Российская газета| Не раз приходилось слышать, что почти каждый ученый мечтает стать американским профессором. Чем же так привлекательна эта должность? Зарплатой?
Константин Северинов| Зарплатой в том числе. У профессора она составляет около 100-150 тысяч долларов в год. Но есть много и других достоинств. Скажем, в США единственный, кто обеспечен постоянной работой до конца жизни, это профессор. Стоит вам занять эту должность, и университет теряет право вас уволить. Вы можете заниматься чем угодно, но вам будут платить зарплату. Это сделано, чтобы ученый был свободен от давления администрации в выборе своих научных интересов.
Словом, американский профессор имеет максимальные возможности для самореализации при максимальной свободе.
Вообще роль профессора в США уникальна. Он и возглавляемая им лаборатория - это краеугольный камень американской науки, а вовсе не университет и институт, как у нас многие думают. Дело в том, что именно профессор является своеобразной машиной для добывания денег. Выигрывая грант, скажем, в миллион долларов, вы приносите дополнительно своему университету еще 560 тысяч долларов. Причем своим миллионом вы вольны распоряжаться по собственному усмотрению: сами набираете сотрудников, устанавливаете зарплаты, увольняете, закупаете оборудование и т.д. В общем, вы бог и царь.
РГ| Такое даже нашим академикам и не снилось. Кстати, в России никто не может сказать, по каким критериям выбирают в члены академии, учитывается ли, например, число публикаций, их цитируемость. А как становятся американским профессором?
Северинов| Здесь все предельно прозрачно. Университет, который намерен пригласить вас на эту должность, прежде всего интересуется - сколько вы ему принесете денег. Ваши шансы намного повышаются, если, еще не будучи профессором, вы уже имели грант и сами себя обеспечивали.
Конечно, требуются публикации в престижных журналах, причем ваша фамилия обязательно должна стоять в списке авторов первой. Это тот, кто сделал основную часть работы. И еще нужны как минимум три рекомендации от авторитетных ученых. Такой джентльменский набор открывает путь к должности профессора-ассистента.
Российская наука не умерла, а переехала за границу, ее надо не воскрешать, а возвращать
А чтобы забраться на самую вершину, стать полным профессором, вам отводится шесть лет. За это время вы должны доказать, что способны развить собственное оригинальное направление и стабильно добывать для университета деньги. То есть участвовать в очень жесткой гонке за грантами, которую еще называют "крысиной". Через шесть лет наступает момент истины: оставят в университете или нет. Обычно сходят с дистанции и не получают статус полного профессора около 30 процентов ученых, а в знаменитых учебных заведениях, например в Гарварде, около 70.
РГ| Когда вы уехали в США и стали там профессором?
Северинов| После окончания биофака МГУ я довольно быстро поступил в аспирантуру Института молекулярной генетики РАН и по обмену молодыми учеными почти сразу же уехал в США. Два года работал в лаборатории Колумбийского университета.
В 1993 году защитил кандидатскую диссертацию в России, затем работал в Рокфеллеровском университете, а в 1997-м стал профессором и получил свою лабораторию в университете Ратгерса штата Нью-Джерси, имею более 120 публикаций в международных журналах.
РГ| Зачем успешному ученому возвращаться в Россию?
Северинов| Сразу проясню ситуацию. В Америке у меня осталась действующая лаборатория. В России выиграл грант в конкурсе на новые группы, учрежденном президиумом РАН. Согласно условиям, в течение пяти лет получаю ежегодно 4,5 миллиона рублей, девять месяцев в году работаю здесь.
Почему пошел на это? Понимаете, когда вам нет еще и сорока, а вы уже пожизненный профессор и в основных чертах представляете, как будет идти жизнь до 70 лет, то становится немного скучно. Моя американская лаборатория работает как отлаженный механизм, у меня в США сформировался вполне определенный научный имидж, есть конкретная ниша - бактериальная транскрипция, где все прекрасно знают, кто есть кто. Но хочется выйти из образа, заняться совершенно новыми темами. И в России такой шанс представился.
