Конкурс коррупционеров
Российская газета: Вы не раз говорили, что новый закон о госзакупках позволит сэкономить почти пятую часть закупочных бюджетных денег. Сумма огромная. Наивный вопрос: учтена ли она в проекте бюджета на будущий год? Ведь если она реальна, не заметить ее сложно.
Андрей Шаронов: Пока мы не фиксируем эту экономию, нет такого, чтобы от триллиона рублей (сумма всех госзакупок) отсчитать 10-15 процентов, то есть 100-150 миллиардов рублей, и придумывать, как их тратить. Но реально экономия уже есть. На федеральном уровне в 2004-2005 годах она составила соответственно 8 и 7 процентов. Уже приличная цифра. А в мировой практике законы, подобные нашему, позволяют экономить до 25 процентов средств.
РГ: На днях вы были в правительстве Москвы и ставили ее в пример другим регионам в деле организации закупок. В чем именно столица преуспела?
Шаронов: Москва и еще несколько регионов (Татарстан, Санкт-Петербург) действительно преуспели, потому что занялись оптимизацией закупок давно. Московский опыт интересен тем, что правоприменительная система едина, система закупок - многоуровневая, пакет конкурсной документации - унифицированный. Есть "одно окно", когда заказчик и поставщик могут получить информацию без лишней нервотрепки. Есть система единого реестра конкурсов и торгов, и бюджетные ассигнования не поступят, пока вы не докажете, что провели конкурс без нарушений. Наконец, в Москве разделили правоприменительную и контрольную практику: конкурсами занимаются тендерный комитет и система госзаказчиков, а контроль осуществляет система экономической безопасности, которой не резон приукрашивать ситуацию.
РГ: Хорошо, Москва, Питер и Татарстан - в лидерах, а кто в аутсайдерах?
Шаронов: Я бы не взял на себя ответственность называть цифры откатов и имена нарушителей, потому что контроль за "хулиганами" лежит на Федеральной антимонопольной службе. Но, к сожалению, в большинстве регионов система госзакупок не на высоте. Причин две. С одной стороны, это объективные трудности: закон сложный, неудобный, за что нас много критикуют. Но, с другой стороны, за этой критикой стоит нежелание отказаться от возможности ловить рыбку в мутной воде.
РГ: Иными словами, вслед за таможней правоохранительные органы могут взяться и за чиновников, ведающих закупками?
Шаронов: Наша задача - не сажать, а дорабатывать нормативную базу, которая вынудит регионы работать по федеральным правилам. Но мы бессильны без помощи бизнеса. Если поставщики товаров, когда чиновники их "кинут", не подадут в суд, а просто проглотят пилюлю, что мы сделаем?
РГ: Закрытая тема - закупки для армии, прежде всего топлива. Речь идет о гигантских суммах. Были идеи создать нефтяную биржу, чтобы она давала ценовые ориентиры, были другие предложения, но почему все заглохло?
Шаронов: Эта тема недавно рассматривалась на заседании военно-промышленной комиссии правительства, где обращалось внимание и на сложности закупок, и на качество горючего. Корень проблемы в том, что под эгидой "армии вообще" горючее закупают 14 структур. Казалось бы, что проще: пусть какая-то одна структура покупает бензин для всех, а потом распределяет. Но так работать никто не рвется. Многие силовые ведомства предпочитают для проформы поучаствовать в едином конкурсе, купить напоказ ведро бензина, а цистерну приобрести...
РГ: У своего парня.
Шаронов: Ну, не у своего парня. А на индивидуальном конкурсе другого уровня, другого качества. Без конкурса уже никто ничего не закупает. Мы просто боремся за качество конкурсов, понимаете?
РГ: Все научились делать конкурсы - или их внешнее подобие...
Шаронов: Если, скажем, по отдельным видам продовольствия уже можно проводить нормальные конкурсы, то, к сожалению, с ГСМ так не получается. На внутреннем рынке нет переизбытка нефтепродуктов, и ряд объявленных конкурсов вообще не состоялся: компаниям не интересно в них участвовать, если конкурс вынудит их снизить цену, конкурируя с кем-то. И вот на конкурс никто не приходит. В ряде случаев армия вынуждена закупать топливо у монополистов. Скажем, на Дальнем Востоке просто физически нет нефтепродуктов, кроме тех, которые произвела "Роснефть".
РГ: Прокомментируйте мысль о создании нефтяной биржи, которая прозвучала в Послании президента.
