Почему их строения не выдерживают проверки временем и рушатся, унося человеческие жизни? Какими комплексами и страхами страдают жители российских городов, в том числе и архитекторы? Об этом корреспондент "РГ" беседует с известным архитектором и педагогом Николаем Прянишниковым.
Российская газета | Недавно в Москве на Велозаводской улице обрушились стены жилого дома. Можно ли после этого доверять дипломам вузов, выпускающих таких горе-архитекторов?
Николай Прянишников | Я бы все-таки не стал связывать обрушение с ошибками профессионалов, которые проектировали квартиру. Сейчас на рынок услуг по дизайну интерьеров пришли самые разные люди: художники, дизайнеры по мебели, по тканям. Не упускают возможность подработать и недоучившиеся студенты-архитекторы. Основной художественный прием - соединение маленьких клетушек, оставшихся нам по наследству от эпохи экономии на жизненном пространстве. Вот и не выдерживают оставшиеся перегородки больших нагрузок. Ведь мало кто из "сломщиков" когда-нибудь изучал, к примеру, такой предмет, как сопротивление материалов.
РГ | Почему, как вы думаете, мы доверяем недоучкам?
Прянишников | Культура "туфты", пришедшая из зоны, прижилась и на стройках. Если же копать глубже, то легко заметить: в отечественной традиции нет привычки доверять исключительно профессионалам. Дескать, мы сами с усами, все сробим на коленке. Вот это умение делать по-быстренькому, без специального оборудования очень ценилось не только в советское время, но и до революции. Помните, Гоголь воспел русского мужика, который топором себе срубил и избу, и утварь, и упряжь. Для сравнения: у немецкого обывателя абсолютно противоположный подход: для каждой вещи свой инструмент, для каждой операции отдельное рабочее место.
РГ | Эта "национальная особенность" как-то отражается в современной архитектуре?
Прянишников | Посмотрите на застройку вокруг Москвы и других городов. Всюду домики, проект которых, судя по всему, на бумаге в клеточку сделал сам хозяин. Он просто не понимает, зачем нужен архитектор, если и без него получилось здорово.
С другой стороны, в дело пришли студенты начальных курсов. Они обладают определенной наглостью называть себя архитекторами и очень шустро проектируют на этом рынке.
РГ | Чего не хватает отечественному архитектурному образованию?
Прянишников | Скажем, пресловутый сопромат трудно назвать любимой наукой студентов-архитекторов. Вообще, взаимодействие с инженером-конструктором - наше слабое место. Почему-то принято считать, что хороший архитектор должен биться за свободу, пытаться "выбраться из клетки". А клеткой в данном случае являются строительные конструкции. Между тем построение моделей сооружений - наука не из простых. А после террористического акта 11 сентября введены новые требования, когда нужно делать расчеты на прогрессирующее обрушение. Это сложнейшая задача, которая и не всякому инженеру-строителю по плечу. Архитекторам именно этих знаний не хватает.
РГ | В чем же выход?
Прянишников | В партнерстве профессий. Стремление же во всем главенствовать и во всем разбираться - это детская болезнь архитектуры.
РГ | Тем не менее студенты-архитекторы даже по внешнему виду - люди очень творческие. Как таких удержать в рамках норм?
Прянишников | Архитектура - все-таки очень специфическая форма творчества. Я бы ее назвал ремеслом. Поэтому и в вузах акцент делается на обучении классическим ручным способам архитектурной подачи, когда используется цвет, тонировка, графика пером. Кстати, за рубежом наша молодежь как раз и ценится за умение работать в ретро-технологии: делают макеты, картинки, отмывки (изображения зданий с помощью китайской туши). А вот на Западе больше проектируют на компьютере.
РГ | Это издержки отечественного архитектурного образования или недостаточная компьютеризация вузов?
Прянишников | Наши студенты и на компьютере умеют чертить. Дело в ином подходе к образованию. Ведь архитектор прежде всего должен уметь визуально воплотить свою задумку. В этом смысле важнее "что", чем "как". Если сравнивать с обучением композиторскому искусству в консерватории, то, согласитесь, нужно сначала научиться сочинять на фортепьяно, а уж потом на синтезаторе.
РГ | Вам нравится современная Москва?
Прянишников | Скажу только, что она стремительно утрачивает свои первородные свойства: домашность и уютность. Исчезают дворы, небольшие флигеля, неожиданные фрагменты скверов. Сейчас Москва, как склад, набитый вещами. Нет свободы и перспективы. Ужасающие по масштабам новые жилые комплексы застилают прежние милые глазу виды.
РГ | Что стоит за выражением "большая деревня", которое часто употребляют по отношению к столице?