РГ| Но вы же прекрасно знаете, как сложно сегодня в нашей стране заниматься наукой...
Северинов| Потенциал российской науки из рук вон плохо используется. Объясняя низкую эффективность своих работ, многие ученые ссылаются на недостаток финансирования. Да, его не хватает. Но в США самые богатые лаборатории далеко не всегда являются самыми успешными.
В науке не все решают деньги. Вот лишь один пример. У российских ученых есть масса оригинальных работ, но чтобы они были опубликованы в престижных журналах и признаны в научном мире, им, как правило, чего-то не хватает. Как картине последнего мазка, который делает ее законченной.
В США это умение нарабатывается и в гонке за грантами, и в борьбе за публикации в престижных журналах. А многие российские академики, объясняя нынешнее падение числа публикаций, ссылаются на политику редакций, якобы направленную против наших ученых. Но это совсем не так. Что я и хочу показать на собственном примере.
За два года работы в России удалось получить принципиально новые результаты и опубликовать серию статей в престижных журналах. Причем первыми авторами являются российские ученые. И никто никаких препятствий нам не чинил, редакции интересует только наука, а кто автор - роли не играет.
РГ| Такая позиция многим академикам не понравится. Она звучит как вызов. Или я ошибаюсь?
Северинов| Да, вызов, и прежде всего самому себе. Но не только. Когда слышу, что российскую науку надо чуть ли не воскрешать, я не согласен. Она не умерла, а переехала за границу, но русской быть не перестала. Нашу науку надо не воскрешать, а возвращать. Именно в этом и должна быть суть ее реформирования.
Из работающих за рубежом россиян выделить тех, кто создал себе имя в мировой науке. Думаю, таких наберется несколько сотен. Оценить их научную эффективность, а также суммы, необходимые для их возвращения в Россию. Эти деньги мизерные по сравнению с нынешним бюджетом РАН, но академия расходует его нерационально, поэтому и ее научный КПД невысок.
РГ| Вряд ли нашими реалиями удастся прельстить многих из ученых, добившихся за границей успеха. А как вам здесь работается?
Северинов| Не просто. Скажем, в России я до сих пор не профессор и не доктор наук, хотя имею много статей в научных журналах. Но ВАК их не признает. Для него авторитетными являются лишь публикации в российских журналах, а у меня не было ни одной. Пришлось срочно написать три работы. Докторскую диссертацию я уже защитил, но пока она не утверждена.
Кстати, американцы провели реформу своей науки по инициативе Джона Кеннеди, когда поняли, что отстали в космической гонке. Именно тогда ставка и была сделана на грантовую систему, на ведущую роль лабораторий и их руководителей.
В России все иначе. Здесь у института общая казна, куда стекаются все гранты. Имея их, директор может вести "свою игру". То есть у нас ученый не хозяин своего гранта. Например, на все оборудование дороже 2500 долларов он обязан объявить тендер. Это бессмыслица, ведь сумма смехотворная. Тот, кто это придумал, не понимает, как делается наука. Скажем, вам среди ночи может прийти идея, она вас жжет, вы хотите это срочно сделать, для чего нужны приборы и препараты. В США все приходит на следующий день, максимум через неделю. А здесь требуется год.
Кстати, все приборы и препараты я привожу сюда из Америки, где они вдвое дешевле, чем в России. Там есть масса фирм, борющихся за покупателя, они предлагают цены ниже каталожных, а здесь они намного выше.
РГ| А в Институте молекулярной генетики, где вы сейчас работаете, сотрудники ходят на экскурсии в лабораторию американского профессора?
Северинов| Вначале приходили, просили - покажи империю. Но у меня нет лаборатории, а только группа из трех человек. И небольшая комната. Конечно, проблем много, но я знал, на что шел. В то же время, когда веду семинар на биофаке МГУ, получаю удовольствие. Намного больше, чем обучая американских студентов. Наши перспективнее, у них выше потенциал. Многие хотят остаться в России, и я хочу им в этом помочь.