Шаронов: Тема возникла не сегодня. ФК ЦБ, минэкономразвития, ФАС пытались создать биржевую площадку, и на эти попытки, я думаю, и обратил внимание президент. Биржевые товары все-таки должны котироваться на наших биржевых площадках - вот, грубо, смысл его слов. Отмечу еще, что многие биржевые товары у нас де-факто таковыми не являются, взять те же нефтепродукты. Будь биржа, можно было бы без всяких конкурсов закупать там нефть и нефтепродукты.
Но в реализации этой идеи есть объективные трудности, например высокий уровень монополизации, причем естественно сложившейся. Сложно придется, скажем, компании, у которой нет своего перерабатывающего завода, возить на Дальний Восток нефтепродукты и конкурировать с тем, у кого есть там завод. Биржа всегда строится на реальной конкуренции и возможности физически поставить биржевой товар в конкретную точку. А с этим туго.
РГ: Читатель спрашивает: закон разрешает производить закупки ценой до 60 тысяч рублей без конкурса. А как вы боретесь с практикой, когда большой заказ дробят на куски дешевле 60 тысяч и так обходят ваш закон?
Шаронов: Уточню: до 60 тысяч рублей вообще без конкурса, до 250 тысяч - по запросу котировок. Что это? Если хочу что-то готовое купить, то посылаю продавцам письмо с запросом о ценах, продавцы говорят, сколько у них это стоит, а я выбираю лучшее предложение.
Как бороться с дроблением контрактов? Во-первых, покупатель теперь обязан не просто разослать три запроса, но и дать объявление в Интернете. Чтобы все видели. Во-вторых, введен запрет на использование запроса ценовых котировок чаще одного раза в квартал по одноименным позициям. Но как это контролировать? Только ловить за руку.
РГ: Во всех ли регионах созданы закупочные сайты и почему плохо работает главный сайт www.zakupki.gov.ru?
Шаронов: Тут я должен посыпать голову пеплом и признать, что до апреля у нас были проблемы - наш портал "надорвался": бывало, что в день приходило до тысячи заявок на регистрацию. На сегодня уже зарегистрировано 16 тысяч пользователей. Зато в мае не было ни одного сбоя, и если раньше на регистрацию могли уходить недели, теперь - день. Однако письменно дублировать интернет-заявку все-таки надо.
РГ: В России много предприятий, которые государственные - пока - только по вывеске, а на самом деле живут своим бизнесом. Вы сами этого добивались своими реформами. Но парадокс в том, что, когда они что-то для себя покупают, их заставляют это делать по конкурсу, как будто речь идет о госзакупках в чистом виде. Правильно ли это?
Шаронов: Если кто-то расходует деньги налогоплательщиков или если кто-то своими издержками влияет на всю экономику (РАО "ЕЭС России", "Газпром" и так далее), то всем только лучше, если подобные организации закупают товары через прозрачные процедуры. Вот закупит РАО ЕЭС что-то себе в убыток, и, казалось бы, нам какая разница, пусть акционеры волнуются. Но потери РАО лягут - через тариф на свет - на всех нас. Поэтому мы не откажемся от этой практики.
Вопрос в том, как сделать так, чтобы закон работал автоматически, а не вызывал у пользователя ужас в глазах. Чтобы провести конкурс было просто, как кнопку нажать.
РГ: Вот давайте об ужасе. Многие ГУПы уже столкнулись с тем, что не могут планировать закупки через вашу громоздкую процедуру, если параметры закупок быстро меняются. Самый яркий пример - государственные газеты: сегодня тираж сто тысяч, завтра - 50, а бумагу закупай по конкурсу.
Шаронов: В мире научились проводить конкурсы даже в ситуациях, связанных с чрезвычайными происшествиями. Вы потенциально не знаете, когда, в каком месте у вас, не дай бог, землетрясение или цунами. А поступают так: в условиях конкурса пишут, что поставщик обязуется привезти товар такой-то цены по первому требованию в течение суток на основе срочного запроса котировок. До конца бюджетного года на конкурсе формируется пул компаний-поставщиков: 200 фирм готовы дать медикаменты, 100 - палатки, 50 - консервы и так далее. Теперь представим, что все это потребовалось. Тут же выставляется заявка, и в 24 часа члены пула рапортуют, сколько у кого стоит аспирин, а я выберу лучшую цену. Вообще заказчик может в условиях конкурса предусмотреть практически все, вплоть до формы оплаты.
