Чего же удалось добиться в "первом раунде" женевских переговоров? О чем Россия смогла договориться с США? Правда ли, что мы уже пошли на некоторые требования Штатов? И, наконец, правда ли, что Россия официально отказалась от оценки последствий присоединения ко Всемирной торговой организации? Обо всем этом - в эксклюзивном интервью главы российской делегации Максима Медведкова.
Российская газета | Можете ли вы, исходя из начавшихся со Штатами переговоров, подтвердить или опровергнуть расхожую фразу о том, что подписание протокола с этой страной - "дело не месяцев, а недель"?
Максим Медведков | Доверия этой фразе не меньше, чем прежде, - это точно. Совершенно очевидно, что переговоры идут в духе, направленном на их завершение. Практически со всеми странами мы прошли через этап, когда переговоры вроде бы идут, но никто ни о чем не договаривается и не хочет договориться. С США сейчас есть с обеих сторон настрой договариваться.
РГ | Но вы о чем-то уже договорились?
Медведков | О чем-то договорились. Я сейчас не хотел бы говорить о деталях, потому что принцип ВТО - "пока не согласовано все, не согласовано ничего".
РГ | Правда ли, что обнуление НДС на самолеты (с таким предложением российское министерство экономического развития и торговли вышло на прошлой неделе) - одно из требований США?
Медведков | Это не так. Этот вопрос действительно обсуждался на разных международных переговорах. Однако это все-таки наша внутренняя позиция. Фактически мы облагаем налогом не авиастроительные компании, а перевозчиков, что приводит к росту цены билетов. Если вы посмотрите, сколько стоит билет из Москвы в Женеву и из Москвы в Екатеринбург (расстояние одинаковое), то с удивлением обнаружите, что в Европу лететь дешевле. Отмена НДС, не задевая ничьих интересов, никого не "убивая", поднимет покупательную способность российских авиакомпаний. И напротив, если покупательной способности у них не будет, все наши планы развития авиапрома не состоятся.
РГ | Почему решение российского правительства принять 4-ю часть Гражданского кодекса, которая касается законодательных нюансов защиты интеллектуальной собственности, вызвало столь бурную и негативную реакцию в ВТО?
Медведков | Члены ВТО выразили серьезную озабоченность, поскольку, по их мнению, этот проект не соответствует требованиям ВТО как раз в плане защиты интеллектуальной собственности. Тем более что в России уже пытались принять 4-ю часть ГК четыре года назад, но, когда мы начали экспертизу вместе с членами ВТО, то поняли, что работу лучше приостановить, потому что в этом документе слишком много неоднозначных вещей. Сейчас этот проект возобновился, и члены ВТО тревожатся: ведь это означает, что переговоры, которые только-только завершаются, должны будут возобновиться. Члены ВТО, конечно, захотят посмотреть, что это за проект, какова новая концепция. Наш опыт показывает, что в таких случаях процесс может занять полгода, год, два.
РГ | Еще одно решение российской стороны критиковалось с не меньшей силой: решено не продлевать срок оборота алкоголя со старыми акцизными марками дольше 1 апреля. Какие тут к нам претензии?
Медведков | Озабоченность партнеров в течение многих месяцев заключалась в том, что будет после 1 апреля с тем алкоголем, на котором стоят старые марки. И для всех партнеров была очень неожиданной информация о том, что поправки в закон, которые продлевали использование старых марок, пока не одобрены. И сейчас мы слышим от партнеров по переговорам тезис о нашей "непредсказуемости", о том, что мы нарушаем один из основополагающих принципов работы Всемирной торговой организации. А он заключается в следующем: задумал изменения, объяви о них заранее, таким образом, чтобы участники внешнеэкономической деятельности смогли бы подготовиться к изменениям без последствий для себя.
РГ | От одного из ваших соратников слышал тезис о том, что оценить последствия присоединения к ВТО "невозможно в принципе". Значит ли это, что Россия официально отказалась от оценки последствий присоединения?
Медведков | В том, что касается товаров, прогноз возможен, и он есть. С известными допусками, но мы знаем о последствиях. Ну а поскольку существуют переходные периоды, у нас будет возможность, если мы в чем-то ошиблись, быстро внести корректировки.
Однако в том, что касается услуг, предсказать последствия и в самом деле невозможно, потому что открытие того же финансового рынка, да и любого другого, имеет неоднозначные последствия. Допустим, мы хотим просчитать ситуацию в том случае, если в Россию придут иностранные банки. Но, во-первых, не факт, что они придут лишь потому, что мы сняли ограничения. Может быть, для них это и не интересно в принципе, это решать бизнесу. В товарах, напротив, это совершенно очевидно: если вы снизили пошлины, а рынок есть, товары придут непременно.
Во-вторых, если иностранные банки все-таки пришли, не факт, что они смогут вытеснить российские банки. Вполне возможно, что этого не произойдет. Но, если вытеснят, кто от этого выиграет? Теоретически - потребитель, а российские банки проиграют. Но как оценить последствия для экономики в целом, ведь потребители - те же хозяйствующие субъекты?
Пойдем дальше. Может ли произойти так, что банковский рынок из слабоконкурентного, то есть из такого, какой есть у нас сейчас, превратится в монопольный? Известны факты, когда на рынки (правда, маленьких стран) приходили два-три иностранных банка, проводивших согласованную политику, и захватывали этот рынок целиком. Это может произойти, но может и не случиться. Плюс к этому - непредсказуем эффект от "побочных" последствий присоединения. Как, например, учесть эффект от большей прозрачности? С одной стороны, люди будут знать, к чему им готовиться, будут принимать бизнес-решения заранее, но с другой - прозрачность помешает проводить эффективную политику защиты рынка.
Поэтому нам остается смотреть на страны с примерно одинаковой с нами структурой экономики, присоединившиеся к ВТО в последние 10 лет, и проецировать их опыт на себя. Китай совершенно очевидно выиграл, там бум инвестиций и производства. Грузия не выиграла, но и не проиграла. Сейчас Грузия собирается вовсе обнулить пошлины, потому что они им мешают. Там нечего, как оказалось, и защищать. Молдова скорее выиграла: хотя на темпах экономического роста присоединение не сказалось. Но Молдова, будучи экспортером сельскохозяйственных продуктов, сейчас активно работает в Женеве, продвигая свои интересы. И я думаю, что эта страна сможет решить свои вопросы, работая в связке с той группой стран, интересы которых совпадают с ее интересами.