Бунт иммигрантов, охвативший Францию осенью прошлого года, вызвал, помнится, массу вопросов. Мусульманское восстание или революция бедных? Стихийный протест или спланированная акция? Локальный конфликт или столкновение двух цивилизаций? Но чаще звучало: погромы в парижских пригородах - это кризис политкорректности, кризис либерализма; надо было проводить более жесткую, более решительную иммиграционную политику, а не одаривать "пришельцев" социальными благами. Русский писатель Анатолий Гладилин, живущий в Париже, в те дни сказал: "Это болезнь, которая развивалась во Франции в течение 30 лет. Все это время нельзя было называть воров и убийц неграми или арабами, хотя убивали именно они. А человека, который совершил преступление, можно было называть только бедным, несчастным ребенком, страдающим из-за социальной несправедливости. Сейчас это взорвалось... Давно надо было закрыть границы, но это неполиткорректно. Они должны спалить половину Франции, прежде чем кто-то почешется".
Закон принят жесткий. На въезд в страну вводятся квоты. Чтобы получить вид на жительство сроком на 10 лет, иностранцам придется взять на себя определенные обязательства, за соблюдением которых установят строгий контроль. "Овладеть основами французского языка и французской цивилизации" - главное условие "интеграционного контракта". Автоматическое получение вида на жительство для нелегалов, проживших во Франции более 10 лет, упраздняется. Уже в этом году 25 тысяч из них будут выдворены из страны - в два с половиной раза больше, чем в 2002-м. Зато для одаренных художников, артистов и спортсменов, желающих въехать в страну, введут льготный режим под названием "Компетентность и таланты".
Как отреагировали бы на такой закон, будь он принят в России, отечественные либералы, правозащитники? Вот и во Франции так же. "Этот закон нарушает гражданские права, провоцирует ксенофобию!" - голосят социалисты. А главы африканских стран выражают возмущение "унизительной селекцией", "кражей мозгов"...
Что ж, всякий закон, регулирующий миграцию, по природе своей репрессивен, и французский - не исключение. Безболезненных способов направить миграционные потоки в контролируемое русло вообще не существует. Вопрос лишь в том, как соотносятся неизбежные издержки от подобных заплотов с приобретениями. Понятно ведь: без иммигрантов французская экономика рухнет. Коренных французов практически нет ни в сфере обслуживания, ни в текстильной промышленности, ни в строительном секторе. А официанты - кто? А средний медперсонал? Людям востребованных профессий вид на жительство будет гарантирован. Тем же, кто едет не работать, а получать социальные пособия, новый закон ничего хорошего не обещает. Французская система социального обеспечения - на грани краха, массового нашествия выходцев из Магриба она уже не выдерживает.
В иммиграционной политике Франции было несколько периодов. В том числе и период, когда государство всячески поощряло иммиграцию. В ту пору ее представителям было выгоднее не работать, чем работать. Кроме того, действовала знаменитая модель интеграции иммигрантов во французское общество. Модель простая: один народ, одна страна, один язык. Никаких там евреев, арабов - все французы, все граждане. Но осенние события показали: нарочитое игнорирование этнических различий не смягчает отношения между коренными и некоренными французами, а только обостряет их. И хотя правовая, идеологическая основа французской модели не должна подвергаться сомнению, сама эта модель не идеальна. Во всяком случае полной интеграции африканцев или арабов в европейскую цивилизацию добиться не удается. Ну самое очевидное, доступное даже беглому взгляду: "инородцы" локализованы в определенных кварталах, превратившихся в гетто.
Словом, Франция признала: сколько ни внушай алжирцу сознание его приобщенности к единой гражданской нации, этнические группы в стране имеются. И они требуют к себе отдельного подхода. Новый закон об иммиграции - попытка отказаться от прежних стандартов в работе с некоренным населением. Французские социологи установили: даже если осыпать иммигрантов социальными благами, это ничего не изменит, наоборот, лишь повысит градус общественной напряженности.
Нужен ли России столь же жесткий закон? И что случится, если его не принять? Не повторится ли у нас французский кошмар с той лишь разницей, что сжигать автомобили будут не иммигранты, допустим, с Кавказа, а скинхеды?
"У нас не может повториться это, - считает руководитель Центра изучения ксенофобии и экстремизма Эмиль Паин. - У нас может быть только хуже. Потому что у нас межэтнические конфликты не связаны с миграцией. И тип миграции не тот. Во-первых, 80 процентов притока - это русская миграция. Во-вторых, приезжают люди с тем же советским менталитетом. Они учились в советских школах. Они по-советски малорелигиозны, даже если имеют какие-то внешние атрибуты веры. Кроме того, эти люди на бытовом уровне знают русский язык намного лучше, чем, скажем, турки во втором поколении в Германии. К тому же у нас нет этнических кварталов с собственной инфраструктурой. Но у нас есть другое, чего нет во Франции и, вероятно, не будет никогда. У нас есть Северный Кавказ, где не камни бросают, а стреляют, и где не ночью выступают, а днем. И еще. Основной ксенофобный лозунг у нас пока не иммигрантский. Он - античеченский. Чтобы более половины россиян негативно оценивали другой народ - такого прежде не было".
ЕСЛИ ксенофобия прогрессирует, если она уже становится политической силой, власть должна как минимум оценить серьезность этой угрозы. И осознать, что у нее впервые появился такой оппонент. Оппонент не случайный. Его выход на политическую сцену был подготовлен всем ходом развития России конца 90-х годов - ростом традиционализма, страхов, различных фобий. Народ боится тех, кто будто бы хочет оторвать жирные куски нашей территории. Боится олигархов. Боится "оранжевой революции". И этот страх постоянно воспроизводится. Но нельзя одновременно и продуцировать страх, и с ним бороться.
Есть ли у России внятная иммиграционная политика? Да как сказать. Есть импульсивные реакции на обострение ситуации то там, то тут. Такую политику нельзя назвать ни жесткой, ни либеральной. Она противоречива и непоследовательна. А ее "успехи" на Кубани - это скорее самообман. Результативной борьбы с нелегальной миграцией все равно не получается. Где нелегальная миграция, там нелегально все: нелегальный бизнес, нелегальный рынок труда... Если человек, преодолев чудовищные препоны, нелегально обосновался в стране, он будет держаться за нее зубами, даже если у него нет ни работы, ни жилья.
Только свободный, прозрачный рынок труда ставит заслон нелегальной миграции. Человек спокойно пересек границу в поисках работы, не нашел - спокойно вернулся обратно. Поэтому в новый арсенал французского сопротивления нашествию иммигрантов входит не только шлагбаум.