РГ: Это так, если забыть, что на практике бюджетные организации работают по смете доходов и расходов, то есть все расходы закодированы экономическими классификаторами, а там ногу сломишь...
Шаронов: Поэтому на конкурсе и не смотрят на структуру затрат. Заплачено за итоговый продукт, заплачено тому, кто дал наименьшую цену, соблюдя качество и условия поставки.
Как измерить свободу
РГ: Не могли бы вы как член правления РСПП прокомментировать жесткую речь лидера РСПП г-на Шохина, суть которой в том, что у государства сложилось отношение к бизнесу как к подельнику подай-принеси?
Шаронов: Я не услышал в речи г-на Шохина ничего принципиально нового. Дискуссия ведется давно, просто сейчас она подогревается решительными шагами государства по выстраиванию системы госкомпаний.
Хотим ли мы усиления государства в экономике и была ли "правильной" приватизация 1990-х? А может, надо что-то национализировать, чтобы потом продать по более высокой цене на открытых торгах? Вот это и есть предмет дискуссии. Предмет есть, а ответов нет: скажем, предприятие надо немедленно национализировать или нет? При этом нельзя забывать, что, по данным последних опросов, рядовые люди одобряют национализацию.
Не скажу, что меня радует эта тенденция. Но не считаться с этим фактом нельзя. Мы чиновники, над нами стоят депутаты, которые ориентируются на мнение избирателей. Поэтому мы обязаны реагировать на такие настроения.
РГ: Вместе с "закручиванием гаек" есть попытки и ограничить приход иностранцев в ключевые отрасли. Или это только так кажется?
Шаронов: Мы пытаемся понять, насколько глубоко мы готовы запустить иностранный капитал в экономику России. Это проблема не только России. В США есть закон, который закрывает ряд отраслей для иностранцев. Он применяется редко, но вот недавно одной китайской компании отказали в покупке сравнительно небольшого месторождения, хотя сделка формально даже не подпадала под закон. Но американцы сказали, что эта китайская компания, во-первых, государственная, во-вторых, принадлежит тому государству, которое очень активно участвует в экономике. А вот к ВР и "Шелл" таких придирок нет, там - частники.
Мы же в России пока столь четко не можем выстроить правила игры. С одной стороны, пытаемся защитить ряд сфер: шифровальную, ядерную, торговлю оружием, топографию. С другой - защищаем даже конкретные месторождения, хотя трудно представить, будто инвестор увезет месторождение с собой.
Да, государство усилило свое присутствие в экономике. Хотя пока нет оснований считать, что государство эффективнее, чем частный собственник. Во всем мире менеджеры дурят собственников, не важно, частные они или государственные. Но частникам обиднее, они быстрее реагируют, а у чиновников не всегда доходят руки до того, чтобы контролировать всех менеджеров, которые управляют государственным имуществом.
Однако нужно обязательно усиливать регулирующую роль государства. Причем не только как конкретного регулятора, а прежде всего судебного, что никто не может сделать, кроме государства. Защитить бизнес от недружественных поглощений. От произвола отдельных чиновников. А граждан - от произвола работодателей. Усиление судебной системы - ключевой момент участия государства в экономике, как ни странно это звучит.
РГ: Значит, строительство крупных государственных холдингов будет продолжаться?
Шаронов: В некоторых случаях строительство крупных государственных холдингов не является экономической ересью, это всего лишь реакция на глобализацию. Так, в мире есть две крупные авиационные компании "Боинг" и "Эйрбас". А значит, пытаться пестовать у себя в России все те фирмы, которые достались в наследство от СССР, в надежде, что они по отдельности смогут конкурировать с двумя мировыми гигантами, глупо. Если мы еще хотим строить самолеты, одни или в кооперации с теми же "Боингом" и "Эйрбасом", мы должны кооперироваться сами. Мы должны переосмыслить структуру нашей экономики и свое место на глобальном рынке. Не важно, идет речь о частных российских фирмах, или о государственных. Мы уже не можем себе позволить той конкуренции, которая была в Советском Союзе. Она дала выдающиеся образцы авиационной техники, но разорила нас.
РГ: Как бы вы оценили уровень экономической свободы в стране?
Шаронов: А как его измерить? В одних рейтингах Россия располагается довольно высоко, в других - на последних местах. На мой взгляд, нужно просто посмотреть, какие элементы госуправления влияют на наши низкие или высокие места в рейтингах, и их улучшать.
