В течение всего 2006 года "Российская газета" каждый месяц публиковала материалы, основанные на самых новых и широкой публике пока не известных исследованиях крупнейшего в стране Института социологии РАН. Сегодня итоги года и основные тенденции, которые он проявил и наметил, комментирует директор ИС РАН, член-корреспондент Российской академии наук, лауреат Государственной премии Михаил Горшков.
Михаил Горшков: С социологической точки зрения никаких революционных и даже радикальных, и даже глубоких, и даже особо ярких изменений не произошло. Я бы выразился так: 2006 год прошел под знаком "дальнейшей стабилизации стабильности". Той самой, которую мы в одном из наших аналитических материалов назвали "стабильностью без ярких признаков динамического развития".
РГ: Простите, а эта сложная формулировка не означает ли в переводе на русский обиходный известное слово - "застой"?
Горшков: Нет. Я бы так не говорил, хотя подобные эпитеты слышу часто. Мы, социологи, оцениваем не экономические показатели развития страны, а умонастроения людей, которые в ней живут. И сейчас мы видим, что надеялись они на большее, чем реально получают. Начинают консервироваться определенные условия, которые устраивают далеко не все группы населения. Да, в России уже появилась категория людей, которым есть что терять, и они никаких перемен не жаждут, что по-человечески вполне понятно. Но есть и группа населения, которая позитивные сдвиги, наметившиеся после пятнадцатилетия реформ, восприняла как импульс к динамическому развитию страны. Они верили, что это движение вперед смогут ощущать и дальше. А получилось так, что надежды и ожидания стали в какой-то момент опережать действительность. Они ведь и правда очень большие, эти надежды, их подогревают и президентские инициативы, и разного рода начинания на местном уровне. Я это своими глазами видел в разных регионах: где-то буквально за несколько месяцев возникает целая "молодежная улица" коттеджного типа, молодежь на льготных условиях приобретает жилье, получает стимул для рождения детей... Но в соседнем регионе такого нет и не предвидится. Все подобные инициативы обычно локальные, ограниченные, в них вовлечены далеко не все группы населения... То же самое с национальными проектами. Идея блестящая. Но кто просчитал ее "социальную составляющую"? Какая доля населения должна стать не просто созерцателем этих проектов, но и реальным их участником? Как с этими людьми должно выстраивать свои взаимоотношения государство? Почему не выстраивает? К сожалению, я не могу сейчас сделать вывод, что социальная политика России "пошла вглубь", что власть действительно понимает (или хотя бы хочет понять), что собой представляет современное российское общество. Но без этого невозможно вообще говорить об адекватной социальной политике. Мы, кстати, свои предложения правительству представили, но ответа пока не получили.
РГ: Какие же слои нашего общества чаще всего жалуются на недостаток внимания со стороны государства?
Горшков: Пока мы видим, что укрепляются и без того крепкие "тылы", богатые люди богатеют. Адресная же социальная помощь идет глубоко в низы. Необходимость этого никто отрицать, конечно, не станет. Но есть категория людей, которые крайне важны для страны, однако же практически никакой помощи и поддержки со стороны государства не получают и уже привыкли, что "каждый сам за себя". Я имею в виду тех, кто причисляет себя к "среднему классу", и эта прослойка у нас достаточно значительная.
По уровню доходов мы в своих исследованиях разделили россиян на 10 групп - так называемых страт. В высшей - богатые люди (около 5 процентов), в низшей - живущие ниже черты бедности (21 процент). В этой пирамиде есть очень интересный слой - четвертая страта снизу (четверть населения). Уже не бедные, но еще не слишком обеспеченные, социально и экономически активные люди трудоспособного возраста. Эти люди то поднимаются вверх по социальной лестнице, то опять опускаются вниз, колеблются их число и самооценка. Но в конечном счете именно по ним выстраивается "модель потребления" в обществе. Так вот, в последние годы мы наблюдаем весьма тревожные симптомы. Не менее пятой части этой страты спускается вниз, а не движется вверх. И вопрос о том, куда в конечном счете по уровню своих доходов и по социальному самочувствию сместятся эти люди, можно считать для государства ключевым. В ответе на него - оценка перспектив развития страны. Потому что именно за этой категорией будут "подтягиваться" те, кто составляет наименее обеспеченную треть общества.
Над четвертой стратой возвышается средний класс, о котором так много в последние годы говорилось. 20-22 процента - его "ядро". Вместе с примыкающими к нему социальными группами, так называемой периферией, средний класс составляет около 30-35 процентов, то есть треть населения страны.
