Политика на даче
Российская газета | Летом, во времена политических каникул, на столах у журналистов почему-то подрастают стопки политических книг. Вроде бы лето - не сезон для такого чтения: и Дума на каникулах, и политические события разрежаются...
Валерий Федоров | Зато "не летом" господствует конъюнктура и, отнимая массу времени, сил и энергии, не позволяет подняться над бурным течением политической реки и взглянуть с более выгодной позиции: что же на самом деле происходит? Что за этими бурлениями? Есть там какая-то рыба или всего лишь водоворот?
Политическая значимость лета в России задается цикличностью российской политики. Где-то в июне (в этот раз чуть позже, в связи с саммитом) все расходятся на каникулы, а с конца августа открывается новый политический сезон: начинает работу Госдума, стартует бюджетное планирование и, наконец, объявляются новые политические проекты. Но они должны сформироваться, вызреть, оформиться, приметить себе реализаторов - и вот это все как раз приходится на июль-август. Так что летом формально все тихо, никаких политических битв на поверхности, а на самом деле в глубинах (коридорах, дачах) вызревают идеи, которые станут фабулой наступающего политического сезона.
РГ | Это вы поэтому к лету разослали читателям "Политический словарь нашего времени"?
Федоров | Лето - хорошее время не только для турпохода или пляжа с детьми, но и для того, чтобы серьезные книги почитать. По крайней мере, у меня есть стопка книг, которые я с собой вожу на пляж. В нашей книге с несколько необычной точки зрения сделана своего рода ревизия того политического лексикона, который мы ежедневно, ежечасно употребляем.
РГ | Сегодня социологи почему-то стремятся презентовать результаты своих исследований не в кратковременном режиме "каждый день на сайте", а оправляют их в долговременное публичное путешествие в виде книг и журналов. ФОМ выпустил журнал "Социальная реальность", Институт общественного проектирования сделал толстую книжку " Реальная Россия", вы - политический словарь. Данные опросов и их интерпретации входят в долговременный оборот?
Федоров | Лет 8-10 назад создавать какую-то новую теорию о состоянии российского общества, его умонастроениях, социальной структуре, стратификации было рано, потому что старое советское общество умирало, а новое постсоветское только формировалось. Поэтому даже самые интересные книжки, которые тогда писались, были однодневками: невозможно, находясь в "кипящем слое" социального и политического процесса, понять, к чему он приведет. Сегодня ситуация иная: быстрые революционные изменения завершены, мы перешли в режим длительных, подспудных, глубинных изменений, общество стабилизировалось, обозначились устойчивые социальные группы. Современное общество - не мифическое, реальное - уже можно анализировать. Что оно собой представляет на самом деле? Чего хотят люди? Какие у них интересы и воззрения? Могут ли они кооперироваться, консолидироваться? Если да, на какой экономической, социальной, политической, идеологической основе? Или нас ждет война всех со всеми из-за неустранимых противоречий и конфликтов? И этот этап заставляет нас переходить от точечных исследований и срезов общественного мнения, которые сегодня важны, а завтра устарели, к построению серьезных теоретических конструкций, к осмыслению - и писать книги.
Мина под демократией
РГ | Вашу книжку сделала необычной форма словаря. Почему вы прибегли к ней? Вдохновились длящимся уже второе десятилетие бумом словарей?
Федоров | Мы ежегодно выпускали по книжке, в которые складывали самые интересные исследования уходящего года. Но ахиллесова пята такого подхода - первые полгода она кому-то интересна, а потом превращается в достояние историков. А форма словаря - это предложение аналитикам, журналистам, политикам более серьезно посмотреть на наш современный политический лексикон, который хоть и меняется, но уже не так быстро, как раньше. 90-е, если помните, чуть ли не каждый день приносили ворох новых терминов: биржа, маклер, брокер, губернатор, спикер, мэр. Сейчас новых слов появляется меньше, а некоторые актуальные политические термины меняют свое значение. Например, за словом "выборы" стоит совсем другая политическая практика, чем 15 лет назад. Как и за словом "демократия". Какая демократия у нас сейчас?
РГ | Напрашивается слово - "суверенная"?
Федоров | Да, но это смысловая разметка из разговоров политиков.
