Российская газета | Если посмотреть биографии ваших учеников, то многим уже под тридцать, а они все еще находятся в статусе учеников.
Галина Вишневская | Да, я поступила в Большой театр, когда мне было 25 лет, и к тому времени я уже восемь лет выступала на профессиональной сцене: в оперетте, эстраде. Поэтому я пришла в театр подготовленной, раскрепощенной, свободной как актриса. А эти молодые люди в таком возрасте только начинают. Мне их жалко, и я хочу дать им шанс в жизни. Они приходят с испорченными голосами, с жуткими привычками, и весь первый год уходит только на то, чтобы чистить голоса. Я даже на концерты их не выпускаю.
РГ | Прежде вы им подбирали щадящий репертуар: классические арии и романсы. Теперь уже осваиваете Шостаковича.
Вишневская | Мы готовимся к юбилейному вечеру, посвященному 100-летию Шостаковича. 25 сентября у Дмитрия Дмитриевича день рождения: Ростропович в этот день будет дирижировать его Восьмой симфонией в Большом зале консерватории, а 26-го у нас в Центре состоится уникальный концерт, где в исполнении моих учеников прозвучат четыре вокальных цикла Шостаковича. В первом отделении - "Из еврейской народной поэзии" и "Сатиры" на стихи Саши Черного, во втором - циклы на стихи Цветаевой и Блока. Такой программы, я гарантирую, в мире не даст никто. Только наш Центр. Я была первой исполнительницей многих сочинений Шостаковича: пела Катерину Измайлову, Четырнадцатую симфонию, он посвятил мне блоковский цикл, другие сочинения. Мы общалась с Дмитрием Дмитриевичем, и я не должна унести это с собой: хочу передать это следующему поколению.
РГ | Как вы считаете, меняется ли со временем отношение к музыке Шостаковича? Валерий Гергиев, который исполняет все его симфонии, считает, например, что музыку Шостаковича не надо привязывать к конкретному времени, к политическим подтекстам, а надо ее играть просто как музыку, как Моцарта.
Вишневская | Нет, я не согласна с этим. Шостакович писал свои сочинения с подтекстом. Конечно, сейчас мы многое можем только угадывать, но мы все знаем, что за подтекст заложен в его музыке. И мы не можем оторвать его от времени: хочешь или нет, ты будешь слышать время через музыку. Сочинения Шостаковича - это энциклопедия советского государства, по ним можно проследить всю нашу историю. Другое дело, что трагизм музыки Шостаковича привязан не только к России: весь мир в двадцатом столетии пережил такие ужасы, катастрофы, войны, что люди любой страны чувствуют глубину и масштаб его музыки. И неслучайно сегодня Шостакович самый исполняемый композитор в мире. Его играют больше, чем кого бы то ни было. Потому что его остро чувствуют: мир, который идет за нами - террористы, землетрясения, наводнения, ужасы. Идет такое, что трудно об этом даже думать.
РГ | Мир, как учат русские классики, спасает красота. На что сегодня вы нацеливаете своих учеников? Ведь оперная реальность тоже изменилась, канула в прошлое эпоха примадонн. На рынке певцов востребованы совсем другие качества: выносливость, владение определенным набором партий.
Вишневская | Я прежде всего добиваюсь безупречной постановки голоса, идеальной техники, воспитываю вкус и самую беспощадную требовательность к себе. На сцену надо выходить так, как будто ты поешь в последний раз в жизни, а дальше - смерть. Надо отдавать себя без остатка, но надо иметь в себе еще то, что ты можешь оставить публике.
РГ | За четыре года работы здесь, в России, в качестве руководителя школы певцов с какими проблемами чаще всего вам приходилось сталкиваться?
Вишневская | Я всегда делаю то, что считаю нужным. Здесь мне никто не мешает. Наоборот, нам очень помогает город. Центр оперного пения - не частная школа, а бюджетное учреждение, и все наши педагоги получают зарплату от города. Кроме того, город нам выделяет деньги на постановки. Так что мы не по бедности можем делать полноценные спектакли с замечательными костюмами, декорациями. Другое дело, что иногда попадаются настолько непонятливые и бесперспективные ученики, несмотря на свои данные, что нам приходится их отчислять. В Центре учатся всего два года, поэтому здесь надо все быстро схватывать. И не каждый может справиться с нашими темпами и нагрузками.
