Однако в "Новой опере" отлично осознавали, какой делают шаг, приглашая Фрайера на постановку, и ждали его здесь еще со времен Колобова, с той самой шумной зальцбургской постановки "Волшебной флейты" в 1997 году, где немецкий режиссер превратил храм масонской мудрости в арену для цирковых трюков.
Нынешняя, уже пятая по счету в реестре Фрайера "Волшебная флейта" оказалась в кругу той же, отшлифованной режиссером балаганной эстетики, приемы и инструментарий которой он научился легко набрасывать на любой сюжет и материал - от "Фауста" и "Саломеи" до "Дон Жуана" и "Волшебной флейты". Поэтому неудивительно, что мир его спектаклей населен однотипными, точнее, архетипными персонажами - клоунами, лубочными масками, акробатами, кривляющимися дамами с накладными пластиковыми грудями, придурковатыми массовками и фарсовыми фаллосами, ведущими зачастую в спектакле свою самостоятельную жизнь.
С такого раздутого, обвивающего все колена и проемы храма-балагана и, наконец, высовывающегося возбужденной головой между ног принца Тамино гигантского фаллоса-змея и начинается московская фрайеровская "Флейта", символизируя лубочной прямолинейной метафорой борьбу моцартовского героя (обращенного здесь в белого клоуна) с собственными инстинктами и живой человечьей природой. А грудастые дамочки Царицы ночи, избавившие Тамино от искусителя-змея, торжествуют фарсовую победу, сжимая обесточенное тело принца собственными ляжками и ревниво разделяя ценную добычу на троих.
Низменные буффонные страсти бушуют по всей "Флейте", перекатываясь от счастливой любовной драмы толстяка Папагено, поглощающего в приступе обжорства целые подносы поролоновых макарон и икающего от страсти к сорочье-крикливой толстухе Папагене, или похотливого занудства Моностатоса, увенчанного фаллической присоской на лбу и непрерывно вожделеющего румяную, коса в пол, Памину, до главного фрайеровского гротеска - властолюбца Зарастро, превращенного вольностью лубочной фантазии из верховного мудреца храма братства в персонаж гоголевского розлива - околоточного Держиморду, украшенного сталинскими усами и молотом. Этот откровенный балаганный злодей, извергающий басом прописные истины, таскающий за косы дочь врага своего - Царицы ночи (весьма, кстати, кокетливой особы - обладательницы двухметровой длины ног и парного к молоту серпа) и откровенно расправляющийся с несогласными палками и автоматами, заканчивает свою балаганную жизнь, придавленный люком во время тотальной перестрелки персонажей.
В столь плотной фантасмагории, помноженной на русифицированные картинки из жизни братства, методично начищающего до серебряного блеска своих истуканов - Ленина да Сталина, мало что осталось от моцартовского волшебного мира с его легким, позитивным юмором и сокрытым в действии знанием тайн, к которым сам композитор был приобщен по рангу гениальности. Сложные моцартовские лабиринты запутанного для обыденного сознания мистического и земного Фрайер подвел под единый знаменатель, оказавшийся одновременно и занимательным, и досадно плоским, и местами устаревшим, поскольку прямые аллюзии бывают наименее долговечными.
Известно, что следующей, шестой "Флейтой" Фрайера станет постановка в Варшаве, где моцартовский Зарастро пройдет "тест" на директора школы. А Фрайер выстроит очередной спектакль, говорящий на актуальном языке коммуникаций и обращенный скорее не к тонкостям моцартовского стиля, а к коллективному сознанию зрителей.