Этим людям государство должно помочь. Подстраховать средний класс от кризисов, создать дополнительные рабочие места, наладить систему переквалификации. Отдача здесь будет в форме честного взаимообмена: государство думает о людях, а они имеют возможность отвечать сами за себя. Но понимания того, что поддержка среднему классу необходима, я на государственном уровне, увы, не прослеживаю.
РГ: Последние инициативы государства в социальной сфере люди восприняли вовсе не однозначно "на ура". Например, очень много обид вызвал порядок начисления "материнского капитала": не на всех вторых-третьих и прочих детей, а только для родившихся после 1 января 2007 г. Разочарованы и оскорблены в лучших чувствах многодетные семьи, которые давным-давно и без всякой корысти ("за бесплатно!", как они теперь говорят) "улучшали в стране рождаемость". Обидно тем, кто родит свое дитя под Новый год, а не парой недель позже (многие роженицы даже отказываются от плановых операций)... То же самое во всех сферах. Социологи как-то замеряли масштабы такого недовольства?
Горшков: Люди очень остро на это реагируют, потому что вопрос лежит в больной для них сфере "социальной справедливости". И здесь лично я считаю совершенно разумной (а вовсе не "популистской") такую постановку вопроса, когда государство не станет искусственно делить детей и их матерей на тех, кому "повезло" и кому нет. Пусть даже не сто процентов, но хотя бы часть "материнских капиталов" должна идти остальным детям. Чем они виноваты, что родились, не дождавшись, пока государство наконец выступит с инициативой, которую давно должно было проявить? Им тоже надо расти, красиво одеваться, получать качественное лечение и образование. И если уж в арабских странах детей поддерживают с первого же дня рождения, зачисляя им на банковский счет немалую сумму, то почему Россия - гораздо больше озабоченная проблемой рождаемости - не может поступить так же? Справедливость - то, чего люди ждут от государства в первую очередь (только не путайте это понятие с "уравниловкой", за нее как раз выступают не так уж часто).
РГ: Монетизация льгот обернулась массовыми протестами обиженных и тех, кто "недопонял" государство. Не получится ли так же с "материнским капиталом" и прочими реформами в социальной сфере? Тем более что в предвыборный год в агитаторах и горланах недостатка не будет...
Горшков: Думаю, в ближайшее время таких протестов не произойдет. По той простой причине, что в России за годы реформ сформировался достаточно мощный социальный слой, который для власти выступает "гарантом стабильности". Средний класс все-таки может сейчас и спокойно существовать, и строить планы на будущее. Митинговать он не будет, даже если его недовольство возрастет. Он будет гасить и смягчать любые всплески, которые возможны в менее обеспеченных слоях общества, "растворять" напряженность. Для власти это очень удобно.
РГ: Устойчивая психика - лишь одна из черт среднего класса. А какие еще есть штрихи в его обобщенном портрете?
Горшков: Социологи выделяют 4 основных критерия, по которым человек попадает или не попадает в эту группу. Образование у него обычно от среднего специального до высшего. Уровень душевого дохода не ниже, чем средний в его регионе. Например, в Москве такой доход - около 9 тысяч рублей в месяц на душу, в Пензе - примерно пять. У представителей среднего класса заработки чуть повыше этих цифр. Третий признак - характер труда. Средний класс работает головой, а не руками, то есть интеллектуально, а не физически. И важно еще то, что социологи называют "самозачислением", к какой категории человек сам себя относит. И вот тут выявляются любопытные вещи. Например, учительница может получать 3 тысячи рублей в месяц, фактически жить за чертой бедности, но ни один нормальный педагог никогда себя по социальному статусу ниже пятой ступеньки не поставит. Потому что понимает: социальная функция "просветителя" имеет в обществе очень высокую цену. И наоборот: случается, что доходы у кого-то неплохие, все необходимые условия для зачисления его в "средний слой" соблюдены, а он сам себя ставит гораздо ниже. Потому что, например, одиночество - тоже социальная категория. И если человек не включен в так называемые социальные сети, лишен круга общения и поддержки со стороны друзей и близких, то, даже имея деньги, он себя чувствует на низшей ступени общества.
РГ: Таких много?
Горшков: В абсолютных цифрах - миллионов пять-шесть. Очень часто подобное дискомфортное душевно-психологическое состояние испытывают пожилые люди. Но не только они. Да и большинство среднего класса сейчас чувствует себя не блестяще. По нашим оценкам, число людей, причисляющих себя к этой группе, росло за последнее время не более чем на процент в год.
РГ: А раньше?
