На зону - за зарплатой
Российская газета: Юрий Иванович, в представлении абсолютного большинства наших сограждан тюрьма или колония - это сущий ад, где царят произвол, страх и беззаконие, а правду узнать невозможно, потому что железные решетки наглухо закрыты от посторонних.
Юрий Калинин: Это заблуждение. Мы ни от кого ничего не скрываем. Может быть, люди действительно не знают, но у нас даже теперь проводятся дни открытых дверей. Любой желающий может приехать и посмотреть, в каких условиях содержится его осужденный родственник.
Недавно, например, одну семью из Ростовской области довели буквально до испуга: якобы их сына в колонии чуть ли не убивают. Они приехали, все увидели своими глазами и вернулись со спокойным сердцем домой.
РГ: У нас сейчас модно во всем ориентироваться на Европу. А наша уголовно-исправительная система будет не хуже, чем у западных соседей?
Калинин: Я считаю, что нам не нужно никого копировать, у нас хватает своих оригинальных наработок и проектов. Были бы деньги. По уровню же подготовки сотрудников мы дадим сто очков форы многим развитым странам. Там, к примеру, курс подготовки контролера ограничивается одним месяцем, а если у человека высшее образование, он уже может претендовать на должность начальника тюрьмы. У нас же существует система подготовки кадров службы исполнения наказаний, которая включает в себя несколько высших учебных заведений.
До революции тюрьмы России вообще были одними из лучших в Европе. А в 1898 году на Римском конгрессе нашу тюремную систему признали самой прогрессивной. Совсем недавно представители Совета Европы отметили, что за последние пять лет российская уголовно-исполнительная система прошла огромный путь, кардинально изменилась в лучшую сторону.
РГ: При царе и рубль был самой крепкой валютой в Европе. Чего уж вспоминать позапрошлый век...
Калинин: Почему же позапрошлый. В мою бытность начальником колонии в Саратовской области мы постоянно работали по заказам министерства авиационной промышленности. Делали не только так называемый ширпотреб, но и авиабомбы.
Рентабельность была высокой и со специалистами проблем не испытывали - сами выбирали, кого брать с этапа. Если колония не выполняла план, с нас за это серьезно спрашивали. Государство в то время только за счет 50-процентных отчислений с зарплат осужденных получало ежегодно по 200 миллионов рублей.
Сейчас ситуация с контингентом иная. К примеру, в одной из ярославских колоний открыли начальную школу для тех, кто не умеет писать и читать. А это люди, которым за 20 лет. До того, как оказаться за колючей проволокой, они нигде не работали и не учились.
С другой стороны, раньше нередко бывали случаи, когда осужденные отказывались работать. Сегодня, наоборот, все готовы трудиться, чтобы заработать лишний рубль, пенсию, право на трудовой отпуск.
РГ: То есть колонии сегодня играют другую роль, нежели в советское время?
Калинин: Тогда во главе угла был производственный план. Сегодня наша задача - подготовить человека к жизни на воле, дать ему специальность, образование или грамоту, поправить здоровье. Производство мы рассматриваем как средство, а не цель. А цель наша - подготовить человека к свободе. На волю он должен выйти не только с чистой совестью, профессией, но и здоровым человеком. Кстати, у нас очень сильный медицинский блок.
РГ: У государства не хватает средств, чтобы дать всеобщее образование в нормальных условиях, откуда их взять за решеткой?
Калинин: Дело здесь не столько в деньгах, сколько в условиях. Ведь начальное и среднее образование у нас по определению бесплатное, а наши школы находятся на балансе местных властей. Что касается профессионально-технических училищ, с прошлого года они переданы нам от министерства образования и науки. Безусловно, там не готовят банкиров или менеджеров для нефтяных компаний. Специальности в основном связаны с металлообработкой и деревопереработкой. Обучение идет с прицелом, что заключенные будут работать на самых сложных станках, в том числе с числовым программным управлением. Когда нам впервые привезли это оборудование, многие сотрудники считали, что долго оно не проживет и его быстро разломают. Но вышло наоборот. В цеха, где стояли токарные автоматы, был конкурс среди арестантов.
Кроме того, мы заключили договоры с рядом высших учебных заведений, где наши подопечные учатся бесплатно или за пониженную плату. В основном это гуманитарные вузы. Особой популярностью пользуются юридические факультеты.
Купи себе немножко тюрьмы
РГ: Частный капитал не предлагал инвестировать деньги в колонии?
Калинин: Увы! Хотя такое партнерство нам не запрещено. У нас был ряд предложений по деревообработке в начале 90-х годов. Но дальше протокольных переговоров дело не пошло.