Для большинства россиян - главный "признак" демократии не в выборности всех властей... Не в возможности активно участвовать в политической жизни... Не в свободе оппозиции... Не в независимых СМИ. Это все ценности второго, третьего порядка. Для россиян демократия имеет экономический и социальный характер: низкий разрыв между богатыми и бедными - а он у нас сейчас гигантский, и пока он не сократится, в стране будет дефицит демократии. В этом, а не в гонениях на Касьянова или Ходорковского, главная проблема нашей демократии, по мнению россиян. А с социальной точки зрения демократия для россиян это равенство всех перед законом, будь ты хоть губернатор, хоть вчерашний заключенный, хоть обычный клерк. Отсутствие веры в то, что сегодня в России перед законом все равны, - мина, заложенная под социальный и политический порядок. И любые события в стране расцениваются прежде всего с этой точки зрения. Вспомним знаменитое дело водителя Щербинского после гибели губернатора Евдокимова. Почему в, казалось бы, уставшей и пассивной стране именно оно вызвало такой взрыв эмоций и действий? Да потому, что люди почувствовали, что угроза чиновничьего беспредела касается их лично. И это вызвало массовую и быструю самоорганизацию общества, которую не смогли проигнорировать политические партии.
РГ | Ваша книжка - своего рода контурная карта политических актуальностей современной России. Расскажите, как вы выбирали статьи? Вы же наверняка не весь свой социологический опросный сундук вывалили перед читателем. Почему в вашем словаре есть статья "Курение" и нет статьи "Пьянство"? Почему есть статья "Польша" и нет статьи "Болгария"? Почему есть статья "Иванов Сергей" и нет - "Медведев Дмитрий"?
Федоров | Сергей Иванов - фигура известная и интересная значительному числу россиян уже на протяжении многих лет. Что же касается Дмитрия Медведева, то рост его рейтинга и известности - сегодня, по мнению россиян, он уже в первых рядах кандидатов в президенты - начался поздней осенью и зимой прошедшего года, после его назначения первым вице-премьером и поручением ему заниматься национальными проектами, а "словарь" писался, в основном, в первой половине и середине прошлого года. Да, в книге не так хорошо, как хотелось бы, отражен персональный спектр российской политики. А персоналии (не партии) по прежнему определяют российскую политику. И от них во многом зависит то, куда пойдет страна.
В книге есть также еще целый ряд недостающих статей.
РГ | Каких?
Федоров | Например - фашизм, экстремизм. Чем ближе к выборам, тем острее ощущаются проблемы, связанные с появлением крайних, радикальных политических течений, часто не желающих признавать себя экстремистскими.
Тема "Преемник"
РГ | Но в книге есть словарная статья "Проблема 2008 года"...
Федоров | Исследование личностей политиков, могущих претендовать на роль руководителя страны в 2008 году, - безумно интересная вещь. Хотя она до последнего сдерживалась одной особенностью нашей политической практики последних лет: фигура президента Путина была настолько популярна, что подавляла всех альтернативных политиков. Только в последние полгода удалось разрешить эту проблему. Не пожертвовав популярностью президента, вывести на авансцену политики тех, кто сможет с полным правом претендовать на власть в 2008 году.
Этот претендент должен был быть, с одной стороны, вписанным в нынешнюю политическую реальность, потому что народ не хочет что-то радикально менять, а наоборот, от любых незначительных перемен ждет скорее угроз и опасностей, чем призов и невообразимых благ, а с другой - он должен говорить на языке, понятном людям, вызывать у них симпатию. Политический кастинг, который уже начался, будет построен именно по этим двум критериям. И сегодня политический процесс, заглохший на некоторое время, начинает вновь разворачиваться и не только по теме "Преемник", но и на партийном поле, где оппозиция ушла, а на ее место никто не пришел. Но так долго быть не может.
РГ | А почему статьи в вашем словаре так конкретизированы: не "Терроризм", но "Беслан", не "Российская культура", а "Дети Розенталя"? Нет статьи "Геополитика", но есть статья "Великая держава". Кто "продюсировал" содержание словарных статей?