Прянишников | Москва - это зимнее место проживания дворянских фамилий. А они воспроизводили в городе тот же образ жизни, к которому привыкли в усадьбе. Иными словами, Москва - город городских усадеб.
РГ | То есть многоэтажность ей не к лицу?
Прянишников | Дело в другом. Мои предки, купцы Оловянишниковы, построили в начале ХХ века у Покровских ворот шестиэтажный доходный дом. Однако и в таком здании воспроизводился патриархальный уклад. Беда в том, что в советское время понимание того, что квартира - это небольшое хозяйство, было утеряно. Все двигалось к обобществлению. Особенно в этом отличились архитекторы-конструктивисты. Их дома - это образ казармы, зона тотального контроля над обществом. Кстати, эта идея - контроля за пространством - и сейчас очень популярна. В архитектуре реализуются наши психозы и страхи.
РГ | Какими же комплексами страдают современные горожане?
Прянишников | Представьте хрупкую девушку за рулем джипа. При той агрессии, которая процветает у нас на дорогах, ей спокойнее в "танке".
Попробуйте попасть в какую-нибудь корпорацию без пропуска. Город становится недоступным. Всюду заборы. Центр оказывается отчужден от живущих в городе людей. Даже скверик у храма Христа Спасителя закрывается в вечернее время. Да что там говорить, стало обычным явлением, когда из общественного пользования попросту изымают куски города и отдают в частные руки.
РГ | Например?
Прянишников | Допустим, спуск от Покровского бульвара к Ивановскому монастырю оказался в частных владениях.
РГ | А сами-то архитекторы чем, с вашей точки зрения, больны?
Прянишников | Приглядитесь к новым зданиям, скажем, у Павелецкого вокзала: они чрезмерно помпезны, все детали очень крупного масштаба. Понятно, что авторы апеллируют к образцам сталинских времен. Это ностальгия чистой воды. Ведь в 40-50-е годы архитекторы были на вершине профессионального пантеона. В 60-е годы их обогнали строители. Нет былого величия и сейчас.
РГ | Откуда все-таки берутся страхи, воплощенные в архитектуре?
Прянишников | Архитектура - проекция страхов, которые существуют в обществе. Скажем, у собственников домов нет уверенности, что в один прекрасный день их не попросят с насиженного места. За примерами далеко ходить не надо: до Южного Бутова рукой подать. Поэтому так много в нашей загородной архитектуре от средневекового замка.
А в городе - изобилие деталей из архитектуры мостов: это делается, чтобы хотя бы визуально укрепить здание. Тот же эффект от "кочана капусты" или "матрешки": одна оболочка прикрывает другую, а под ними проглядывает третья. Эти приемы отражают внутреннее беспокойство. Вообще есть ощущение, что горожанин живет в постоянной готовности кого-то куда-то не пустить. Например, чтобы остановить взгляд, архитекторы придумали зеркальные окна.
РГ | Маленькие европейские города как игрушки: ни тебе глухих заборов, ни зеркальных пустых окон. Свои страхи они сумели спрятать?
Прянишников | В Гааге в здание правительства может войти любой гражданин. После того как там было совершено покушение на Тео Ван Гога, внука замечательного художника, только кабинет премьер-министра отгородили от других помещений скромной решеткой. Все остальное осталось прежним. Сравните со степенью закрытости наших пространств. Мы психологически состоим из барьеров, а идеологически пытаемся проектировать безбарьерную среду. А заборы мешают развитию.
РГ | Учат ли студентов грамотному психологическому подходу к архитектуре? Видеоэкологии?
Прянишников | Еще в советское время в Эстонии начали развивать такое направление, как психология среды. Однако до сих пор в наших архитектурных вузах акцент делают на проектирование отдельного здания. И мало внимания уделяют тому, как оно вписывается в окружающую среду, с каким обрамлением играет.
РГ | Вы много времени отдали сельской архитектуре. Какими, на ваш взгляд, должны быть сельские школы?
Прянишников | Только не из стекла и бетона. Сельская школа - домашнее и уютное сооружение. Но даже если дети там будут учиться и жить, делать некое подобие детского садика ни в коем случае нельзя: ведь школа является первой ступенькой во взрослый мир знаний и карьеры. То есть архитектура ее должна быть респектабельной. И второе. Хорошо, если в этом учебном заведении большая часть помещений будет универсальной. Кстати, я уже участвовал в разработке таких проектов: там школа кооперировалась с жильем для учителя, магазином, почтой или администрацией. Вообще-то при столь пристальном внимании государства к образованию на селе было бы неплохо объявить конкурс на лучший проект сельской школы. С удовольствием бы в нем принял участие.