Горшков: До дефолта 1998 г. средний класс составлял порядка 15 процентов. Сколько тогда писали, что "средний класс умер"! Нет, панихида оказалась преждевременной. Уже в 2000 году прирост этой категории населения составил 18 процентов, потом - 20, в 2003-м - 22 процента. Да и периферия была значительно шире. Знаете, сколько людей по одному или двум объективным критериям к среднему классу вроде бы не относились, но сами себя к нему причисляли уверенно? Меня тогда коллеги из других научных центров чуть не растерзали за эту цифру: мол, "не пудри, товарищ Горшков, населению мозги". 49 процентов! Это был пик самооценки наших средних слоев.
РГ: И что же с ним потом такое случилось?
Горшков: То, о чем мы с вами говорили в начале. Когда люди уже ощущали себя одной ногой в светлом будущем, а надежды не сбылись. И пришлось отступить на то место, которое тебе уготовано. Так, например, молодежь долго убеждали, что реформы делаются именно для нее: только используй шанс, который тебе предоставлен. Растите, получайте одно, два, три образования. Молодежь активно откликнулась - до 80-90 процентов выпускников стали поступать в вузы. А что происходит потом? Более половины городского населения России составляют жители малых и средних городов. В отличие от мегаполисов найти там работу очень трудно, и деваться выпускнику с его высокими притязаниями некуда. То "горлышко", через которое в середине-конце 1990-х человек еще мог проскочить наверх в социальной иерархии, сейчас резко сузилось. Мест нет. Реализовать свой "человеческий капитал" молодежь не в силах и, естественно, реагирует на это негативно. Чревато это не только "социальной апатией", о которой сейчас постоянно говорят. Я вижу достаточно острую проблему, связанную с нашим будущим вступлением в ВТО. Чтобы встроиться в эту систему, мы должны стать конкурентоспособными, эффективными, целенаправленными... Но в нынешнем состоянии - вряд ли сможем. Я могу ошибаться в политическом или экономическом отношении, но как социолог свидетельствую: у нас огромные, но так и не реализованные социальные возможности - иными словами, масса работающего населения окажется отсеченной от реального участия в наращивании этой самой конкурентоспособности страны. Молодежь, которая готова и хочет работать в перспективных отраслях экономики, сделать это на практике не сможет. Кроме того, нашей "особенностью национального трудоустройства" является разветвленная система протекций, знакомств и т.п. По нашим данным, почти треть жителей мегаполисов находят себе работу именно таким образом, а в целом по России - до 26 процентов трудоспособного населения. Нам не обойтись без серьезной, продуманной государственной политики, включающей в себя не только "укрепление семьи", но и создание таких рабочих мест, таких подходов к кадровым вопросам, которые отвечали бы современным требованиям рынка и современному пониманию конкурентоспособности.
РГ: Именно этой цели должен служить один из нацпроектов - "Образование". Как социологи оценивают его результаты?
Горшков: Год - слишком малый срок. Для сколько-нибудь кардинальных выводов надо подождать еще столько же или больше. Пока, на мой взгляд, удалось приостановить падение интереса к образованию как таковому, которое социологические исследования фиксировали в последние годы. Нацпроект призван решить не только количественные, но и качественные задачи, и пока это удается. Но сейчас у нас переизбыток людей с высшим образованием, возникает вопрос: как с ними быть дальше? Много было дискуссий вокруг системы бакалавриата и магистратуры. Россия подписала Болонскую конвенцию, и не за горами
2010 год, когда ее образовательная система должна полностью соответствовать принципам этого соглашения. Но психологически эта двухступенчатая система пока в нашем обществе воспринимается плохо. Совершенно не факт, что России вообще стоило выбирать именно эту схему, а не использовать все преимущества советской образовательной системы. Значит, надо как-то перейти от бесконечных дискуссий к делу. И, если необходимо, принять политическое решение, отказавшись от Болонской конвенции. Ничего страшного, ошибки случаются везде. Если же мы полностью уверены, что будущее российского образования именно таково, надо делать практические шаги, чтобы нашу систему адаптировать к этой модели. Пока же получается, что на словах все прекрасно, а вчерашний выпускник после неудачной попытки устроиться на работу с дипломом бакалавра приходит домой в слезах: "Меня не взяли! Назвали полуфабрикатом!".
РГ: Практически каждое исследование ИС РАН, итоги которого публиковались за этот год в "РГ", в той или иной степени затрагивало проблемы молодежи. Тревожно то, что именно ее называют главным "резервом" для экстремистов и националистов. События в Кондопоге, убийства мигрантов в Москве, Воронеже или Питере - это отдельные случаи или уже тенденция?
