости. В этот момент на трибуну для почетных гостей взошел генерал-фельдмаршал Геринг в белой парадной форме. Для посвященных в этой встрече была особая изюминка. Многие знали, что они терпеть не могут друг друга. Мне особенно не повезло из-за того, что Геббельс отвечал за размещение почетных гостей на трибуне, и, как назло, у места, которое он оставил для Геринга - одного из лучших в первом ряду, - стояли наши камеры и заслоняли собой вид. Чтобы оправдаться перед Герингом и продемонстрировать свою невиновность, Геббельс стал кричать еще громче. Тут Геринг поднял руку - министр замолчал, после чего Геринг повернулся ко мне и примирительным тоном сказал:
- Да не плачь ты, девочка. Я уж как-нибудь умещусь.
К счастью, фюрер еще не прибыл, но многие гости были свидетелями этой неприятной сцены.
Легенда о Джесси Оуэнсе
С этого момента всю меня без остатка поглотила работа. Игр я почти не видела. Зачастую даже не имела ни малейшего представления о том, где и что происходит. Например, я не была свидетельницей трагедии, случившейся с немецкой командой в женской эстафете, когда Ильзе Дёрффельдт, опережая на десять метров американку, выронила палочку уже после того, как приняла ее, не слышала я и того, как охнули тысячи зрителей. (Мне приходилось находиться во многих местах одновременно.) Эту сцену я увидела позже, в монтажной.
Нашим фильмом мы хотели сказать новое слово в кинодокументалистике, а это означало постоянные эксперименты с техникой. Ганс Эртль разработал автоматическую подвижную камеру, которая могла перемещаться рядом с бегунами на стометровку. Мы могли получить уникальные кадры, но судья снимать запретил. Для обзорной съемки стадиона с высоты птичьего полета - вертолетов тогда еще не было - мы приспособили аэростат. Оснастив его небольшой переносной камерой, запускали шар каждое утро.
Спортсменам, участвующим в соревнованиях по конному многоборью, мы привязали к седлам уже упоминавшиеся выше небольшие камеры, заряженные пленкой длиной всего в пять метров, благодаря чему получили особые эффекты; большинство кадров, правда, оказались смазанными, но несколько удачных метров стоили затеянного эксперимента. Автором другой новинки стал Вальтер Френтц. Он сконструировал проволочную корзинку для небольшой камеры и вешал ее во время тренировок на шею бегунам-марафонцам: включать камеру для съемки могли сами спортсмены. Так появились необычные кадры и в этом виде спорта.
Выиграв четыре золотые медали и установив два мировых рекорда, Джесси Оуэнс стал спортивным феноменом Игр. Существует легенда, будто Гитлер из расистских побуждений после победы великого атлета отказался пожать ему руку. Карл фон Хальт, член МОК и президент Олимпийского комитета Германии, осуществлявший общее руководство соревнованиями по легкой атлетике, чуть позже рассказал мне, как все было на самом деле.
В первый день соревнований Гитлер принял победителей на трибуне для почетных гостей. Но президент Олимпийского комитета Франции граф Байе-Латур отсоветовал ему нарушать впредь олимпийский протокол. Поэтому-то в дальнейшем не было больше никаких рукопожатий.
По моей вине с Джесси Оуэнсом чуть было не произошло несчастье. Одна из наших ям располагалась примерно в двадцати метрах за финишной чертой стометровки. В яме стояли кинооператор и его помощник. Во втором предварительном забеге на 100 метров Оуэнс с невероятной легкостью вихрем промчался по гаревой дорожке и с результатом 10,2 секунды побил тогдашний мировой рекорд, который, правда, не был зарегистрирован из-за дувшего ему в спину ветра. На финише Оуэнсу не удалось сразу снизить скорость бега, и он едва не упал в нашу яму. Только благодаря невероятной реакции бегун смог мгновенно отпрыгнуть в сторону и тем самым предотвратить несчастный случай. Скандал не заставил себя ждать. Нам пришлось прикрыть не только эту яму, но и все остальные. Я вынуждена была обивать пороги чиновников, умоляла и графа Байе-Латура, чтобы нам снова разрешили работать в ямах. Наконец господа из МОК смилостивились.
