Во-первых, его судьба хотя и отдаленно, но напоминает судьбу нашего гения Михаила Лермонтова. Во-вторых, переводчиком Мисимы на русский язык был японист Григорий Чхартишвили, ныне известный как Борис Акунин. Так что поклонникам Акунина не стоит удивляться, если в одном из очередных романов "фандориады" Эраст Петрович преспокойно сделает себе сеппуку, оно же харакири.
Хороших писателей в Японии много. Даже слишком много для такой маленькой страны, где окна соседних домов могут находиться в метре друг от друга. Где, строго говоря, почти нет земли, нет реального пространства, но при этом есть поразительно мощная культура, причем на любых уровнях, от искусства до автомобилестроения.
Такой писатель и человек как Юкио Мисима не должен был родиться в Японии, по крайней мере, в Японии второй половины ХХ века, Японии, униженной поражением в войне, атомным "наказанием" со стороны Америки, крушением монархических устоев. Знаменитый во всем мире романист и драматург, культурист, силой воли превратившийся из бледного тщедушного ребенка, которого боялись выпускать на открытый воздух, в воина и самурая, не без хвастливости демонстрирующего свои мускулы перед фотокамерой, аристократ, пропитанный французской и английской культурой, - Мисима всю жизнь оставался врагом современной ему Японии.
Американский японист и переводчик Джон Натан хорошо знал Мисиму лично. "...Мисима был, вероятно, доволен мной: во-первых, он жаждал Нобелевской премии, а я считался хорошим переводчиком и, кроме того, казалось, не уступал ему в физической силе. Короче говоря, я был единственным приличным переводчиком в пределах досягаемости, который мог победить его в армрестлинге, а это, несомненно, имело большое значение".
Смерть Юкио Мисимы в зените его литературной славы, когда он был, безусловно, самым известным японским писателем в мире, сама по себе напоминает финал романа или одного из рассказов его прозы. "Юкио Мисима, - пишет Джон Натан, - избрал смерть фанатика, самую японскую из возможных смертей. 25 ноября 1970 года в сопровождении четырех кадетов Общества щита он нанес визит командующему одного из полков японских Сил самообороны. По сигналу Мисимы его сподвижники схватили главнокомандующего и не отпускали, угрожая самурайским мечом... В несколько минут пополудни он (Мисима. - П. Б.) вышел на балкон и призвал солдат восстать с оружием в руках против режима послевоенной демократии, лишившей страну не только армии, но и души... Затем он вошел в кабинет командующего и совершил сеппуку (харакири). Вонзив кинжал в левый бок и разрезав живот, Мисима дал сигнал стоявшему позади кадету, который обезглавил его длинным мечом, завершив ритуал".
В русской литературе есть только один писатель, который, как и Мисима, странным образом сочетал в себе воинственность и декадентство. Помните характеристику Печорина, данную Максимом Максимычем в "Герое нашего времени": в одиночку с ножом на кабана ходит, а как подует из окна, так дрожит, простуды боится.
Юкио Мисима был декадентом в полном смысле слова. Его лучший роман "Золотой храм" - это апофеоз трагической несовместимости жизни и искусства. Да и достаточно просто вслушаться в названия его произведений (за свои сорок с половиной лет он написал их 100 томов в перерывах между занятиями армрестлингом): "Исповедь маски", "Запретные цветы", "Смерть в середине лета", "Моряк, которого отвергло море", "Мой друг Гитлер" и так далее. Но именно последний декадент и должен был стать последним самураем. Такова необъяснимая природа японской культуры, в которой - по крайней мере, в пределах ХХ века - Юкио Мисима является одной из самых презентативных фигур.