14.02.2007 00:06
Культура

В Петербурге появился "Фигаро"

В Петербурге появился "Фигаро"
Текст:  Марина Дмитревская
Российская газета - Федеральный выпуск: №0 (4294)
Читать на сайте RG.RU
Пьер Огюстен Карон де Бомарше - сын часовщика и сам часовщик - знал толк в часовом механизме, поэтому его комедии третье столетие работают как исправные часы.

 

Пьер Огюстен Карон де Бомарше - сын часовщика и сам часовщик - жил в другом историческом времени и знал ему цену так же, как знал цену времени художественному. Когда-то казалось: проблемы третьего сословия - часовщиков и их сыновей - устарели, а в вечную комедию, как в "бутылку шампанского", Бомарше запечатал только хмель горького человеческого остроумия.

Теперь так не кажется. Каждый век, каждая революция рождают новое третье (пятое, десятое...) сословие, завоевывающее мир, и неспроста в нашем театре то тут, то там стали появляться многочисленные "Фигаро". Эта зима особенно плодородна на них: почти одновременно вышли спектакли Кирилла Серебренникова в Москве, Виктора Крамера в Петербурге, Олега Рыбкина в Перми, чуть раньше в Екатеринбургской музкомедии появился спектакль Дмитрия Белова. Но мой предмет - "Фигаро" в "Балтийской доме".

Виктор Крамер, а также художники Петр Окунев и Ольга Шаишмелашвили помнят, что Бомарше был сыном часовщика - и потому огромные шестеренки часового механизма висят на заднике. Более того, у Фигаро на лбу лупа, помогающая зорко разглядеть при починке часовой механизм, жизнь, людей, время - и в начале он слушает ход сразу двух карманных часов (двух веков?), приложив их к ушам и пытаясь понять, тикают ли они, "тикает ли" комедия Бомарше... А потом садится на некий "часовой станок" и, энергично крутя педали, как будто лихо запускает машину времени. Время, вперед!

Кажется, ни секунды не будет утеряно - и первоначальная суета, мельтешня, беготня "безумного дня" (ставить все это Крамер мастер!) обретут внятность высказывания, и режиссер рачительно, а не расточительно распорядится отведенным художественным временем. Но кроме часов главной деталью оформления становятся гардеробные вешалки на колесиках - с белоснежными многочисленными рубашками. За ними прячутся, через них ходят, их катают. Похоже на приготовление к большой стирке, и мы ждем эту "стирку", а также "утюжку" отдельных эпизодов, где разгладятся складки смыслов и расправятся кружева накрахмаленных диалогов. Но спектакль развивается в стиле неуемного корпоративного праздника, где все до кучи и главное - развлекать без пауз, не давая ни минуты тишины и покоя. Истрачено много денег на все сразу, а значит, надо использовать все это одновременно и затейничать до потери сознания.

Увы, В. М. Крамер - не сын часовщика и сам не часовщик. Четыре часа (!) мы барахтаемся в безумном кавардаке растянутых аттракционов, как маленький Керубино (отлично сыгранный юным Александром Передковым) барахтается в простынях и рубашках Графини, когда Сюзанна (хорошенькая и энергичная Наталья Высочанская) прячет его от Графа в корзине с бельем.

Быть точным как часы не получается. По ходу дела теряется и вязнет даже интрига.

И что же Фигаро - Андрей Мерзликин, наш "бумер", приглашенный, надо полагать, на это торжество в качестве завлекающего зрителей медийного лица? О нем, как и о его герое, нельзя произнести ни одного суждения, этот Фигаро пока не имеет черт, свойств, его энергия не драматична и не комедийна (а медийность энергии не прибавляет), он существует вне всякого времени и посвящен только физическому освоению большого пространства Балтдома. Лишившись заглавного героя, безумный день вовсе не имел бы центра, если бы "право первой ночи" не взял-таки Граф Альмавива в блистательном фарсовом исполнении Константина Воробьева. Аристократ сцены дает урок "третьему сословию", как истинный сюзерен - вассалу. Отточен каждый жест, взгляд, интонация, со временем возникнет еще большая свобода - и вот она, бенефисная роль...

В финале на свадьбу Фигаро вывозят заряженные петарды. Мы с ужасом ждем, что непременный атрибут корпоративных торжеств, раз уж его вывезли на сцену, выстрелит фейерверком, как чеховское ружье. Но фейерверка не дают, а только швыряют на белый щит куски разноцветной краски - и это становится символом всего спектакля: он не "выстреливает", а швыряется всеми красками без разбору, за четыре часа превращаясь в сказку о потерянном времени - социальном, художественном и физическом. Времени нашей жизни.

Театр Санкт-Петербург Северо-Запад