Федоров | Музыка народная, слова МВД (смеется. - Прим. ред.). Это коллективное творчество. Мы долго размышляли над тем, что брать и что не брать, спорили, ломали копья. Но в конце концов пришли к выводу, что делать книгу излишне академической не интересно.
"Дети Розенталя" взорвали общественное мнение и заставили по-новому взглянуть на фундаментальные вещи, поэтому "они" попали в наш словарь.
РГ | Авторами статей в словарях и энциклопедиях вообще-то часто были великие люди. Аверинцев, например. И тогда статья в словаре могла перевернуть мир. А в истолковании социологических данных важно авторство?
Федоров | Думаю, да. У нас в год производится 50 регулярных массовых общероссийских опросов (на таком уровне мощности в России, кроме нас, работают только коллеги из Фонда "Общественное мнение"), оторваться от текучки и сделать книжку непросто. У нас в "Политсловаре" есть статьи, где нам не удалось подняться над "пеной дней". Но мы намерены уходить от сиюминутности и исследовать то, что характеризует состояние нашей политической культуры, описывать нынешний образ политического и социального действия.
От Сталина до Чубайса
РГ | Что вам показалось самым интересным, актуальным в "Словаре"?
Федоров | Мой авторский интерес лежит в плоскости политики. Темы, которые сегодня находятся в центре внимания политического класса, - это новый язык политики и попытки создания новой политической российской идеологии. Идеологии не узкопартийной, а синтетической, объединяющей политический класс в целом.
Когда же такие понятия, как "суверенная демократия", вводят в широкий оборот, то надо понимать, что для среднестатистического россиянина "демократия" - при всех ее отмеченных минусах - еще ценность, но вот слова "суверенитет", "суверенность" пока воспринимаются отрицательно. Люди помнят только один суверенитет, тот, который бывшие советские республики получили в 1990-х. А все, связанное с распадом СССР, воспринимается, как правило, негативно. И нужно пробиться через завесу непонимания,чтобы новую, формулируемую сегодня идеологию, построенную вокруг слов "суверенная демократия", сделать все-таки не узким кодексом строителей коммунизма, в которую верит "орден меченосцев".
РГ | Это слова Сталина?
Федоров | Да, он так назвал партию большевиков - как закрытую касту, элитную, на которую не распространяются общие законы. Нужно приложить гигантские усилия, для того чтобы продемонстрировать россиянам ценность суверенитета. Они понимают, конечно, что Россия должна быть независимой и защищать прежде всего свои интересы. И что никому на шею вешаться не надо, как и бросаться в распростертые объятия. Но описывают они это понимание совсем не в терминах суверенитета и независимости (это тоже дискредитированное в конце 1980-х- начале 1990-х понятие). А вот слово "державность" вызывает симпатию, и даже "великодержавность". Но зато эти слова вызывают опасение за пределами России. Не говоря уж о словах, производных от слова "империя".
РГ | По сути, вы сейчас говорите о разрыве политического языка: власть нагружает политические слова одним содержанием, а народ те же самые слова слышит по-другому.
Федоров | Конечно, например, слово "реформа", в устах политической элиты звучащее положительно, в народе дискредитировано. В большинстве своем люди не ждут от реформ ничего хорошего, считают их "очередным ограблением" и уверены, что "лучше не станет". Самый лучший исход, по мнению россиян, это если хуже не станет и ты как-то приспособишься. А власть постоянно пользуется словом "реформа" - пенсионная реформа, реформа здравоохранения и т.д. Это очевидный разрыв между языком, на котором говорит элита, и языком, на котором говорит народ.
РГ | Почему вы не сказали в вашем словаре об этом давно существующем разрыве?
Федоров | Скажем в следующей книге.
РГ | Вы инвентаризируете политическую лексику "времени президентского мандата Владимира Путина". А, кстати, каким содержанием нагружено слово "Путин"?..
Федоров | Для россиян Владимир Путин - символ человека, пришедшего в правильное время и сделавшего правильные шаги. Но Путин - не склад для всех лавров и не индульгенция всем, разводящим руки: "Ребята, я не виноват, это при Путине все было". Люди понимают, что не один президент виноват в Беслане или в том, что у нас по-прежнему тонут лодки. Несмотря на всю самодержавность нашей традиции, на весь якобы абсолютизм нашей уходящей в глубину веков политической культуры, у любого суперсамодержавного главы государства есть предел власти. Тем более у президента, по определению избираемого и существующего в реальных политических, экономических, социальных обстоятельствах, которые зачастую оказываются сильнее его.