РГ | Ваш первый выпуск был два года назад: за ним пристально наблюдали в Москве, на выпуск приезжали импресарио. Контракт же тогда получила только Ирина Окнина в Боннской опере. Как складываются судьбы ваших учеников?
Вишневская | Все наши выпускники устраиваются. В "Новой опере" поет Агунда Кулаева, Анна Девяткина из Волгограда получила контракт на "Волшебную флейту" в Большом театре, Павел Паремузов выступает в Екатеринбурге и Нижнем Новгороде, Вероника Вяткина - в театре Станиславского и Немировича-Данченко. Владимир Байков - наш Руслан, пел в Брюссельской опере, нынешний выпускник Алексей Тихомиров стажируется сейчас в Италии, в Фонде Артуро Тосканини. У Марии Пахарь и Оксаны Корниевской - контракты с Большим театром на партии в "Войне и мире". Так что все востребованы.
РГ | Какие особенности российской вокальной школы вы можете сформулировать, работая с учениками в Центре?
Вишневская | Я считаю, что вообще нет понятия российской или итальянской школы, а есть всемирная школа пения. У нас бывали великолепные певцы, а в Италии бывали и плохие. С преподаванием трудно во всем мире. Но, с другой стороны, нечего валить все на педагогов. Потому что нельзя научить - можно научиться. И это большая разница. Ведь педагог учит, а ты бери, соображай. На это способны очень немногие, потому что надо иметь определенный культурный уровень развития, воспитания, вкуса. Я всегда говорю: пение это состояние души. То, чем ты живешь, чем ты полон, то и производишь в звуке своего голоса, то и отдаешь слушателям. Мне сразу слышно, если молодой певец не читает, не смотрит прекрасные полотна художников в музеях, не слушает симфоническую музыку. И попробуйте тогда сделать из него певца. Не выйдет, какой бы тембр у него ни был.
РГ | Но к вам часто приходят молодые певцы с серьезными техническими проблемами, искалеченные вокально. Значит, все-таки есть проблемы в школе?
Вишневская | Конечно, приходится заново учить их технике пения, потому что без идеальной техники искусства не бывает. Если у тебя зажато дыхание или есть еще какие-то трудности, ты ничего не сможешь выразить. У меня тоже были проблемы в голосе: я потеряла верхние ноты в шестнадцать лет и потом шесть лет не знала, что с этим делать. Только Вера Николаевна Гарина, мой настоящий учитель пения, вытащила меня из беды и перевернула всю мою жизнь. С тех пор я очень хорошо понимаю трудности певцов и объясняю им, что школа пения это, прежде всего, школа дыхания. Без правильного дыхания петь невозможно. Но именно этому, к сожалению, мало учат у нас педагоги.
РГ | Как вы разработали свою систему обучения? У вас на каждого студента приходится три педагога по языку, концертмейстер, мастер по вокалу, сценический практикум?
Вишневская | Это просто опыт моей жизни. Я ведь 60 лет в профессиональном искусстве, поэтому стараюсь передать ученикам опыт своей жизни, своих наблюдений и работы. И когда я слушаю наших выпускников, я чувствую, что задала им тот уровень, ниже которого они уже не опустятся. Никто не позволит себе петь фальшиво или хватать случайные ноты, никто не допустит некрасивый звук или нечеткую артикуляцию. А это уже профессионализм. На Западе я наблюдаю, как молодые артисты делают карьеру. Ее просто невозможно начинать там: чтобы получить сцену, нужно имя, а чтобы было имя - нужна сцена. Замкнутый круг. Поэтому мы стремимся делать спектакли, давать возможность певцам работать над ролью.
Галина Павловна тренирует свою сборную на учебной площадке, но ее миниатюрный театрик на Остоженке быстро попал в разряд оперных сцен, от которых ждут художественных откровений.
Галина Павловна пестует любимцев, вовлекает их в концертные проекты, возит по миру, с прицелом показывает их маэстро Ростроповичу, вызывает в Центр иностранных импресарио, чтобы поскорее устроить их творческую судьбу. Хотя, по впечатлениям коллег и учеников, тренинг Вишневской - это не синекура, а изнурительный труд.