"Жить на самом деле просто. Нужно только помнить, что на свете есть
люди лучше тебя".
Иосиф Бродский, поэт.
Хотя бы потому, что она начисто лишена ложного юбилейного пафоса и цифру своего возраста произносит спокойно, вслух. Не кокетничает.
А ведь она, помимо того, что она - "лауреат", "совесть журналистики" и "легенда", еще и женщина, которую любили и любят.
Официальное признание заслуг юбиляра - это правильный пафос власти. Признание в любви от коллег по цеху - это фактура жизни.
Признание сообщества и цеха повесомее ордена будет. Мы уже не говорим об обвальном признании читателей. Оно, признание коллег и читателей, у Руденко есть.
К фактуре нам еще предстоит вернуться. Пока же мы признаемся в любви к Инне Павловне, рядом с которой на страницах "Комсомольской правды" мы имели честь печатать свои заметки.
Публичность самой известной в стране журналистки. Она никогда не выступала на редакционных летучках. Но от ее реплик, произнесенных, как правило, с галерки, некоторые члены редколлегии втягивали головы в плечи.
Она никогда не участвовала в телепередачах и не выступала с трибун - в общепринятом смысле слова. Но ее смех не спутаешь ни с каким другим. Даже если он звучит в большом зале. До сих пор.
Полное отсутствие пафоса в быту и в жизни. А ведь после ее статей заседало бюро ЦК ВЛКСМ, органом которого тогда являлась "Комсомолка". А после ее очерка "Долг" - о забытых страной воинах-афганцах - решение принимало Политбюро.
Как ни покажется это банальным сегодня, в век журналистики информационной, а по выражению некоторых скептиков, "вымащивания газетных полос электронной щебенкой", предметом ее исследования были не столько проблемы и тенденции, сколько люди. Они и остались ее главной темой. Приведем слова именинницы. Они здесь уместны: "Меня больше всего интересовал человек. Когда коллеги говорили, что хотят на Кубу, или на Северный полюс, или в Африку, я их не понимала. Мне были интересны не экзотические места, а люди, их судьбы, их страсти. Видимо, герои моих публикаций это чувствовали, когда я брала у них интервью. Господи, да какое интервью?! Я же приезжала и жила там с ними их жизнью - ходила с ними на работу и в гости, знакомилась с их родными, мы вместе пили чай, мы ходили в театр. Может, как раз поэтому они меня и помнят".
Они помнят ее - это правда. С некоторыми героями своих очерков она переписывается и перезванивается с 1962 года.
Непубличность в быту возвращалась с лихвой признанием читателей и героев.
И так случилось, что в наступившем новом времени именно ей, Инне Руденко, пришлось первой в стране познать бремя журналистской свободы.
После очерка о прототипах героев культового фильма начала перестройки "Покаяние" режиссера Абуладзе на Руденко подали в суд. Может, это было первое судебное дело, когда публично в клевете обвинялся известный журналист центральной газеты.
Одному из нас, работавшему тогда ответственным секретарем "КП", пришлось в качестве ответчика бывать вместе с Инной на заседаниях суда. Нанять адвоката для защиты журналиста - мы тогда и подумать не могли, а сами не могли доказать единственное: как подаренные взяточнику поросята оказывались у него в холодильнике? К счастью, мы выиграли суд по всем параметрам, проиграв только этот "поросячий" вопрос.
Руденко ходила по коридорам газеты потерянной и, казалось, стеснялась смотреть в глаза коллегам. Как это - суд над журналистом? Как это - не доказать про поросят?
Сейчас, спустя двадцать лет, с журналистами и газетами не судятся только самые морозостойкие вице-губернаторы и олигархи, которым опротивели телки, яхты и острова.
И совсем недавно она призналась, что в тот момент она серьезно задумалась об уходе из профессии. В ее представлении журналисту не положено лгать. Ни тогда, ни сейчас. В одной из бесед она сказала: "Я очень удивилась, как быстро пришедшая свобода, новые рыночные отношения сбросили стыд. Гуманизм снова терпит поражение. Я в своих статьях пытаюсь разобраться в этом. Надо еще думать. Одно, как мне кажется, ясно: релятивизм экономики не должен вести к релятивизму морали. А нам надо писать правду, но не увеличивая зла и ненависти на земле".
Но все-таки мы не о релятивизме. Мы - о любви.
Переходя к любви, мы должны назвать имя мужчины, который стал ее судьбой и без которого сегодняшний праздник Руденко нельзя представить.