РГ: А как же Ходорковский? Он, насколько известно, предлагал вложить деньги в колонию.
Калинин: От Ходорковского мы не возьмем, поскольку он является заключенным. Другие же крупные бизнесмены на наши обращения никак не реагируют.
РГ: Сколько сегодня человек сидит в России?
Калинин: Если брать осужденных и подследственных, получается около 870 тысяч. За последние полгода прирост составил 39 тысяч. Причем прирост идет за счет следственных изоляторов. На мой взгляд, у нас излишне часто помещают людей под стражу. В прошлом году из зала суда было освобождено 65 тысяч человек, около двух тысяч из них - из-за отсутствия состава преступления. То есть они сидели в сизо просто так, ни за что. И никто за это не ответил.
Что касается остальных, им вынесли наказания, не связанные с лишением свободы. Это значит, что люди не совершали опасных преступлений, стало быть, не представляли для общества никакой угрозы. Что за необходимость была держать их в изоляторах? Абсолютно неприемлемо, когда в сизо сажают несовершеннолетних. Украл парень несколько коробок шоколада - его на нары. И никто не задумывается, какие "университеты" он пройдет в компании с преступниками, каким выйдет за ворота камеры.
РГ: С количеством разобрались. Теперь расскажите, за что народ сидит?
Калинин: Более 60 процентов осуждены за особо опасные преступления: разбои, бандитизм, убийства, нанесение тяжких телесных повреждений. И число таких осужденных растет. Около пяти тысяч человек отбывают срок за терроризм, участие в незаконных вооруженных формированиях и за религиозный экстремизм. Еще одна печальная тенденция - омоложение преступности. Сегодня на общем режиме средний возраст осужденных 22 года. На строгом - около 30 лет.
РГ: Кого больше, мужчин или женщин?
Калинин: Конечно, мужчин. Женщинам чаще дают приговоры с отсрочкой наказания. Их количество, как и несовершеннолетних, практически не увеличивается.
РГ: А сколько людей осуждены пожизненно?
Калинин: Сейчас около полутора тысяч. В год от силы прибавляется несколько человек.
РГ: Меньше стали давать такую меру?
Калинин: Нет, просто люди умирают естественной смертью. Вокруг этого периодически возникают различные спекуляции, нас даже пытаются обвинять, что мы специально сводим арестантов в могилу. Последний раз шум поднимался в связи со смертью Радуева и Атгериева. Мы выдали труп последнего родственникам. Они провели патологоанатомическую экспертизу, которая подтвердила, что смерть была вызвана хроническим заболеванием крови. Как выяснилось, Атгериев страдал им с малолетства.
Что касается Радуева, на нем, что называется, живого места не было. Не мы его таким сделали, а он сам, в прежней жизни боевика-террориста. Нас попрекали: вы не отдаете труп, потому что боитесь разоблачения. Глупости все это. Просто в установленный срок за телом никто не приехал, и мы его похоронили. Затем появился двоюродный брат. По закону он не является ближайшим родственником, поэтому тело ему не выдали.
По каждому факту смерти в колонии или изоляторе возбуждается уголовное дело и проводится экспертиза. Причем не нашими врачами, а представителями минздравсоцразвития.
Колонии для пожизненных - вообще одна из любимых тем некоторых правозащитников. Они любят рассказывать "страшилки" о том, как там издеваются над заключенными. Я недавно посетил такую колонию в Оренбургской области. Там в камерах даже создана система центрального кондиционирования. А к зданию как к местной достопримечательности приезжают свадьбы, чтобы сфотографироваться на память.
Между тем, когда идешь по тюремному коридору и читаешь выписки из приговоров, вывешенные на дверях камер, становится не по себе. На некоторых из осужденных по 12 трупов, кто-то вообще сидит за каннибализм.
РГ: А вы им кондиционеры...
Калинин: Все равно тюрьма - это не курорт. Кстати, в свое время говорили, что нельзя пожизненно осужденных выводить на производство, поскольку у них высокая агрессивность. Мы действительно раньше сталкивались с попытками напасть на охрану, захватить заложников или совершить побег. Этим ведь людям, по логике, уже нечего терять. Но мы нашли методы противодействия и в будущем уже подобные инциденты не повторялись. А все заявления, что лучше умереть, чем всю жизнь сидеть за решеткой, - лишь бравада. Каждый человек хочет жить. Так что они у нас еще и работают.
РГ: Как вы относитесь к смертной казни?
Калинин: Хотя мы не испытывали проблем, когда она была, я все же за ее отмену. Всем известен хрестоматийный пример с Чикатило. Прежде чем его задержали, были арестованы невиновные люди. Нескольких даже приговорили к расстрелу. Нужно ли нам повторять ошибки прошлого? Поверьте, пожизненное заключение - это тоже страшный приговор. Кроме того, еще никому не удалось доказать, что смертная казнь остановила кого-то от совершения преступления.
