Режиссерский и педагогический стиль Сергея Женовача - явление уникальное в своей последовательности и законченности. В нем нет и не может быть никаких неожиданностей. Шаг за шагом он проясняет и подтверждает собственные воззрения на театр и его миссию. Все, поставленное им, пронизано его учительством, его пониманием мессианства, его христианским смирением и фанатизмом.
Когда видишь "женовачей" - бывших студентов, а теперь актеров его студии, понимаешь, с каким упорством, шаг за шагом, выскабливается, выпаривается, удаляется из них живое и дерзкое, женское и мужское, страстное и юное, парадоксальное и несовершенное. Они совершенны в своем старании быть некрасивыми (особенно это поражает в хорошеньких юных актрисах), сосредоточенными, умилительно прекраснодушными. Даже страсть в них есть, только не земная и грешная, а аввакумовская страсть духовного противостояния, возведенная их учителем в ранг высшей театральной добродетели.
Чему же противостоят "женовачи"? Прежде всего - погибели русского психологического театра. Они, девять месяцев репетировавшие спектакль, сыгравшие его в день премьеры без всяких следов торопливости и недоделок, объявляются последним оплотом и воплощением великой театральной традиции (об этом написали почти все, кто видел их "Мальчиков" по Достоевскому). В атмосфере мессианства они поневоле теряют лепет и трепет, мерцание и дрожь, тайну и восторг, юмор и боль - то пронзительное, живое и несовершенное чувство жизни, которое и в других обстоятельствах редко посещает сценические подмостки.
Проповедь Женовача, последовательная и увлекательная, с каждым годом становится все суше и аскетичнее. В Лескове она обрела свое яркое воплощение. Здесь он суровее и беспощаднее своих умилительно-трогательных, рождественских "Мальчиков" и, подобно учителю и мученику веры Мефодию Червеву из повести Лескова, "строже, чем Савонарола".
Художник Александр Боровский превращает сцену в объемный семейный альбом, в котором пустые места для фотографий становятся окнами, дверьми, балконами. Они то заполняются живыми персонажами семейной хроники, то пустеют, рождая мрачное чувство семейной и национальной деградации. Протозановка - имение героини повести, княгини Варвары Никаноровны (Мария Шашлова) - предстает у Женовача русским раем. В нем веселый и доблестный оловянный солдатик, любимый и любящий муж (Андрей Шибаршин), размахивая сабелькой, гибнет на войне, и все протозановские жители во главе с княгиней кидаются, чтобы уберечь его от смерти или проводить до рая.
Этот сказочный, апокрифический мир населен чудаками и небывальщинами. Но конец ему приходит самый неожиданный, хоть и не скорый (подробная семейная летопись длится без малого четыре часа). Вовсе не космополиты, вольтерьянцы и франкмассоны, не чужеземные веяния разоряют протозановский род. Его сметает с лица земли савонароловская, аввакумовская истовость Варвары Никаноровны, ее жажда истины, ее стремление к христианскому совершенству. Истина несовместима ни с государством, ни с его установлениями, ни с разделением церквей, а значит, не нужны никакие труды на благо общества, отравленного ложной моралью, - так учит Варвару Никаноровну Мефодий Червев (Сергей Аброскин). И вместе с ним Женовач ополчается на весь несовершенный мир, отпавший от Евангелия, от добра и правды, от любви и истины.
Но, подобно протестантскому пастору, он слишком полагается на силу проповеди, не ведая, что у христиан бывает еще и благодать, и пронзительная красота литургии, музыкой и поэзией возносящая на высоты духовного познания. Кажется, что проповеднический дар все сильнее замещает в Женоваче тот легкий дар театра, которым были отмечены его ранние работы.