Увидеть нового "Бориса" смогут и телезрители, для которых канал "Культура" устроит прямую трансляцию спектакля 28 апреля. Обновление постановки "Бориса" в Большом театре связано не только с новой сценографией, декорациями и костюмами. Впервые осуществлена работа над очищением авторского текста Мусоргского от различных наслоений и неточностей, накопившихся во множестве различных редакций этого сочинения. Старая постановка Леонида Баратова (1948 года), в которой мы привыкли видеть эту оперу в Большом театре, являлась вольным прочтением текста Мусоргского и скорее отвечала идеологическим задачам своего времени.
На этот раз к работе были привлечены научные консультанты - музыковеды Евгений Левашев и Надежда Тетерина. В специальном интервью "Российской газете" Евгений Левашев прокомментировал новую работу.
Российская газета: Какое ваше личное отношение к концепции, которую разработал режиссер Александр Сокуров?
Евгений Левашев: Я не принадлежу к категории людей, выносящих однозначные суждения. В свое время у меня даже получалось работать сразу в двух командах, придерживающихся противоположных принципов в оперной режиссуре. Например, я сотрудничал с Ольгой Ивановой и Евгением Колобовым над постановкой "Бориса Годунова" в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко и одновременно с Николаем Кузнецовым, Александром Лазаревым и Валерием Левенталем работал над оперой "Жизнь за царя" в Большом театре. Критика рассматривала эти спектакли как антагонистические по подходу к драматургии, а мне удалось, не кривя душой и не изменяя своим художественным взглядам, ужиться со всеми. Я восхищаюсь режиссерскими работами Александра Сокурова в кино. Он по образованию историк, и серьезные исторические знания раскрывают ему другую картину в "Борисе". Это опера про соотношение человеческих стремлений с волей Господа. Каждый герой в этой драме поражен определенной страстью, желанием достичь своей цели.
РГ: Сколько может быть сценических вариантов одной сцены, не разрушающих авторский замысел?
Левашев: Очень сложно определить. Расскажу лишь об одном фрагменте: сцена, где Гришка Отрепьев вместе с беглыми монахами Мисаилом и Варлаамом находятся в корчме на литовской границе и приходят пристава, разыскивающие беглого самозванца. Существует множество противоположных версий этой сцены. Первая версия - Григорий выпрыгивает в окно, все гонятся за ним и музыка изображает переполох. Вторая трактовка - самозванец убегает, остальные его преследуют, комната в корчме остается пустой, и тут во всю русскую ширь звучит тема убиенного царевича Дмитрия, поражающая своей лирической красотой. Третий вариант - в длинном плаще Гришка слушает, как Варлаам читает приметы самозванца, а пристав уже подозрительно смотрит на него. Тогда Гришка становится на возвышение и сбрасывает с себя темную накидку, а под нею оказывается царская одежда. Все падают ниц. В таком решении воплощен весь будущий польский акт. Четвертая интерпретация - самозванец выпрыгивает в окно, а дальше обстановка круто меняется. Вдруг мы оказываемся у стен Кремля, а Самозванца на руках несет толпа как нового царя. Крики "держи его, держи его" означают, что нужно держать его крепче и поднимать выше. Но и это еще не все варианты. Дальше вот еще, что было: Гришка понимает, что он обречен, в душе его идет жуткая борьба. Он не знает, как ему поступить, его начинает бить нервный тик. В тот момент, когда все осознают, что это и есть самозванец, он падает на пол и начинает биться в эпилептическом припадке, прямо по Достоевскому. Все бросаются на приставов и кричат "держи ... держи", но их слова относятся уже к приставам, ведь нельзя же арестовывать блаженного.
РГ: Если бы вы были режиссером этой постановки, какую бы версию выбрали?
Левашев: Опера - это конгломерат разных тенденций, которые идут и изнутри текста, и от культурной традиции, и от восприятия сегодняшней аудиторией. И мне кажется, что тому, кто сегодня берется ставить "Бориса", надо выбирать вариант, который будет востребован именно в данный момент определенной публикой и в определенном театре. Я принимаю такой подход, как развитие полифонии у Баха: сначала одна тема главенствует, потом она уходит на задний план и господствует другая тема. Подобная полифония идей есть и в Мусоргском, и в Бахе, об этом же писал Бахтин, исследуя творчество Достоевского. При Мусоргском сравнение древних времен с современностью воспринималось наиболее актуально. Например, Аида и фараоны из вердиевской оперы ассоциировались с людьми XIX века. В "Князе Игоре" герои языческих времен поражали сходством своих чувствований с современниками Бородина. Тогда действовал принцип "чем дальше в историю, тем ближе к современности", при этом все изображалось согласно "археологической достоверности", как это говорил музыкальный критик и историк Стасов. А сейчас другое отношение к истории.
РГ: Поменялось отношение к истории или люди стали меньше знать?
Левашев: Думаю, это связано с другим пониманием историзма. Мы не знаем точно, что произошло в эпоху Бориса Годунова. До сих пор существуют разные точки зрения историков на эти события. В свое время Мусоргский принял позицию, которую сформировал Пушкин, он ему поверил.
РГ: Так о чем опера "Борис Годунов"?
Левашев: Во-первых, у Мусоргского семь опер с таким названием. Мы с Надеждой Тетериной шутим, что русских опер у нас мало, зато "Борисов Годуновых" много. И во всех вариантах Мусоргский дает разные исторические концепции. Одно дело, когда опера заканчивается просветленной смертью Бориса, а другое дело, когда народ в последней сцене восхваляет Самозванца будто языческого идола.