В последние годы академическая концертная жизнь Москвы претерпела множество преобразований, вливая в "мехи" традиционного репертуара и бодрую энергию джаза, и рафинированные синтетические проекты авангарда, и ретро - возвращения на сцену не исполнявшихся десятилетиями, а то и сотнями лет шедевров старой музыки. Александр Рудин так и назвал свой филармонический абонемент "Шедевры и премьеры", имея в виду смысл "возрождения", без которого процесс искусства выглядел бы цепью вырванных волей случая фрагментов из истории. В ранг "шедевров", не звучавших на наших сценах многие годы, попали почти все мистериальные сочинения, обращенные к тематике священной истории: литургии, "страсти", кантаты, мессы, оратории. И хотя теперь они исполняются на разные - традиционные и аутентичные - лады, многим из них еще предстоит заново родиться.
Исполнение "Сотворения мира" Гайдна по своему музыкальному статусу уже претендовало на событие. Позднее сочинение венского классика, конкурирующее с его же масштабной ораторией "Времена года", прозвучавшей три года назад в том же Большом зале консерватории под управлением дирижера Рикардо Капассо, исполнялось в советские времена только отрывками. Александр Рудин, наметив исполнить полный текст сочинения, решил экспериментировать не с составом оркестра, а подобрать солистов из числа "немецкоязычных". Целью его было вывести на первый план "библейское слово", повествующее о создании Богом земной тверди, небес и рая, где Адам славит свою возлюбленную Еву и Господа. В результате именно немецкие певцы, прошедшие школу "барочного пения" в Мангейме - Лидия Тойшер (сопрано), в Берлине - Маркус Брутчер (тенор) и в Лейпциге - Вольф Матиас Фридрих (бас-баритон), а также Камерный хор "ОСTOPUS" из Фландрии разыграли в Москве этот знаменитый гайдновский раритет.
Следуя Писанию, Гайдн вывел в солисты архангелов Габриэля, Рафаэля и Уриэля, которые помогали Богу в его Творении. 34 сольных и хоровых номера представляли все ступени, по которым продвигалось грандиозное созидание жизни на земле. Musica Viva развернули ораториальное действо, исполнив знаменитый пролог "Хаос", где Рудин без излишнего фанатизма, а наоборот, с деликатным вниманием к оркестровым деталям вытянул из партитуры все мотивы света и тьмы, бегущих волн и трепетного щебета птиц, тверди и славословий хора Богу. По ходу оратории звучание оркестра набирало краски ликования и того легкого музыкального юмора, которое позволило жизнерадостному композитору создать столь важный опус без вымученности серьезностью задачи. Контрафагот и тромбоны "рычали" "рыжеватым львом", кларнеты и флейты заливались "жаворонками", а оркестр изображал бурлящие потоки в tutti. В своем радостном, скорее пантеистическом по духу творении Гайдн изобразил и пасущуюся корову, и ползающих червей, и низвергающихся в бездну черных дьяволов. И весь этот мир звуков, напоминающий даже не средневековый театр с его иерархией небо - земля - ад, а картинку первоначальной "божественной гармонии", служил мягким, деликатным фоном для певцов-протагонистов, сменивших по ходу оратории амплуа "архангелов" на легендарных прародителей человечества Адама и Еву. Пение Маркуса Брутчера, известного в Москве по его предыдущему выступлению в партии Евангелиста в "Страстях по Иоанну" Баха, напоминало бесконечную сладкозвучную "аллилуйю", а Вольф Матиас Фридрих, преобразившийся в последней части из Рафаэля в Адама, артикулировал чувствительную кантилену, обращенную не только к Богу, но и к своей возлюбленной. Стилистически утонченной, "барочной" Евой, красочно живописующей голосом легкие мерцающие трели и хвалебные дуэты счастья, оказалась Лидия Тойшер (Эвридика в прошлогодней московской постановке "Орфея" Глюка).
Очевидно, что этот благоговейный и радостный дух гайдновского "со-творения", завершившегося мудрым заветом: "будете счастливы всегда, если не пожелаете еще большего, чем вы имеете", был удачно реанимирован именно благодаря тщательно подобранной команде музыкантов. Так же, как и тот утраченный современным человеком райский мир, о котором написал свою ораторию Гайдн.