Но это сказать легко. Таких параметров на сегодняшний день выделено порядка 330. И попытка спросить за каждый вызывает дикое сопротивление. "Вы что, свихнулись, спрашивать с нас за смертность? Мы за больницы отвечаем. А что люди умирают - это не к нам". Другие не отвечают за правонарушения на дорогах. Вот за число инспекторов ГИБДД - пожалуйста. Конечно, работать по всем 330 показателям сложно. Сегодня у правительства четыре цели первого уровня, 26 - второго и 114 целей третьего. Сейчас правительство сосредоточилось на четком планировании и мониторинге выполнения 16 приоритетных направлений деятельности, которые подробно рассмотрены в Сводном докладе. Но при этом, безусловно, будет вестись постоянный мониторинг достижения плановых значений всех 330 показателей в рамках 114 целей правительства, и отчет об их достижении, с указанием конкретного ответственного ведомства, вы сможете увидеть в Сводном докладе следующего года.
РГ: Три основных параметра назовите хотя бы.
Шаронов: Вы можете назвать три основных органа в вашем теле? Я бы не смог.
РГ: Есть такой критерий экономической свободы - доля ВВП, распределяемая с участием государства. Чем не критерий?
Шаронов: Давайте сравним шведскую экономику и американскую. В Швеции более 60 процентов распределяется с участием государства, в Америке - меньше 30. И что?
РГ: А то, что в Швеции экономический рост меньше, чем в Америке.
Шаронов: Зато качество жизни в Швеции выше. Стоит об этом задуматься, видишь: железной истины нет. За одним погнались - другое упустили. Поэтому мы еще долго будем оттачивать этот инструмент, а потом еще дольше спорить, что главнее.
Продайте меня. Недорого
РГ: Программа приватизации провалена. Раньше бы по этому поводу волосы рвали, а сейчас - ничего. Приватизация неактуальна, национализация важнее?
Шаронов: Если раньше у покупателей был выбор, их глаза горели, то сейчас остались, в основном, неликвиды. Они идут оптом. Чем дальше, там меньше будет интересных кусков. Но все равно остатки надо продать. Пока у государства остаются какие-то затрапезные предприятия, не покидает ощущение, что бюджет за них платит, а менеджеры там воруют. Поэтому программа приватизации по-прежнему важна, но уже не как главный источник дохода, а как завершение процесса избавления государства от ненужного имущества.
РГ: Была ведь идея упрощенной продажи неликвидов?
Шаронов: Уже сейчас есть возможность продавать ГУП как имущественный комплекс, а не как юридическое лицо, без преобразования его в АО. Простой критерий - размер активов: если они меньше определенной величины, то акционирование встанет дороже, чем упрощенная продажа.
Другое нововведение - возможность приватизации также и государственного учреждения как имущественного комплекса без преобразования его сначала в предприятие, потом в АО.
РГ: Будет ли разрешено бизнесу торговать неликвидами?
Шаронов: Дискуссия пока не завершилась. Есть опыт, когда к продаже государственного имущества приглашают коммерческого продавца, а не РФФИ. Лично мне кажется, что число приватизируемых объектов превышает возможности РФФИ. Мелочь, наверное, можно отдать и коммерческому продавцу. Риски? Нас пугают ростом издержек на продажу имущества. Но откуда мы взяли, что РФФИ непременно продаст лучше. Злоупотребления при продаже? Мы также не застрахованы от этого, работая с РФФИ. Идея разумная, договориться вот только не можем.
РГ: Есть такое ругательное слово - "малый бизнес". Ругательное - потому что его поддерживают изо всех сил, есть даже строка в бюджете, а толку нет.
Шаронов: На мой взгляд, все-таки результаты есть. Программа, запущенная в прошлом году, стоимостью 1,5 миллиарда рублей дала некоторые плоды. Я напомню, что она предусматривает четыре вида поддержки малых предприятий.
Первое - бизнес-инкубаторы. Не такие, где фирмы сидят по 10 лет, пользуясь льготами. За три года компания должна окрепнуть, затем арендная плата повышается, и - добро пожаловать во внешний мир, дайте место другим. Недавно в Казани открылся самый большой на сегодня бизнес-инкубатор на 8 тысяч квадратных метров. Четыре инкубатора открываются в Карачаево-Черкесии. Там нашли помещения, где в старом клубе, где в заброшенном кинотеатре, причем в селах. И бизнес туда пошел, значит, власть попала в точку.
