По временным масштабам и рейтинговому составу исполнителей ничего подобного фестивалю Шостаковича в Москве еще не проводилось. За четыре месяца в филармонических залах засветился весь музыкальный бомонд России: Валерий Гергиев, Мстислав Ростропович, Геннадий Рождественский, Владимир Федосеев, Михаил Плетнев, Максим Шостакович, Юрий Башмет, Владимир Юровский, Юрий Дмитриев, Виктор Третьяков, Марк Горенштейн, Квартет им. Шостаковича, Квартет им. Бородина.
Неожиданно оказалось, что подзабытый в модернизированной и огламуренной России Шостакович - это "наше все": летописец, гений, почти святой. Культ музыки Шостаковича в концертных афишах года принял очертания, равные по масштабам приношениям Моцарту, чей 250-летний юбилей официально отмечался "годом" ЮНЕСКО. И именно российские музыканты сумели сотворить полноценный "год Шостаковича" в мире, без устали играя его сочинения во всех концертных залах планеты и проповедуя его жесткую "правду о времени, людях и о себе". Первенство в этом зачине принадлежит, без сомнения, мариинскому маэстро Валерию Гергиеву, осуществившему проекты "Все симфонии Шостаковича" и "Шостакович на сцене" и исполнявшего музыку композитора в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве, Лондоне, Нью-Йорке, Париже, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе, Европе, России, Японии и Корее.
В этом смысле не случайно и сравнение Гергиевым масштабов нового проекта "Шостакович" с вагнеровским "Кольцом Нибелунга" в Мариинке. Маэстро подразумевает не только гигантский объем партитур обоих композиторов, но и их культурный разряд творений "мирового эпоса". Именно этой позиции - вывести восприятие музыки Шостаковича на новый "эпический" виток Гергиев и придерживается в своих интерпретациях, заставляя западную публику услышать в сочинениях Шостаковича не набор "пропагандистских" клише, а сокровенную муку человеческой души, сталкивающейся со злом, с тем кошмарным мистическим роком, что преследует человека со времен античности до сегодняшних дней.
"Меня поразило то, - сказал Валерий Гергиев на пресс-конференции перед закрытием филармонического фестиваля в Москве, - что при всех тех невероятных трагедиях, которые были в жизни Шостаковича, он сохранил в себе до самого конца детское восприятие мира, простоту и молодость". На закрытие нынешнего филармонического фестиваля маэстро специально выбрал партитуры, которые редко исполняются в Москве: Одиннадцатую и Четырнадцатую симфонии. Расположив их в программе в обратном хронологическом порядке, он показал сначала публике, что такое пробирающий до костей ужас смерти, который преследовал Шостаковича всю жизнь. А потом, в Одиннадцатой - что такое ужас жизни, где почти каждый такт захлебывается в металлической очереди ударных и духовых.
De profundis, открывающая 11-частное исповедание смерти в Четырнадцатой симфонии, погрузило в тихий застылый мир склепа, мир потустороннего покоя с замогильным дуэтом баса (Михаил Петренко) и контрабаса. Эта схваченная Шостаковичем энергия смерти, пропущенная сквозь стихи Аполлинера, Лорки, Рильке, Кюхельбекера, приобретала разные формы - устрашающие, агрессивные, скорбные. Татьяна Сергеева пела Лорелею с внутренним исступлением и отрешенностью. Гергиев выстроил из Четырнадцатой симфонии "черный" Реквием, такой же, что преследовал когда-то и Моцарта.