"Синемафония Седьмой симфонии" подготовлена им в соавторстве с Тонино Гуэрра (сценарий), Рудольфом Баршаем (музыкальный сценарий), академиком Юрием Колосовым (исторический сценарий), физиком Сергеем Давитая (авторская идея), Георгием Параджановым (режиссура), консультантами - Ириной Шостакович, академиком Натальей Бехтеревой, генералом Валентином Варенниковым.
Проект готовился к 60-летию со дня окончания Второй мировой войны и был впервые исполнен в городе, которому посвящена Ленинградская симфония. Затем последовала международная премьера "Синемафонии" - 9 мая в лондонском Albert Hall. А год спустя, в столетний юбилей самого композитора, Максим Шостакович впервые показал проект в Москве с симфоническим оркестром Юрия Башмета "Новая Россия".
Если представить себе ситуацию 65-летней давности, когда была закончена партитура Седьмой симфонии (27 декабря 1941 года), то в те времена эта музыка, героически звучавшая в Куйбышеве (Самуил Самосуд с эвакуированным оркестром Большого театра) или под бомбежками в Колонном зале в Москве, где публика даже ухом не повела на сирены воздушной тревоги, в Новосибирске (Евгений Мравинский) или в блокадном Ленинграде (Карл Элиасберг), когда полумертвый от голода оркестр пришлось укреплять музыкантами, вызванными прямо с фронта, тогда эта музыка воспринималась сильнее даже документальной хроники. Потому что вселяла не ужас, а надежды: первые звуки победы, сокрушившие фашистский марш-нашествие, прозвучали для всей страны в этой симфонии Шостаковича. И тогда родился почти мифологический образ Шостаковича: "хрупкого мальчика в больших очках, который сильнее Гитлера" (Берггольц).
Сегодня, для того чтобы осознать и пережить это состояние заново, многим потребуются дополнительные средства воздействия: история неизбежно становится хроникой, очевидцы постепенно уходят в иной мир, а воспоминания складываются в эпос. И развернувшиеся на экране жуткие кадры повседневной хроники 30-40-х годов действительно способны "синтетически" воссоздать то состояние ужаса, трагедии и фанатической веры в высшую справедливость, которое испытали все, живущие в том поколении. Хотя можно поставить вопрос и иначе. Музыка "Седьмой" совершенно не нуждается в видеоряде: тема нашествия - в кадрах фашистских полчищ, строящихся маршем в геометрические линии "свастики", реквием 1-й части - в мертвых лицах и страшных трупах, закапываемых в общих ямах, или "воспоминания" - в картинах сталинских парадов и утопающих в цветах движущихся человеческих пирамид, в кадрах живых скелетов голодающих детей.
Седьмая симфония сама несет в себе это изображение. И Максим Шостакович раскручивает движение оркестра, как гигантский маховик истории, разворачивая монументальную звуковую фреску века. Настоящий Апокалипсис, в котором 283 такта барабанно-медного нашествия назойливо прорываются в каждой части симфонии, обнаруживают себя вкрадчивой деревянной дробью, взрываются фортиссимо под воющие звуки труб и тромбонов, вклиниваются тихим постукиванием в лирические эпизоды партитуры. Максим Шостакович создает за пультом настоящий звуковой спектакль, где неожиданно обнажается пронзительная красота лирических мелодий, почти церковная сосредоточенность скорбных гармоний, мощное ликование победных фанфар. Но, слушая эту "живописную" фреску, взгляд все-таки не может оторваться от кадров хроники, от рахитных и раненых детей, от икон, которые выдирают из окладов, от имперского орла Рейха со свастикой в когтях, от мирных картин пашни, от мертвых панорам пустынных городов. Композитор Борис Тищенко, ученик Шостаковича, помогая готовить этот проект, обнаружил по метроному, что тема нашествия длится ровно 666 секунд. Это "число зверя" из Апокалипсиса, число, символизирующее конец света и Страшный суд. И "Синематографии", может быть, впервые удалось обнажить эту идею Апокалипсиса, пережитого человечеством в ХХ веке и документально засвидетельствованного в партитуре "Седьмой симфонии" Шостаковича. Ужаса миновавшего и оставившего надежду на будущее. Как всякий подлинный текст.