Второе - поддержка кредитования малого бизнеса в виде субсидирования процентной ставки плюс оплата из бюджета за банковские гарантии. Многие малые компании не могут взять кредита, потому что у них нечего отдать в залог. Им приходится брать гарантию у какой-то организации либо страховаться, что стоит денег. Теперь государственная программа покрывает 90 процентов гарантийных расходов.
Третье - поддержка экспорта. Казалось бы, какой экспорт у "малышей"? Тем не менее он есть. Мы оплачиваем сертификацию товара по международным стандартам. Ведь без сертификата на внешний рынок товар не пустят. Оплачиваем и участие в выставках - но постфактум, чтобы не жульничали.
И последнее - поддержка венчурного бизнеса. Федеральный бюджет дает 25 процентов, региональный - тоже 25 процентов, а вторую половину обеспечивает частник. На конкурсной основе выбирается компания, управляющая этими деньгами, чем мы сейчас и занимаемся и что уже случилось в Казани.
РГ: Татарстану и зона особая нужна, и технопарк там есть. А рядом - Нижегородская область, губернатор которой г-н Шанцев говорит, что особые зоны - это обман. Почему губернаторы раскололись в оценке ваших "пряников"?
Шаронов: Я не знаю губернаторов, которые отказывались бы от поддержки из федерального бюджета в любой форме. Просто "жанр" особых экономических зон предполагает довольно серьезный вклад местного бюджета. Не все его в состоянии внести. В конкурсе на особые зоны было более 70 заявок, а победили 6.
В чем все-таки прав г-н Шанцев? У нас есть печальный опыт особых экономических зон в середине 90-х, зон, которые никого ни к чему не стимулировали, а были просто черными дырами. От этого остался такой осадок, что 10 лет к теме страшно было и подступиться. Однако в мире действует 2 тысячи зон, и почти все успешны. В чем еще прав г-н Шанцев? В том, что более востребованной и более простой будет форма технопарков и промпарков - без льгот, но с готовыми технологическими площадками. Так, например, рядом с особой зоной в Зеленограде будет и технопарк. Если в зоне нужно показать график фиксированных инвестиций, в технопарке проще: вы можете просто прийти со своим бизнес-планом на готовую промышленную площадку и работать. Пусть расцветают все цветы. И г-н Шанцев прав, и губернатор Томской области, поборник особых зон, г-н Кресс, тоже.
РГ: Получится ли построить особую туристическую зону вокруг Байкала, этой, как говорят в Сибири, неприкосновенной жемчужины?
Шаронов: Закон о туристических зонах прошел первое чтение. Мы дадим стопроцентно правовой инструмент для того, чтобы создавать подобные зоны. А дальше - регионы должны быть адекватны своим желаниям. Я всегда по-особому отношусь к тем регионам, которые начинают хвастаться то своими размерами, то есть природными особенностями, то есть тем, что зависит не от них, а от Бога. И при этом констатируют, что ни один инвестор в их сторону не смотрит. А вот это уже зависит от них. На самом деле тем самым они выносят себе приговор, но с таким пафосом, как будто хвалятся.
Риски для инвесторов, особенно иностранных, велики. Боятся экономического климата и в стране, и в конкретном регионе. Задача федерального правительства - снизить риски. Регион может быть хорош, но общие страновые риски могут быть такими, что даже прелесть Байкала инвестора не завлечет. На право создать туристическую зону реально претендуют как минимум две территории: Байкал и Черноморское побережье. Но еще раз повторяю, что это тяжелый процесс. Инвесторов надо убедить и федеральному, и особенно региональному правительству.
РГ: Кстати, реален ли план перенести железную дорогу, идущую на Черноморском побережье вдоль моря, за горы, чтобы дать место отелям?
Шаронов: Тема интересная, но, наверное, не для сегодняшнего дня. Боюсь, что в нынешней ситуации этот проект вряд ли экономически эффективен. Понимаете, если бы речь шла о Монако, где все участки земли размером со спичечный коробок уже заняты, а легкость оборота земли, наличие инфраструктуры позволяют на месте перенесенной дороги тут же построить пятизвездочный отель, куда на год вперед ломились бы миллиардеры - то да. А у нас реально даже вдоль побережья огромное количество пустых участков. Перенос дороги влетит в страшные деньги, но я не верю, что бизнес тут же настроит отелей и все окупит. Не построит хотя бы потому, что у бизнеса не будет ни труб с газом, ни проводов с током. К тому же губернатор справедливо указал: для некоторых населенных пунктов дорога является единственным способом выжить. Ее перенос поставит людей перед дилеммой: а что нам теперь тут делать?