Жизнь после революции
РГ | Вы сказали, что родовое понятие для современного состояния общества - жизнь после революции. Какое же общество после революции?
Федоров | У него два главных признака. Во-первых, ощущение, что никаких реформ и революций еще долго не будет нужно. При том, что нас далеко не все устраивает и есть много претензий к себе, к другим, к власти, к Господу Богу, но менять что-то радикально и быстро мы не хотим. Потому что увидели, как высока цена этих быстрых радикальных изменений. Поняли, что огромное большинство от таких изменений проигрывает. Поэтому - откат, реваншистские настроения, консерватизм. И политик, желающий быть успешным в такой ситуации, должен эти настроения учитывать.
А кроме того, общество после революции - это всегда несправедливое общество. Всегда есть выигравшие и проигравшие, и проигравших больше. Даже в восточноевропейских странах, которые нам сегодня ставят в пример как успешно прошедших транзит и присоединившихся к европейскому сообществу, проигравших больше. В той же Польше и безработица чуть ли не самая высокая в Европе, и огромное количество людей уезжает из страны, нанимаясь на грошовую работу в Великобритании. А у проигравших и выигравших - разные системы ценностей. Разное представление о причинах успеха - неуспеха (те, кто выиграл, говорят, что причина в их личном таланте и способностях, а проигравшие считают, что секрет в том, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте). И тем не менее надо как-то жить в условиях несправедливости. В условиях социального порядка, который не признаешь (а большинство россиян не признают современный социальный порядок). И как-то выстраивать новую социальную систему. Вот ключевые моменты постреволюционного общества. Это общество сложное, расколотое, не консолидированное, но ищущее возможности консолидации и основания для нее. И сегодняшние поиски идеологии не случайны. Необходимо обозначить ряд общих ценностей, к которым можно апеллировать, объединяя расколотое постреволюционное общество.
РГ | Современный политический словарь невозможен без словарной статьи "Чубайс" - вечный громоотвод российских реформ - и без статьи "Сталин". Не хотите написать с коллегами книгу о современном российском политическом ландшафте, и Сталина в себя включающем, и Чубайса.
Федоров | Да, Чубайс - это наше все. Но вы знаете, какое есть ограничение: пока политик действующий, реальный, все еще может измениться. Пример - Ельцин. Уж так, казалось бы, был проклинаем огромным большинством сограждан, но поздравил в конце 1999 года соотечественников с Новым годом в неожиданной манере и резко изменил отношение к себе значительной части сограждан. До тех пор пока карьера действующего политика не закончена, все еще может измениться. Поэтому писать о феномене Чубайса или Путина еще пока рано.
"Час икс"
РГ | ВЦИОМу в новом составе три года. После ухода из него легендарной фигуры в истории нашей социологии Юрия Левады многие ждали реставрации стиля "что угодно?" и заскорузлости брежневских времен. Но неожиданно получилась открытая, живая, быстрая, с хорошей реакцией кампания, без всяких специальных приседаний перед чиновниками.
Федоров | Мы поставили перед собой задачу - снять черные очки, но при этом не надевать розовые. У меня лично за плечами был опыт работы на выборах в политическом консультировании, и я точно знал, что клиенту - кандидату на выборах, политику, спонсору, заказчику - нельзя врать. Потому что всегда настанет "час икс", когда все твое вранье выйдет наружу. Если ты говоришь кандидату: "У тебя прекрасные перспективы, расслабься", а на самом деле он по опросам даже не преодолевает проходной барьер - это очень скоро станет понятно всем. Играть в долгую так нельзя. Нужно говорить правду. Многое зависит от того, как ты эту правду подашь. Многое зависит от того, что ты предложишь делать дальше.
РГ | Какую самую жесткую правду сказал новый ВЦИОМ власти?
Федоров | Правду о самом серьезном кризисе последнего времени, связанном с монетизацией льгот.