От браслета не убежишь
РГ: Что вы думаете по поводу альтернативных видов наказания, не связанных с лишением свободы, и как продвигается ваш эксперимент с внедрением электронных браслетов?
Калинин: Электронные браслеты - это не наказание, а способ контроля. Этот проект мы продвигаем вместе с Советом Европы, который выделил на него деньги. Пока проект на территории России не действует, поскольку для его реализации необходимо внести изменения в законодательную базу. Поэтому мы рассматриваем его как перспективный эксперимент, который планируется начать уже в сентябре нынешнего года.
Интерес к нему проявляют не только средства массовой информации, но и местные власти. В частности, к нам обращался губернатор Пермского края Олег Чиркунов. Он активно внедряет в своем регионе современные технологии контроля за уличной преступностью: камеры, аэростаты, новые компьютерные программы... Так что не исключено, что Пермский край войдет в число регионов, где мы будем проводить эксперимент.
Что касается альтернативных видов наказания, то к давно существующим исправительным работам с недавнего времени прибавились еще и обязательные работы, а также ограничение свободы. Причем применяются они все чаще. Мы также расширяем количество колоний-поселений. В них отправляют лиц, совершивших неумышленные преступления, или, как их еще называют, "преступления по неосторожности", и тех, кого за примерное поведение переводят из колоний. Единственная сложность, которую мы испытываем, - это финансирование. У нас, как обычно, законодатели решение приняли, а деньги до сих пор не выделили.
РГ: В ваш адрес звучит много критики по поводу низкого уровня медицинского обслуживания заключенных. Как тут не вспомнить проблему туберкулеза и СПИДа, которые превратились в настоящий бич для осужденных.
Калинин: Здесь, как это нередко бывает, больше домыслов, нежели правды. У нас существуют программы по борьбе с этими опасными заболеваниями и их профилактике. И мы добились определенных результатов. В частности, в аналитическом отчете, подготовленном специалистами минздравсоцразвития, отмечается, что в пенитенциарной системе борьба с туберкулезом ведется гораздо эффективнее, нежели в гражданских лечебных заведениях.
Со всей ответственностью могу заявить: у нас социально ориентированная медицина. Вся врачебная помощь в местах лишения свободы бесплатная. В тех случаях, когда за лечение или операцию нужно платить, это делается за счет средств ФСИН. Мы даже заключили договор с Третьим медицинским институтом, который с этого начал готовить для нас 30 врачей. Нам ведь нужны медики со специальной подготовкой, способные не только хорошо лечить, но и разбираться в психологии заключенных. Кроме того, они должны знать особенности устройства пенитенциарной системы.
РГ: Где еще готовят ваших специалистов?
Калинин: Юристов, экономистов, социологов, психологов и экономистов во Владимире и Рязани. Есть еще Псковский и Самарский институты. Планируем создать институт в Пермской области. В Воронеже будем готовить специалистов для обслуживания сложного технического оборудования нового поколения, которое используется для охраны заключенных. Это ведь раньше была "колючка" и вышки с автоматчиками по периметру. Сегодня всем управляют электроника и компьютеры. У нас есть системы, которые позволяют контролировать перемещение человека по всей территории колонии. На вышках устанавливаются мощнейшие камеры. Они позволяют прочитать нагрудный знак у любого осужденного на всей территории колонии.
РГ: Громкие побеги в последнее время были?
Калинин: Новые средства контроля как раз и позволяют нам их не допустить. В этом году из-под охраны не убежал никто. Были случаи, но это за пределами колоний и следственных изоляторов. Подследственного, например, повезли в больницу, и он оттуда убежал.
РГ: Ну а если подкупить охранника?
Калинин: В 2004-м в одной из колоний Владивостока часовому на вышке передали деньги в надежде, что он выпустит осужденного. В результате задержали всех, включая сообщников, готовивших побег.
Вообще так называемых скрытых побегов практически не бывает. Если в его подготовку втянут круг людей, рано или поздно об этом становится известно администрации. Мы ведь тоже не зря свой хлеб едим. В основном случаются ситуативные побеги, так называемые "рывки". Но долго гулять на свободе еще никому не удавалось. Есть ведь система поиска, так что рано или поздно найдут.
РГ: О Солонике забыли?
Калинин: Это отдельная история. Ему помогали, причем из персонала следственного изолятора. Но в конце концов он все равно плохо кончил. Остался бы в тюрьме, был бы жив.