АУ - и тишина
РГ: Вы попытались отвязать театры, вузы, в перспективе и больницы от государства, но не насовсем. Для этого вы создали закон об автономных учреждениях, этаких частно-государственных гибридах. Театралы уже разругали его на чем свет стоит. В чем его суть?
Шаронов: Идея в том, чтобы создать промежуточную организационную форму между традиционным бюджетным учреждением и некоммерческой организацией в сфере социальных услуг. Но нельзя забывать, что в бюджетном секторе концентрируется почти 100 процентов услуг здравоохранения, образования, культуры, и шашкой тут не больно помашешь. Автономные учреждения остаются государственными или муниципальными. И собственник их наделяет имуществом. Но они не работают по смете, им не расписывают, сколько электричества тратить, сколько людей нанимать.
РГ: А они получают бюджетные средства?
Шаронов: Обязательно. Им предоставляется имущество для осуществления своей деятельности и бюджетный заказ. За его исполнение автономные учреждения получают деньги "единым куском", не разбитым по статьям - это на зарплату, а это на компьютерную технику и так далее. Это и есть элемент экономической свободы.
РГ: Деньги будут приходить без конкурсов?
Шаронов: Пока по нашим планам - да.
РГ: А вот размещать эти деньги нужно уже по конкурсу?
Шаронов: Если строго следовать требованиям бюджетного законодательства, то да.
РГ: Но только бюджетные средства?
Шаронов: Да, только те, которые они получили от своего учредителя. Но проблема заключается в том, что средства, которые зарабатывают бюджетные учреждения и будущие АУ, тоже являются частью дохода бюджета со всеми вытекающими последствиями.
РГ: Значит ли это, что бюджет будет претендовать даже на те деньги, которые он не заработал?
Шаронов: Пока нет однозначного мнения. Позиция фискальных органов такова: автономное учреждение зарабатывает внебюджетные средства на имуществе собственника (государства, муниципалитета), поэтому о какой свободе может идти речь? Государство дает вам здание, вы из него выжимаете все соки и говорите, что это ваши деньги. Это неправда, это бюджетные деньги. Мы спорим, хотим в перспективе дать больше автономии. Спор не закончен. Мы не хотим сдерживать порывы к самостоятельной деятельности, но, с другой стороны, должны защитить и интересы собственника, то есть государства, которые состоят в том, чтобы имущество не использовалось на иные нужды, не прописанные в уставе.
РГ: Образование и культура - понятно, а здравоохранение?
Шаронов: Оно пока исключено из сферы действия закона.
РГ: Когда можно ждать выхода закона?
Шаронов: Закон внесен депутатами в Госдуму, рассмотрен на профильном комитете, и я думаю, что до конца мая он может пройти первое чтение.
РГ: Речь идет об автоматическом переходе бюджетных учреждений в автономные?
Шаронов: В каждом конкретном случае по решению правительства. Процесс перехода не может быть мгновенным, и его особенности определит воля учредителя. Дискуссия идет по поводу того, спрашивать или не спрашивать коллектив учреждения, хочет он такой реформы или нет. Установлен переходный период, в течение которого без воли коллектива перевод в автономное учреждение будет невозможен.
РГ: Остается ли право оперативного управления государства такими учреждениями?
Шаронов: Да, есть ряд ограничений, связанных с крупными сделками. Автономные учреждения будут самостоятельны в своей деятельности, за исключением крупных сделок, которые они должны согласовывать с учредителем. Государство не будет мелочно следить за каждым шагом автономного учреждения, однако закупки должны быть все-таки публичными.
РГ: Расскажите подробнее о реализации этого закона относительно учреждений образования, а то в вузах сильно переживают.
Шаронов: К сожалению, у ректоров вузов преобладает такое настроение: спонсор, дай денег и уходи. С этим нельзя согласиться, чьи бы это деньги ни были, государственные или частные. Если я даю деньги, то ради какой-то цели, и я хочу, чтобы эта цель была достигнута. Да, спонсору не надо увлекаться слишком глубоким контролем, но базовые принципы он должен проконтролировать. Он должен знать, что этот вуз учит тому, чему следует учить, - в его понимании.
В то же время ученой общественностью постепенно овладевает идея эндаументов, или ресурсных капиталов, которые гарантируют долгосрочную финансовую стабильность. Это денежные средства, грубо говоря, спонсоров, которые кладутся на депозит, а вуз живет на проценты. Может проесть и сам капитал, если спонсор позволит.