Певица из Техаса двенадцать лет назад приезжала в российскую столицу как участница Х Международного конкурса им. Чайковского. Получив тогда вторую премию, Лора Клейкомб оказалась безусловной фавориткой публики, восхищавшейся не только ее кристальными колоратурами в Шемаханской царице, но и изяществом артистичной натуры. Утонченная внешность во вкусе прерафаэлитов, изысканный стиль пения, избегающий силовых эффектов и ударной артикуляции, безупречная вокальная техника. Клейкомб утвердилась мгновенно в европейском театре на позициях идеальной Джульетты, Джильды, Лючии. Индивидуальную же харизму отточила на идее мульти-репертуара, охватывающего почти всю историю вокального искусства – от Монтеверди и Баха до Филипа Гласса, Дьердя Лигетти, Легара и Бернстайна. Ее исключительная способность скользить поверх стилей, языков, регистров, фиоритур оказалась результатом искусного сочетания таланта, интеллектуальности и редкой в кругу "див" страсти к эксперименту. Лору Клейкомб называют "сенсацией своего поколения", но она скорее является певицей будущего, способной существовать вне границ и штампов музыкальных эпох. Сегодня состоится ее первый сольный концерт в Москве, в Зале им. Чайковского, где она выступит с не менее интригующим дирижером Теодором Курентзисом и оркестром "Новая Россия". Накануне концерта Лора Клейкомб дала эксклюзивное интервью для "Российской газеты":
Российская газета: Какие впечатления остались у вас от первой поездки в Москву, от участия в Конкурсе Чайковского?
Клейкомб: О! Мои впечатления от Москвы – это пух. Кругом тополиный пух, на который у меня аллергия. Конечно, я тогда практически не видела города, потому что все внимание было сконцентрировано на конкурсной программе. Но меня тогда поразила московская публика: очень образованная, разбирающаяся во всех нюансах исполнения. В Америке такой публики нет. Как-то я зашла в книжный магазин и увидела, что на полках выложено не обычное чтиво, а классика. Люди подходили, брали в руки книги и стоя читали. Эта деталь лучше всего помогла мне понять, что Россия очень высококультурная страна. У нас в Штатах, например, Достоевского читает узкий круг людей – интеллектуальная элита. Здесь же знание классики считается нормой.
РГ: Московская филармония начала приглашать лауреатов Конкурса Чайковского выступать здесь, в Москве. И в этом есть оттенок ностальгии, ведь многих музыкантов здесь не слышали со времен их первых побед.
Клейкомб: Для меня это тоже ностальгический момент, хотя бы потому что именно в 1994 году в моей жизни произошло несколько важных событий: я покинула программу молодых артистов при оперном театре в Сан-Франциско, дебютировала в Женеве в партии Джульетты и получила серебряную медаль Конкурса Чайковского. Дело даже не в том, какую премию мне тогда присудили: просто приятно было быть здесь, участвовать в конкурсе, имеющем мировую славу, чувствовать себя частичкой его истории.
РГ: На концерте вы будете петь арию Шемаханской царицы, которую исполняли на конкурсе. Это дань истории?
Клейкомб: Я исполняла ее в третьем туре, но с тех пор мне так и не удалось спеть партию Шемаханской царицы целиком. Нет предложений. В России музыка Римского-Корсакова хорошо известна, но на западе она не слишком востребована. Поэтому мне самой интересно исполнить ее в московской программе. Впрочем, я не стала слишком далеко забираться на русскую территорию, что бы не подумали: вот, какая наглая, со своим самоваром в Тулу приехала – с русской музыкой.
РГ: В театре вы практически не исполняете русский репертуар, хотя одной из ваших первых ролей была Ксения в "Борисе Годунове"?
Клейкомб: В самом начале своей карьеры в Сан-Франциско я пела Ксению и еще одну до смешного маленькую роль французской актрисы в "Войне и мире": там была буквально пара слов. Постановкой руководил Валерий Гергиев. Это все. Русскую оперу редко ставят и можно понять почему: как правило, здесь масса людей на сцене, огромный хор. В том же "Борисе Годунове" десятки персонажей. Нужно напрягаться, чтобы найти людей для исполнения. Помню, как в Сан-Франциско ставили "Пожар Москвы" в "Войне и мире": на сцене были задействованы полторы сотни статистов, почти сто человек хористов и солистов. А в гуще этой толпы сновали еще две лошади.
