Идеологически концепция выставки идеально совпадает с основной посылкой дзен-буддизма: нет главного и нет второстепенного. Зрителю, по мнению устроителей, должно быть интересно все - от монументальных живописных работ (панно "Утро") и изразцового камина с русскими богатырями ("Вольга и Микула", собранного специально к выставке из 130 фрагментов) - до самых якобы скромных карандашных рисунков, которые на самом деле все как один шедевры.
Музейная графика, как мы знаем, вещь чрезвычайно капризная, требующая особого освещения и выдерживающая открытое экспонирование не более двух месяцев. К тому же с врубелевской графикой - прецедент: 75 работ из запасников выставлены впервые, их не было даже на знаменитой выставке 1956 года к 100-летию со дня рождения художника. Есть и самые последние, уже сделанные в больнице, листы, тоже никогда не выставлявшиеся.
Надо заметить, Русский музей ни у кого ничего не просил для экспозиции, обошелся своими силами - оттого вместо известной всем по конфетной коробке "Царевны-лебедь" (ГТГ) два скромных эскиза (масло, дерево). И при этом представлен Врубель полнокровно: живопись, графика, иллюстрации к литературным произведениям, работы для театра, художественная керамика (знаменитая его майолика), изразцы... И отдельный зальчик с совершенно уникальными архивными материалами из Отдела рукописей Русского музея: фотографии, письма, программы концертов, в которых принимала участие
Н.И. Забела-Врубель, созданные по эскизам мастера.
Говорят, по самоощущению Врубель прожил совершенно счастливую жизнь и как-то шепнул другу и сопернику К. Коровину свою страшную тайну: "Я - Моцарт!"
А сколько вокруг Врубеля легенд и красивых историй - вот уж кто был безупречным, хоть и ненамеренным, в отличие от нынешних, ньюсмейкером! Влюбился в будущую жену, оперную певицу Н.И. Забелу, не видя, едва заслышав голос, и до конца жизни без устали писал и рисовал ее - на выставке можно проследить, как меняется это лицо. При этом - видно по работам - нисколько не уменьшается жадный интерес художника и мужа к дорогому образу, к самой его пластике. А тема нарастающего безумия? А несчастье с сыном? А предсмертная слепота? А невольное сращивание в глазах публики героя-демона с автором-художником? А сама фамилия - в переводе с польского на русский всего лишь "воробей"? Но сколько твердости и определенности в этом звучании!
Врубель космичен не только потому, что дерзнул изобразить Демона (и как ласково по поводу Демона поверженного говорил: "Он отдыхает, нежится..."), а потому что проникал в суть вещей, сливался с ними на клеточном уровне. И тем не менее именно Демон был для него, по его же словам, "олицетворением вечной борьбы мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни и не находящего ответа на свои сомнения ни на земле, ни на небе".
Выставка же в Русском музее о другом. О возможности тихого разговора о самом важном, о неспешном зрении, видящем суть.