Чем больше сажаем, тем больше преступлений
РГ: Не кажется ли вам, что в своем стремлении обязательно изолировать от общества человека, совершившего даже незначительное преступление, мы порождаем новые проблемы. Рано или поздно он выходит на свободу и привносит в общество психологию "зоны".
Калинин: Вы верно подметили суть проблемы. В США, где стараются жестко наказывать преступников (в местах лишения свободы у них находятся более двух с половиной миллионов человек), с этим уже столкнулись. В результате там начали проводить серьезные исследования о влиянии бывших заключенных на криминогенную ситуацию городов и населенных пунктах, в которые они освобождаются. Выводы, увы, неутешительные.
Нам нужно тоже проанализировать ситуацию. В колониях и изоляторах должны находиться люди, совершившие тяжкие и особо тяжкие преступления, а не те, кто украл мешок картошки. Нас, кстати, на это ориентирует и законодательство. Оно запрещает брать под стражу тех, кому грозит срок менее двух лет. Но, к сожалению, об этом часто забывают.
Чего уж тут скрывать, основную массу заключенных тюрьма не перевоспитывает. Выходя на свободу, они выносят с собой криминальную заразу. В итоге чем больше сажаем, тем больше преступлений. Получается замкнутый круг.
У нас постоянно говорят о реформе уголовно-исправительной системы. Но она не даст ожидаемых результатов, если правоохранительные органы и суды будут работать по-старому.
РГ: Рецидив в связи с этим растет?
Калинин: Как это ни парадоксально, нет. Причем, что особенно любопытно, мы сравнивали показатели по рецидиву у нас в стране и в Европе. Он практически везде одинаковый - на уровне 33-36 процентов. Таким же он был и во времена СССР. Чем это объяснить, не знаю.
РГ: То есть от перемены политического строя рецидив не меняется...
Калинин: Уголовный мир живет по своим понятиям и законам. Ему совершенно неинтересно, какие политические ветры дуют вокруг. Во времена межнациональных конфликтов в Закавказье мы сильно переживали, что в местных следственных изоляторах и колониях начнутся стычки между заключенными на национальной почве. Я в то время был начальником управления в главке и практически не вылезал из командировок. Но нигде я не столкнулся с такой проблемой. В тюрьмах не бывает ни национального, ни религиозного экстремизма. Уголовников интересует не политика, а возможность получить что-то преступным путем.
РГ: Не так давно один высокопоставленный милицейский чин предложил ограничить свободу перемещения по стране освободившимся из мест заключения. Вы поддерживаете такую инициативу?
Калинин: Нет. Конечно, присматривать за нашими бывшими подопечными, особенно отбывавшими срок по тяжким статьям, нужно. У нас ведь около 30 процентов заключенных имеют психические отклонения. Сегодня чувствуется необходимость принятия закона об административном надзоре, подобного тому, что действовал в советские годы.
Мне гораздо больше по душе система работы с экс-арестантами, которая была принята в Германской Демократической Республике. Там каждый освободившийся из мест лишения свободы обеспечивался работой и жильем. Мы сейчас в ряде регионов пытаемся совместно с региональными властями создавать нечто подобное. Посмотрим, что из этого получится.
За решетку с верой
РГ: А с церковью дружите?
Калинин: Конечно. Представители конфессий нам помогают. Я обращался к патриарху Алексию II с предложением ввести штат тюремных священников. Причем готовы были содержать их за свой счет. Но у церкви, как и у простых смертных, те же проблемы - отсутствие кадров. А жаль. К священнослужителям в местах заключения относятся по-особому. Им легче наладить с осужденными психологический контакт. Человеку за решеткой зачастую не хватает элементарного общения. Некому излить душу. Каждый день одни и те же лица, тот же начальник, те же требования. Жизнь однообразна и движется по кругу - от подъема до отбоя. И так годами. Отсюда психологические срывы и конфликты, которые возникают за решеткой.
РГ: Сколько сейчас колоний в России?
Калинин: Вместе с изоляторами 1060. Каждый год мы строим новые. Но не для того, чтобы больше сажать, а чтобы создать людям более комфортные условия.
РГ: Будут ли происходить какие-то изменения в вашей системе в связи со сменой руководства минюста?
Калинин: Реформа системы исполнения наказаний ведется.
РГ: Вопрос от наших читателей: мать-пенсионерка из Дагестана интересуется, можно ли перевести ее единственного сына, который отбывает срок в Хакасии, поближе к дому. Из-за финансовых затруднений она не может ездить к нему на свидания так далеко.
Калинин: Мы готовы рассмотреть эту просьбу, если он не осужден по особо тяжкой статье и ведет себя в колонии нормально.
