Татьяна Бирштейн: Она была учреждена ЮНЕСКО десять лет назад. Поначалу ее давали лишь женщинам-биологам, а теперь решили включить представительниц всех естественных наук. Авторитетное жюри во главе с нобелевскими лауреатами выбирает для награждения одну женщину-ученого с каждого континента. Северная Америка, как правило, представлена только США и Канадой, там премию получают в основном американки. Ну а наша Европа - это много стран, соответственно много и претенденток.
Представительница России еще никогда не получала эту награду, мне посчастливилось стать первой. Меня номинировал наш выдающийся химик академик Алексей Хохлов и французский физик Баут. Если с Хохловым мы много лет работаем практически бок о бок, то с Баутом мы и встречались-то всего один раз.
РГ: В наградном листе сказано, что вы удостоены этой премии "за выдающийся вклад в понимание размеров, формы и подвижности макромолекул". Можно объяснить суть дела попроще?
Бирштейн: Здесь придется вспомнить школьный курс, где описано, что такое полимеры. Это гигантские цепи, которые состоят из миллионов мономолекул. Но сама я не химик, не создаю полимеров, я физик-теоретик. Так вот мне вместе с коллегами впервые удалось разобраться, а что из себя представляют такие макромолекулы, какова их форма, подвижность, свойства и т.д. Зная все это, уже можно создавать новые материалы не вслепую, а по определенной программе. Это наукой я занимаюсь более 50 лет.
РГ: Честно говоря, войдя в ваш кабинет, я очень удивилась. Такой крошечный, стол и стул еле помещаются. Неужели вы, ученый мирового уровня, работаете здесь несколько десятилетий?
Бирштейн: А мне больше ничего не требуется. Повторяю, я же теоретик. У меня все под рукой: вот бумага, вот ручка, вот компьютер, вот голова. И еще - вид из маленького окошка: на историческую часть Васильевского острова.
РГ: Как вы пришли в науку?
Бирштейн: На студенческой скамье я занималась экспериментальной физикой, но после окончания университета в институт устроиться не удалось. Пошла работать в одно маленькое конструкторское бюро здесь в Ленинграде. А через три года, когда открылась аспирантура на кафедре теоретической физики Института имени Герцена, ушла из КБ и стала готовить диссертацию. Там, на кафедре, определился и главный научный интерес - полимеры. А уже оттуда в 1958 году перешла в Институт высокомолекулярных соединений.
РГ: Татьяна Максимовна, как вы оцениваете сегодняшнюю ситуацию в науке?
Бирштейн: Что можно сказать... Вы же прошли по коридорам нашего института, заглянули в лаборатории. Нищета очевидна. Если денег нет, то их нет.
Очевидно, власть считает, что вкладывать средства в науку нецелесообразно. Иначе откуда, скажите, могло взяться решение о том, что бюджетные средства должны выделяться лишь на зарплату научным сотрудникам. Да и та не блещет щедростью. Я, с моим стажем и профессорскими регалиями, получаю менее 15 тысяч рублей. Правда, жаловаться я не могу - не бедствую. В течение многих лет по конкурсу получала помощь от Фонда Сороса. А когда мне исполнилось 70 лет, стала "заслуженным соросовским" профессором и теперь имею право на помощь пожизненно. А главная беда в институте - устаревшее оборудование. Без него нет развития. Именно по этой причине продолжают уезжать способные ребята.
РГ: Но вот вы стали лауреатом престижной премии. Может это как-то повлиять на имидж вашего института?
Бирштейн: Для российской науки в целом некоторая польза от моего награждения есть уже сейчас. ЮНЕСКО приняло решение о материальной поддержке молодых женщин-ученых нашей страны. Уже есть и специальная программа, в соответствии с которой ежегодно пяти ученым будет выделяться грант по 10 тысяч долларов. Надеюсь, будет польза и для нашего Института высокомолекулярных соединений.