Российская газета| Пытались ли вы, показывая обычную жизнь блокадников, вступить в спор с традицией "героизации" обороны Ленинграда?
Сергей Лозница| Я не ставил цели вступать в спор с традицией героизации. Просто у меня другой взгляд. Слово "герой" мне больше нравится с прилагательным "литературный".
РГ| Сначала "отбор фактуры" делали операторы. Потом из их свидетельств свой отбор делали вы. А отбор - это уже интерпретация. Можно ли сказать, что мы сталкиваемся с парадоксом "авторства документа"?
Лозница| Я бы не сказал, что операторы ставили перед собой задачу отбирать "фактуру". Мне кажется, что это слово здесь не вполне уместно. Операторы снимали события, снимали жизнь города. Наверное, по заданию. Может быть, иногда на свой страх и риск. А интерпретация уже присутствует в какой-то степени в момент съемки. Например, у нас разное отношение к нижнему и верхнему ракурсам. А это уже интерпретация.
В фильме есть такая панорама - лютая зима, люди разбирают на дрова трибуну стадиона, заснеженные, еще не разобранные трибуны, огромный портрет Сталина. Просто поворот камеры, связывающий портрет со страданием. Может быть, этот кадр получился случайно, я не знаю. Но вдруг он становится значимым, поскольку интерпретация уже существует внутри нас.
Так что никакого парадокса, о котором вы говорите, нет. Существуют противоречия в определениях. Кадр может нести в себе и то и другое, то есть быть документом, свидетельством и быть авторским. И одно не обязательно исключает другое.
РГ| Какой образ или эпизод вашего фильма вы считаете определяющим - как настроение, так и концепцию?
Лозница| Последний эпизод - публичная казнь пленных немцев в Ленинграде в 1946 году. Для меня он очень важен. Вы можете убрать последний эпизод фильма, и смысл картины изменится.
РГ| Вы как-то сказали, что надо еще разобраться в том, кто виноват, что Ленинград остался без света, тепла и хлеба. Понятно, что изначально виноваты те, кто напал на нашу страну, что вам сразу и высказали оппоненты. Вы полагаете, что необходимо историческое расследование, в ходе которого стало бы очевидно, какую долю ответственности за эту трагедию несла советская власть?
Лозница| Я думаю, что история страны до сих пор не осмыслена, не отрефлектирована, а значит, и не понята. А это чревато повторениями кошмара. Вот вы говорите, что все понятно, кто напал, тот виноват. Как будто события не существуют в их взаимосвязи. Как будто мы всякий раз начинаем писать историю с ноля. А до нападения что, не было никаких отношений? Не было совместных парадов, обучения офицеров дружественной страны, не было помощи в создании армии, не было договора о разделе Восточной Европы, не было совместной агрессии в конце концов?! А внутри страны? Чтобы кормить народ, нужно иметь не разрушенное колхозами сельское хозяйство, не уничтоженное крестьянство. В Ленинграде проблемы с продовольствием возникли уже во время финской войны. А какое количество солдат и офицеров сдалось в плен в первые дни войны, только потому что власть стала невыносима? Так в силу многих причин и возникают события. И кто несет за это ответственность? "Вина, она не там где звезды,/Вина, она внутри нас". Шекспир.
РГ| Снято множество художественных фильмов о Второй мировой войне и об одном из самых страшных ее явлений - концентрационных лагерях. Самый известный пример - "Список Шиндлера" Стивена Спилберга. Однако те, кто лагеря пережил, называют этот фильм и многие ему подобные нестерпимо фальшивыми. Значит ли это, что есть темы, поднимать которые искусство не имеет права?
Лозница| Я думаю, что дело не в теме. Все зависит от того, кто и как делает фильм. Я могу вспомнить картину "Ночной портье" Лилианы Кавани. Это глубокая и жесткая картина. Что значит, искусство не имеет право касаться каких-то тем? А кто это право устанавливает?
РГ| В течениe нескольких секунд в фильме звучит музыка Бетховена. Задумывались ли вы над вопросом, как народ, создавший великую культуру, оказался способен на чудовищные преступления? В книге Виктора Клемперера "Язык Третьего рейха" есть мысль о взаимосвязи идей и эстетики немецкого романтизма и тем, что случилось с Германией в 30-40-е годы XX века.
Лозница| Я что-то не слышал, чтобы в Германии употребляли словосочетание "великая немецкая культура". Я не оспариваю "величия", просто словосочетания такого нет. Если существует "великая культура", значит, должна быть и "ничтожная культура", или "незначительная культура". Но это же бессмыслица. Разговор о том, почему немцы избрали себе Гитлера, ровно, как и разговор о том, почему русские, или, точнее, народы Советского Союза избрали себе Сталина, конечно, не на два предложения. Это долгая история, если стараться быть подробным и корректным.
Что касается противопоставления "великой культуры" и чудовищных преступлений - а почему это не может быть связано? А Рим периода Римской империи - это "великая культура"? Культуру создают одни, преступления совершают другие, живут в одной стране, может быть, в разное время, может быть, и в одно. Со временем все это фокусируется для нас в одну точку. А идеи отличаются от воплощения их в поступке, как слово "воробей" от обозначаемой им птицы. Связь, конечно, существует, но и отличие тоже присутствует.