Горшков: Количество единичных случаев, получивших громкое освещение в прессе, возросло. Но определенные надежды вселяет то, что мы, социологи, не отметили роста массовой социальной базы подобных движений. Глубоких социальных корней для разрастания молодежного экстремизма в современном российском обществе нет, "резерв" в актив пока, к счастью, не переходит. Другое дело, что об этом говорить в прессе как-то скучно. И ситуация подогревается не самыми умными публичными дискуссиями на эти темы.
Мы смотрим на конкретные результаты опросов. С 1995 года, когда мы впервые поставили перед респондентами в России вопрос: "Какую установку по отношению к образу России вы поддерживаете?" - мы получаем примерно один и тот же результат. Тезис "Россия - для русских" (крайняя, пусть и сугубо словесная форма национализма) находит 10-12 процентов сторонников вот уже больше десяти лет, и цифры не растут. А две трети населения как поддерживали раньше тезис "Россия - общий дом для всех народов, проживающих в ней", так и стоят на этих позициях. Случаются лишь небольшие колебания, процентов на 5-7 вниз или вверх.
Да, конечно, 10-12 процентов, разделяющих националистические взгляды, - это немало. Но от согласия с тезисом до конкретных акций очень далеко. К тому же социология - не фармакология. Мы не столько взвешиваем на разных чашечках миллиграммы лекарств и ядов, сколько выявляем тенденции. А они в данном случае очевидны: сколько бы об этом ни писали в СМИ, роста социальной базы национализма в России не происходит.
РГ: Одно из исследований ИС РАН касалось проблем московских мигрантов. Особо ценным было то, что социологи смогли взглянуть на ситуацию изнутри диаспор - глазами приезжих, а не только коренного населения. Сейчас, когда многие другие города включатся в программу адаптации переселенных из СНГ соотечественников, что из опыта Москвы им стоит взять на вооружение?
Горшков: Очень важен принцип расселения. Мигранты не должны образовывать некие анклавы. Это сильно затрудняет их адаптацию к новой среде. К тому же всегда найдутся люди, которые в таких замкнутых компактных общинах смогут спровоцировать массовое недовольство и протесты на субъективной эмоциональной почве. Только спичку брось, и все вспыхнет. Я знаю, что многие переселенцы обижаются на политику местных властей, которые "не дают им жить среди своих", но этот принцип рассеянного, а не компактного размещения мигрантов себя оправдывает.
Очень полезная вещь - создание общих культурных центров, оснащенных современными средствами коммуникаций, теми же телевизионными "тарелками", чтобы принимать программы на разных языках, быть причастными не только к "своей", но и к мировой культуре. Есть забытое, но очень правильное понятие "общечеловеческие ценности".
РГ: Пока что, похоже, между приезжими и коренным населением тоже идет раздел общечеловеческих ценностей, но сугубо материальных. Например, решение об упорядочении торговли на рынках цель преследовало благую, однако в очередной раз "обострило дружбу народов"...
Горшков: Думаю, массовых открытых столкновений здесь все же не будет. Другое дело, что наверняка произойдет очередной, закрытый для посторонних глаз, передел собственности и сфер влияния. Мы об этом узнаем гораздо позже, а власть в очередной раз окажется в стороне.
Что же касается законопослушных мигрантов, то им для успешной адаптации, как показали наши опросы, важны работа и среда общения. Но среда эта замкнутая, приезжие ощущают себя изолированными от общегородской среды, они не включены в те социальные сети - формальные и особенно неформальные системы взаимоотношений, которые реально работают для москвичей. Причем неготовность проявляют обе стороны: и коренные жители, вовсе не горящие принять к себе "чужака", и он сам, когда пытается жить в новом городе по собственным законам и лезть в чужой монастырь со своим уставом. В конце концов решение о переезде эти люди принимали сами. И если мы считаем нормальным, что русский в Эстонии учит государственный язык, то почему приезжий, скажем, из Азербайджана не должен нормально владеть русским языком, совершенствовать свое произношение и грамматику?
РГ: В социологических трудах последних лет стал встречаться термин "повседневность". Почему ее так важно стало исследовать? И что в данном случае имеют в виду?
Горшков: Ничего принципиально нового в термине нет, просто раньше говорили об "обыденности". Повторяющиеся устойчивые формы жизнедеятельности любого человека - вот что это такое. Причем у каждого повседневность своя - и у бомжа, и у академика. Особенность лишь в том, что сейчас в России есть несколько моделей обыденной жизни, которые лежат как будто в разных измерениях. Одна - за трехметровым забором, с охранниками и собаками. Другая - в покосившемся доме, где вдоль штакетника утром собирают бутылки и сдают по десятке за штуку. Фактически социологи признали: расслоение общества зашло настолько глубоко, что о "единстве" разных его групп говорить нельзя, и мерить в опросах "среднюю температуру по больнице" тоже. Это важно для понимания качественно изменившейся ситуации в стране.