Нам повезло.
Достаточно долгое время мы сиживали с этим человеком за одним столом в буфете редакции "Советской культуры". Ким Костенко, муж Инны Павловны, в то время работал ответственным секретарем этой газеты. Мы же трудились в "Собеседнике". Редколлегии обеих газет харчевались в одной столовой. Там были столы, покрытые крахмальными скатертями. И можно было купить настоящий армянский коньяк.
Мы знали, что Ким - блистательный журналист, ветеран войны, в 45-м освобождал Прагу. Но на наши вопросы о войне, о победе, о том, как его целовали женщины в Праге и все его лицо было испачкано губной помадой, он ничего не отвечал, он носил дорогие костюмы, модные галстуки и пил отменный коньяк. Он не был седым и совершенно не походил на классического ветерана, который в разговорах с молодежью любую свою фразу начинает так: "А вот помню, как в 42-м, под Сталинградом..."
Ким говорил нам - мы были на "ты": "Старики! Вы думаете в очерке главное - фактура?! Вы ошибаетесь! В очерке главное - тональность. Смотрите..."
Он брал кусок черного хлеба. Надо полагать, это была фактура. Потом он укладывал на хлеб дольку лимона и посыпал его солью (!). Он делал это так вкусно, что уже набегала слюна и хотелось немедленно выпить. Наверное, это и была пресловутая тональность, декларируемая нашим старшим другом. Потом он разливал по рюмкам коньяк...
Пусть вам не покажется это красивостью и журналистским упрощением личности. Ким написал и сделал в отечественной журналистике много такого, с чем до сих пор разбираются историки. Например, он первым написал о подлинной, а не литературно-лакированной истории подпольной организации "Молодой Гвардии".
Как и всякое сравнение, его аналогия жанра очерка с хлебом, лимоном и коньяком страдала, наверное, приблизительностью. Но нам кажется, что он знал жизнь лучше нас и этими знаниями делился. В том числе и с Инной Руденко. Конечно, все эти годы он рассказывал ей больше, чем нам.
Сейчас почти не осталось журналистов, которые не рассказывают о своих победах, носят дорогие костюмы, спорят о роли фактуры и тональности в очерке. Больше - мятые джинсы, растянутые свитера, подробный рассказ о том, как "срубили" на выборах мэра очередного города N шесть "тонн" зелени. Зато дорогой коньяк теперь пьют почти все.
Жизнь преподнесла Киму подарок. В 94-м он вместе с Инной стал работать собственным корреспондентом журнала "Новое время" в своей любимой Праге.
Здесь нам надо послушать Руденко. Она рассказывает об этом в первый раз: "На все мои вопросы в магазинах чешки на чистом русском отвечали: "Я вас не понимаю". Прихожу домой. Ким, говорю, мне эти наши танки в 68-м уже вот где, я их не посылала, я не могу здесь жить. И что он мне ответил? Ким все-таки был удивительный муж. "Ты знаешь, что такое для меня Прага?" Я, конечно, знала это. Мы с сестрой на 9 Мая всегда ему покупали чешские подарки. "Ты знаешь, что такое для меня Прага? Так вот. Если ко мне сейчас подойдет чех и плюнет в меня, я его пойму. Мы с тобой в 68-м на Красную площадь не вышли. Вот и терпи сейчас".
Не надо думать, что мы забыли про свою любовь к Руденко. В настоящей любви всегда есть горечь утрат.
Кима нет с нами - он погиб в автокатастрофе.
Но мы-то вместе с Инной знаем, он сегодня за одним с нами столом. Она говорит о нем до сих пор только с восхищением.
Однажды Инна Павловна сказала: "Комсомолка" научила меня тому, что я называю "держать спину". Я это молодым часто говорю: "Держите спину!"
Как все просто: чувствовать тональность, держать спину и говорить правду. И знать, что на свете есть люди лучше тебя. Эту фразу Нобелевского лауреата Бродского она привела в качестве ответа на горький вопрос.
Один из нас в газетном интервью спросил Руденко: "Вас не посещает чувство, что прожитая жизнь во многом состояла из иллюзий?"
И тогда она ответила: "В отличие от некоторых других людей, которые себя ставят высоко, я о себе невысокого мнения. С детства мечтала работать в газете. Мечта сбылась - это счастье. Полвека в любимой газете. Бывают разочарования. Иногда думаю: пишешь, пишешь... И все - как в вечную мерзлоту. В опасные минуты вспоминаю Бродского - на свете есть люди лучше тебя..."