Операторов я распределяла по точкам съемки следующим образом: каждый день в десять вечера получала от двух сотрудников - это были монтажеры - сообщения с копировальной фабрики Гейера о результатах, полученных за день. Ежедневно копировалось, просматривалось и оценивалось примерно 15-16 тысяч метров пленки. Так, каждый день в зависимости от конкретных результатов я могла менять операторов местами. Хорошо работающие получали более сложные задания, менее одаренные - второстепенные. Для того чтобы дать задания на будущий день на каждого, у меня было только пять минут. Обсуждения никогда не заканчивались раньше двух часов ночи.
Скандал на стадионе
Чего мы не могли позволить в работе, так это раздражения и придирок. Их нам и без того хватало - от Геббельса. В метании молота Германия выставила двух почти равных претендентов на медали - Эрвина Бласка и Карла Хейна. Чтобы получить первоклассные кадры, я решила уложить рельс возле защитной сетки, ограждающей сектор. Согласие на это дал Организационный комитет. Кроме того, и сами метатели не возражали.
Драматическая дуэль между Бласком и Хейном должна была стать одной из кульминаций фильма. С напряженным вниманием следила я за Гуцци Ланчнером во время съемок спортсменов в движении. Вдруг к нему подбежал немецкий судья, оттащил от камеры и потянул прочь. Тут меня охватила такая ярость, что, подбежав к судье, я схватила его за пиджак и заорала: "Скотина!" Он сначала застыл в изумлении, а потом помчался жаловаться начальству.
Прошло совсем немного времени, и мне передали записку с требованием подняться на трибуну к Геббельсу. Ничего хорошего это не предвещало. Министр уже ожидал меня, сойдя с трибуны и стоя в проходе. Завидев меня, он, не сдерживаясь, закричал:
- Что вы себе позволяете! С ума сошли! С этого момента я запрещаю вам появляться на стадионе! Подобное поведение недопустимо!
- У нас есть разрешение! - возбужденно воскликнула я. - От метателей молота тоже. Судья не имел права оттаскивать оператора.
Ледяным тоном Геббельс парировал:
- Это мне совершенно безразлично. Я запрещаю продолжение съемки.
После чего повернулся ко мне спиной и отправился на трибуну. В отчаянии я села на ступеньки и разревелась - у меня не укладывалось в голове, что все теперь пойдет прахом.
Спустя некоторое время Геббельс неожиданно возвратился и, немного успокоившись, резко сказал:
- Перестаньте плакать. А то еще дело дойдет до международного скандала. Приказываю вам немедленно извиниться перед судьей.
Мне пришлось спуститься вниз, отыскать судью и попросить у него прощения.
- Сожалею о случившемся, я не хотела оскорбить вас - у меня сдали нервы.
Судья только кивнул головой. Для меня тем самым инцидент был исчерпан. Некоторые зарубежные газеты сообщили об этом под сенсационными заголовками. Враждебное отношение ко мне Геббельса давно уже ни для кого не было секретом.
Состязания становились все более напряженными. На табло появилось сообщение о финальном забеге на 100 метров - кульминационном моменте Олимпийских игр. На стадионе воцарилась мертвая тишина. Сто тысяч человек затаили дыхание. Перед тем как опуститься на колено на старте, негр Меткалф перекрестился. Джесси Оуэнс стоял у внутренней дорожки. Стартер Миллер в белом костюме с невозмутимым спокойствием смотрел на спортсменов, опустившихся на колени у стартовых ямок. Я еще раз торопливо охватила взглядом расположение операторов. Съемки этого фантастического забега должны были удасться. Мышцы на ногах Оуэнса напряглись. Затем тишину разорвал резкий выстрел стартового пистолета - раздался оглушительный вопль зрителей: победителем стал Джесси Оуэнс, оставив далеко позади своих соперников. Счастливо улыбаясь, он приветствовал ликующую публику.
Над стадионом светило яркое солнце, когда у места старта собрались участники забега на марафонскую дистанцию - классическую дисциплину Олимпийских игр. На расстояние в 42 километра было выделено двенадцать операторов. Сабала (спортсмен из Аргентины) - победитель в Лос-Анджелесе - хотел выиграть во второй раз, но наряду с финнами японцы также являлись опасными соперниками: их Нан и Сон находились в числе фаворитов.
Весь драматизм забега, который операторы снимали из сопровождающей машины, я пережила, лишь сидя за монтажным столом. Материал получился настолько впечатляющим, что борьба на марафонской дистанции стала кульминационным моментом фильма об Олимпиаде. Захватывающую картину представляло собой чествование победителей-японцев: как они опускают свои увенчанные лавровыми венками головы и в почти религиозном самоотречении слушают национальный гимн.