РГ: Стал ли самый болезненный для России разлом - между бедными и богатыми - за последний год больше или остался на прежнем уровне?
Горшков: Остался. Но сам этот уровень крайне высок. Три года подряд во всех опросах, где мы просим людей назвать самое острое противоречие в обществе, с большим отрывом остается на первом месте именно это. Даже противоречия между "простым народом" и "олигархами", между обществом и властью, на взгляд респондентов, куда меньше.
РГ: Вопрос о власти будет решаться и в будущем году, и в 2008-м. Смогут ли политики каким-то образом "всколыхнуть страну", подогреть активность граждан? Не раскачают ли они общую лодку?
Горшков: Не раскачают. По крайней мере теми средствами, которые пытаются использовать для этого сейчас. Их явно недостаточно.
РГ: Что же требуется партийцам для того, чтобы люди вновь стали испытывать к ним интерес и "голосовали сердцем"?
Горшков: Если я отвечу на этот вопрос с точки зрения политических технологий, мы с вами окажем неоценимую услугу партийным боссам. Но если серьезно, то сделать им надо очень многое. Чего немало политиков абсолютно не понимают? Того, что в жизни существует такое понятие, как "мотивация". Конечно, люди действуют в соответствии со своими интересами: еще английские материалисты и французские просветители в XVII-XVIII веках писали, что интересы правят миром. Но над ними стоят мотивы поведения или выбора. Вот, например, передо мной выбор - заняться политической деятельностью или уделить больше внимания семье, своим детям. Я выберу второе. Мне это важнее, интереснее, нужнее. Может быть, в иной ситуации я бы попробовал выбрать и то и другое и разделить время между ними поровну, но в политическом процессе я не вижу ни интриги, ни ярких лидеров, не представляю, какой духовный рост и новую информацию дало бы мне личное участие в политике. То есть мотива, чтобы в нее включиться, у меня сегодня нет. И таких, как я, сотни тысяч. Пусть политическая партия сделает так, чтобы подобный мотив у меня появился, и ее ждет успех. Но пока я, как социолог, не вижу признаков роста такой мотивации у значительной части населения.
Должен, правда, отметить, что за последние годы культура работы политических партий выросла. У них, как правило, есть достаточно широкие аналитические структуры, социологические группы сопровождения. Вопрос лишь в том, как эти материалы использовать.
РГ: В политических и экспертных кругах много споров о возможном преемнике нынешнего президента. Что говорит на этот счет "глас народа"?
Горшков: Есть группы, которым абсолютно все равно. Около 40 процентов населения уже признаются в том, что могут жить без поддержки государства, профсоюзов, партий, гражданских институтов и т.д. Они выстроили такую форму существования в семье и ближнем кругу, которая позволяет решить в "ячейке общества" практически все проблемы.
Есть часть населения, которая будет голосовать за кандидата, которого предложит сам Путин, потому что за годы его президентства они достаточно стабильно устроились, адаптировались и доверяют его авторитету. У них отношение к власти простое и прагматичное: вы нас не трогайте, и мы вас не тронем. Есть социальный слой, который живет только надеждой. Они продолжают верить в "царя-батюшку" и считают, что от сделанного выбора будет зависеть уровень их дальнейшей жизни. Политтехнологам в этой среде работа найдется всегда. А самая активная и дисциплинированная группа голосующих в России по традиции - это пенсионеры. Их политические воззрения известны хорошо.
РГ: Все стабильно и предсказуемо, и все же: полностью ли мы застрахованы от неприятных сюрпризов? Нет ли у власти риска "наступить в лужу" и совершить некую ошибку, чреватую переходом к менее благостным сценариям?
Горшков: Вряд ли. От подобных луж власть отступила после того, как были с трудом исправлены ошибки, допущенные при переходе к монетизации льгот. До завершения президентских выборов никаких радикальных телодвижений в обществе, по всей видимости, происходить не будет. Что же касается неординарных событий, то они происходят спонтанно и внезапно. Включаешь утром телевизор, а там сообщают, например, о смерти Туркменбаши... Всякое бывает. Есть вещи, которые спрогнозировать практически невозможно. И социология, конечно, наука интересная, только жизнь она перехитрить не в силах. Скорее - наоборот.