РГ: Тем не менее, в концертах вы исполняете музыку Стравинского, Рахманинова, Чайковского и редко звучащие сочинения Альфреда Шнитке и Арво Пярта. Как попадают к вам эти ноты?
Клейкомб: Я люблю ходить в библиотеки и рыться там в нотах. Иногда так проходят часы и целые дни. В результате я нахожу новый репертуар: в частности, Шнитке, которого мне очень интересно исполнять, и особенно Пярта, потому что духовная сторона его музыки невероятно глубока. Только поиск может привести к каким-то открытиям.
РГ: Ваш немыслимый по объему репертуар, охватывающий музыку с XVII по XX век, стал воплощением какой-то идеи или возник по стечению обстоятельств?
Клейкомб: Отчасти мой разнообразный репертуар был обусловлен какими-то предложениями. Например, много лет назад я получила приглашение спеть Друзиллу в опере Монтеверди "Коронация Поппеи" и в процессе репетиций познакомилась с Эмануэлем Ханмом и с Кристофом Руссе. Эти известные в области исторического исполнительства дирижеры привели меня в барочную музыку. Но для меня не музыкальный стиль имеет первостепенное значение, а характеры. Я стараюсь выбирать те роли, которые интересны лично мне: не Виолетту и Мими, а Клеопатру Генделя, Лючию Доницетти, Джильду из "Риголетто". Возможно, я потеряла что-то, не сосредотачиваясь на одном репертуаре – Верди или Россини, как делают многие певцы, но взамен я приобрела репутацию певицы, открытой для нового.
РГ: Но прагматика театра такова, что востребованным остается лишь набор ходовых партий, а реализовывать такой гигантский репертуар можно только компромиссно, в сольном варианте?
Клейкомб: Да, в оперных театрах есть свои правила игры, по которым мне часто приходится играть. И далеко не всегда я нахожу отклик, когда предлагаю что-то новое: театры обычно боятся ставить неизвестное, боятся, что это не продастся. В мире же, кроме "Времен года" Вивальди и "Реквиема" Моцарта есть тонны прекрасной и неизвестной музыки, и надо давать ей жить, надо рекламировать ее. Поэтому я напрягаю своих агентов: посмотрите, в каком театре собираются ставить оперу финского композитора Кайи Саарьяхо и сделайте так, чтобы мое имя оказалось впереди претендентов на главную роль. Я делаю камерные программы, которые не приносят мне денег и требуют невероятных затрат энергии. Но мне до смерти надоело исполнять популярный репертуар, который звучит на оперной сцене. Каждый раз я говорю: если уж я делаю сольный концерт, то могу выбрать что-нибудь оригинальное, а если вам нужен очередной шлягер, то пойдите в оперный театр и послушайте, там это наверняка идет.
РГ: Что касается оперного театра, то там сейчас достаточно экспериментов. Случалось ли вам отказываться от изысков новейшей режиссуры?
Клейкомб: Никогда. Я всегда работаю с открытой душой. Например, в декабре я исполняла роль Семелы в одноименной оратории Генделя в Антверпене, и там есть сцена, где моя героиня абсолютно обнажена. Я сделала это. Почему нет? Я вообще не считаю, что опера сегодня находится в авангарде режиссуры. Мой муж возглавляет крупный драматический театр в Бельгии, и в сравнении с тем, что у них происходит, оперный театр - это XIX век. Впрочем, я не часто работаю в Германии, а ведь именно там сосредоточены самые рискованные эксперименты в оперном режиссерском театре.
РГ: В мае вам предстоит новая постановка в Сан-Франциско: мировая премьера оперы "Грендель" по мотивам "Беовульфа". Судя по заявкам, режиссер Джулия Теймур намерена там поэкспериментировать?
Клейкомб | Лично для меня это действительно будет эксперимент, потому что мне дали только четыре страницы партии. А остальное еще не закончено композитором. 15 апреля мы начинаем репетиции, а я все еще не знаю, что буду петь дальше. Я нервничаю, но пока не прислали текст, развлекалась тем, что подсчитывала, сколько в такой короткой партии получаю за одну ноту. Оказалось, что за каждую ноту мне платят в среднем 91 доллар, что, в принципе, очень неплохо.
На сайте публикуется полная версия статьи.