День открытия всегда меньше всего напоминает о празднике. В театре на Марлен-Дитрих-платц, где в обычное время идут мюзиклы, еще завершаются лихорадочные приготовления: где-то стучат молотки и воют электродрели, вдоль будущей "красной дорожки" рабочие громоздят лабиринты ограждений, которые делают площадь похожей на строительную площадку. Но огромные видеоэкраны уже крутят хитовые моменты предыдущих Берлинале, а в зоне аккредитации на глазах множатся толпы прибывающих журналистов.
Приходят первые известия о том, что все с фестивалем будет зер гут. Даже китайские цензоры пропустили, наконец, в берлинский конкурс фильм "Затерянные в Пекине" о страстях, разгоревшихся в столичном массажном салоне, - чиновники успокоились, когда режиссер Ли Ю внесла 53-ю поправку, выстригла из фильма 15 минут действия, изменила финал и убрала несколько сюжетных линий. И теперь 16 февраля останки картины будут представлены заинтригованной публике. Ли Ю уже опытный боец: в 2002-м ее лесбийская картина "Рыба и слон", снятая на 16-мм пленке, тоже преодолела цензурные заслоны, прежде чем проникла на Берлинале.
Из наиболее ожидаемых здесь лент - европейская премьера конкурсной новинки Стивена Содерберга, официальный сеанс которой пройдет сегодня. Ожидания понятны: фильм называется "Хороший немец", и его действие происходит в разрушенном войной Берлине перед Потсдамской конференцией Большой Тройки. Кроме того, все-таки это Содерберг - бунтарь и экспериментатор, который в конце 80-х стал самым молодым героем Канна, в 26 лет сорвав "Золотую пальмовую ветвь" за авангардистский фильм "Секс, ложь и видео".
Теперь ему 44, и он снова сделал картину, которую можно считать экспериментом. Снятая по роману Джозефа Кэнона, она рассказывает о военном журналисте Джейке Гейсмере, который до войны работал в Берлине репортером и крутил любовь с девушкой Линой Брандт. Теперь он возвращается на руины некогда имперского города, чтобы освещать конференцию в Потсдаме, а главным образом - чтобы отыскать свою Лину. Найти ее оказывается несложно: она теперь любовница его шофера Тулли. Но Тулли вскоре найдут застреленным, и Джейк вопреки собственной воле окажется вовлеченным в опасные махинации с участием Лины, советского генерала Сикорского и штатного ученого СС, причастного к разработкам атомного оружия.
Вопреки детективному построению сюжета, фильм удивительным образом лишен даже признаков напряженности - развивается анемично и удерживать интерес в принципе неспособен.
Думаю, Содерберга здесь подвел его конек - страсть к вечному формальному эксперименту, которая высасывает из него все наличные творческие ресурсы так, что ни на сюжет, ни на характеры уже не остается сил. В своих интервью Содерберг признавался, что больше всего на свете хотел бы быть Майклом Кертицем - был в истории кино такой голливудский режиссер венгерского происхождения, который сделал более ста разнороднейших по жанру картин и прославился "Касабланкой". Содерберг не вполне уточнил, что именно в Кертице он хотел бы повторить - его невероятную плодовитость, или всеядность, или неотразимо эмоциональный, хотя и навсегда ушедший стиль старого кино. Ответ в его новой картине: своего "Хорошего немца" он не просто стилизует под "Касабланку" (а заодно и под Хичкока, и под немецкое кино 40-х) - метод стилизации Содерберг уже давно опробовал в своей картине 1991 года "Кафка", снятой под немецкий экспрессионизм. Он идет значительно дальше: тщательно реанимирует всю технологию кино середины ХХ века, пытаясь в буквальном смысле почувствовать себя в кертицевском режиссерском кресле. Использует старые съемочные камеры и громоздкие микрофоны, запретил операторам пользоваться современными объективами с "зумом" и вооружил их только той оптикой, какой пользовался Кертиц.
Он изучил опыт Кертица в построении мизансцен и ставил свет, как это делал Фассбиндер в его "аденауровской трилогии" про послевоенную Германию, отчего Кэйт Бланшетт стала походить на морфинистку из "Тоски Вероники Фосс". Ее загримировали под вамп 40-х, и она говорит низким, чувственным, "немецким" голосом Зары Леандер. Содерберг снял картину целиком на черно-белой пленке, добиваясь изображения не четко графичного, как принято теперь, а размытого, затененного, с контражуром, словно пленка полвека пролежала в сырости. Сделал бы и формат кадра, как прежде, но тогда картину вообще было бы невозможно показать в большинстве современных кинотеатров - там и экрана такого уже нет.
Он просмотрел много хроники, запечатлевшей Берлин 1945-го, и частично ее использовал - включая кадры с Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным. Но берлинские руины построил где-то под Лос-Анджелесом - очень натуральные, по-немецки фундаментальные, и все же оперные. Немецкому зрителю судить о достоверности обстановки, я же могу свидетельствовать, что историческая дотошность Содерберга ограничилась оптикой и вампирическим освещением. Генерал Сикорский у него похож на советского командира не больше, чем на французского шансонье, - у него какая-то дикая парадная форма, он свободно говорит по-английски и открыто влезает в коммерческие сделки с американцами, не опасаясь быть тут же расстрелянным за измену родине. Советские солдаты даром что щеголяют в отдаленно похожей униформе, но ведут себя как наши эмигранты на Брайтоне - и хотят быть американцами, да русский дух не пускает. Зато изображение действительно размыто, как в советском клубе 40-х.
В этом эксперименте не просматривается иной цели, кроме как быть экспериментом. Положенные в основу сюжета мотивы сами по себе весомы - речь идет об охоте, которую развернули американские и советские власти за обладание военными секретами поверженных немцев и за их учеными-атомщиками. Но режиссеру эти мотивы интересны лишь как повод для формального упражнения, он даже не считает нужным подогревать зрительское внимание к интриге - и этим принципиально отличается и от Кертица, и от Хичкока. Формальными задачами поглощены и актеры, которым важно подойти к камере в строго стилизованном ракурсе, и им уже не до углубления в характеры. Поэтому не вышло из Содерберга и нового Фассбиндера.
Зато свою мечту делать, как Кертиц, по два фильма в год Содерберг успешно претворяет в жизнь: едва закончив "Хорошего немца", уже доделывает "Тринадцать друзей Оушена" и запускается с байопиком о Че Геваре - на испанском языке. Тоже, значит, будет эксперимент.