Тонкая, болезненная и рафинированная психология его героев, живущих между смертью и смертью, на пепелище оставленных родин, сожженных предков, несбывшихся надежд и необжитых домов, навеки затерянных среди своих и чужих, не верящих в государственные и национальные мифы, стала близка многим театральным режиссерам и читателям во всех странах мира.
Пилигримский театр западного украинца Романа Виктюка Левин полюбил давно. Сам же Роман Виктюк только недавно решился поставить его пьесу в переводе Марка Сорского. Поверьте, если бы я не видела спектакля Варликовского (о нем писала "РГ" в декабре прошлого года) и не знала других текстов Ханоха Левина, я бы подумала, что Роман Григорьевич сам решил написать текст для своего спектакля - столько в нем метафизического кокетства и философическо-эротических претензий. Одним словом, столько графоманской безмерности.
В этом - сила, обаяние и слабость всех его последних спектаклей. История о Вечной (жестокой, сладострастной и неразумной) Женщине, добиться которой мечтают все жалкие, инфантильные, несостоявшиеся, закомплексованные мужчины, - старинная тема Виктюка. Зрительный зал театра им. Моссовета, переполненный в летнюю жару до краев, молча и покорно отдается этому сладострастному многочасовому коктейлю.
Стоит задаться вопросом: чего ждут все эти люди, собравшиеся в мертвый летний сезон во вместительном здании на Триумфальной? Они ждут великой магии. И Виктюк дарит ее им в немереном количестве. Словно арабский шейх, он сластит и золотит свои творения, заставляя актрис разговаривать томными и страстными голосами а ля Доронина, выть и похотливо священнодействовать, прикладывая ладони ко всем жарким, "летним" местам, а мужчин - окружать их низкие контральто высоким пением кастратов.
Две женщины - сладкая Мауриция-Мадагаскар (Вера Сотникова) и ее холодная компаньонка Пупц-Хочкес (Екатерина Карпушина) - составляют классическую десадовскую парочку - одна хочет любви и неги, другая - смерти и унижения. Обе томятся по романтическому и ненавидят реальное. Вечную Женщину, как и положено, окружают бессмертный любовник Хорхе (Дмитрий Косенкин), безнадежно влюбленные Хутнер и Лакснер (Дмитрий Бозин и Дмитрий Малашенко) и сонм ухажеров в виде травестийного полуобнаженного еврейского оркестра во главе с "кастратами" Алексеем Жуйковым и Олегом Исаевым (некогда игравшим у Виктюка Гумберта-Гумберта).
Еврейский антураж соблюден как в сценическом (куски летящих шагаловских тел пошло парят над сценой), так и в музыкальном оформлении (то и дело что-то знакомо-еврейское поется и играется на скрипочках). За музыкальное оформление (весь "цимис" которого в невероятных по энергетике и экзотизму песнях The Tiger Lillies) отвечал сам Роман Виктюк, за пространство - Владимир Боер, за изысканно-пикантные костюмы - молодая и талантливая Евгения Панфилова.
Летняя публика Виктюка радикально отличается от зимней публики московских театров. Она любит его графоманию, его остановки и торможения (точно режиссер на мгновение задумался, что делать дальше, - и так и застыл, позволяя "скрыпачам" в купальниках монотонно наяривать одно и то же), его сладкую философию будуара, его любовную риторику (патетические жесты, тоску одиноких и слабых мужчин, одиночество сильных женщин). Ей нравится приторно-сладкий душок декаданса и Серебряного века, Зинаиды Гиппиус, Кузьмина и Розанова. Ей нравится его монотонные перепевы маркиза де Сада и Мазоха.
Живущей в мирной жизни вполне обывательски, на спектаклях Виктюка этой летней публике нравится окунаться в сладострастные и невинные, полные экзотики и театральной чрезмерности фантазмы и смущенно вопрошать своих спутников: "Что это?!".
О сюжете же мне вам рассказать почти нечего. Она уезжает, он ей надоел, ей хочется экзотики, а ему - любви. Все тоскуют по вечному, но удовлетворяются тем, что есть. И все это - "вдали от осознанья ягодиц" (фраза повторяется множество раз, пока не оседает в памяти зрителей, уезжающих в свои спальные районы). Насколько все это действо имеет отношение к творчеству Левина - стыдливо умолчим.
Поскольку оставаться вблизи "осознанья ягодиц" трудно, мы поставим многоточие...
И оставим летнюю публику с ее сладострастно-философическим кумиром наедине.