Гленн Моррис
Полным ходом шло состязание десятиборцев. Чемпион Германии Эрвин Хубер, мой хороший друг, помогал мне еще во время подготовительных работ и устраивал встречи со спортсменами. В прологе фильма он должен был изображать дискобола. Сегодня он намеревался познакомить меня с тремя лидирующими в десятиборье американцами. Шел второй день состязаний, на первом месте был американец Кларк, за ним следовал его земляк Гленн Моррис. Хубер занимал четвертое место...
Гленн Моррис победил в десятиборье, установив и новый мировой рекорд. Было уже достаточно темно, когда три победителя-американца, стоя на пьедестале почета, получали медали. Слабое освещение не позволило снять сцену чествования победителей. Моррис спустился со ступенек и подошел ко мне. Я протянула ему руку и поздравила. Тут он обнял меня, одним движением рук распахнул блузку и поцеловал в грудь - прямо на стадионе, перед сотней тысяч зрителей. Сумасшедший, подумала я, высвободилась из объятий и побежала прочь. Но меня преследовал его странный взгляд. Я зареклась не только с ним разговаривать, но и вообще близко подходить. И все же это стало неизбежно из-за съемки прыжков с шестом.
Конкуренция в этом виде программы была, вероятно, самым напряженным событием Игр. Прыжки начались еще в первой половине дня, а вечером за победу все еще ожесточенно сражались пятеро прыгунов - американцы и японцы. Два низкорослых, хрупкого сложения японца упорно боролись с тремя здоровенными американцами. Становилось все темнее и прохладнее. Прыгуны кутались в шерстяные одеяла, но зрители с напряженным вниманием продолжали наблюдать за драматическим спектаклем. Все решилось после пяти часов борьбы. Победил молодой американец Эрл Мидоус, оставив на втором и третьем местах японцев Нишиду и Ое.
Но больше всех в этот вечер проиграла я, потому что у меня не было ни единого кадра с этим фантастическим событием. Слишком темно. Оставался только один малореальный шанс - повторить на следующий день эти ночные прыжки при свете прожекторов. Но вот согласятся ли спортсмены? Маловероятно после тяжелейшего напряженного дня и предшествовавших ему недель напряженных тренировок.
Эрвин Хубер, наш десятиборец, сказал: "Что касается американцев, то тут может помочь только Моррис".
Они встретились, и Гленн согласился уговорить своих товарищей. Но те уже покинули территорию Олимпийской деревни, отправились развеяться в какое-то увеселительное заведение. Первый свободный день после многонедельной каторжной работы. Японцы же сразу согласились повторить прыжки перед кинокамерой.
Моррис действительно нашел своих друзей в танцзале и притащил на стадион. Они были отнюдь не в восторге. Мы старались поднять им настроение. Я расточала комплименты, посылала воздушные поцелуи. Но их улыбки показались мне не слишком радостными.
В конце концов американцы все же согласились - и стали прыгать. Спортсменами овладела подлинная страсть. И началось настоящее состязание. Были покорены те же высоты, что и днем раньше. Фантастика! Мы сняли великолепные кадры. Освещение было отличное - скоростная съемка, съемка крупным планом, все удалось превосходно. Так этот вечер стал для меня одним из самых счастливых за все время работы над фильмом.
За свое посредничество Моррис выпросил небольшое вознаграждение. После Игр он хотел прийти в монтажную и посмотреть на себя в кадре. Я вынуждена была согласиться, хотя вообще старалась избегать с ним встреч. Понимая, что влюблена, изо всех сил противилась своему чувству. Я знала: он скоро вернется в США, а мне хотелось избежать очередного разочарования.
Вечером 16 августа прозвучал торжественный заключительный аккорд XI Олимпийских игр. Лучи прожекторов противовоздушной обороны, установленных по предложению Альберта Шпеера по периметру стадиона, образовали на фоне темного неба фигуру грандиозного сияющего собора. Когда затем под звуки сочиненного Рихардом Штраусом гимна стал медленно гаснуть олимпийский огонь и ввысь поднялись темные клубы дыма, прозвучал голос: "Я призываю молодежь мира приехать в Токио".
Кто бы мог представить себе в этот вечер, что спустя всего лишь несколько лет эти прожектора в берлинском небе будут искать чужие самолеты, а молодежь, которая так мирно соперничала на стадионе, будет видеть друг в друге врага.
Перевод Ю. Архипова