Загадки дворянского зала
Российская газета: Позвольте начать с поздравлений, и не только по поводу блестящего окончания строительно-реставрационной эпопеи. Вы только что избраны почетным членом одной из самых престижных в мире музыкальных академий - Санта-Чечилия.
Юрий Темирканов: Спасибо. Работать в Италии приятно и почетно. Я вообще люблю смешение эпох, когда древность в гармонии с современностью.
РГ: А к какой эпохе вы себя относите?
Темирканов: К ХIХ веку. Психологически мне это близко.
РГ: Вероятно, вам близка первая четверть ХIХ века?
Темирканов: Да, особенно этот период. Вообще, мне кажется, именно ХIХ ассоциируется с понятием "имею честь". И мне это приятно и дорого. В ХХ этого почти не было: были лишь исключения, подтверждающие общее правило. Система отменила мораль как таковую.
РГ: Вы всегда относились к Большому залу филармонии - залу петербургского Дворянского собрания с особым трепетом. Почти четверть века назад, будучи главным дирижером Кировского театра, вы ставили "Евгения Онегина" и сделали именно этот зал местом встречи Татьяны и Онегина в Петербурге. Зритель видел стройные колонны, искрящиеся люстры и узнавал зал.
Темирканов: Это было вполне оправданно. Высший свет ведь собирался там. Правда, Пушкин этого зала не увидел: он построен два года спустя после гибели поэта - в 1839 году.
РГ: Однако гостем того бала, где встретились Татьяна и Онегин, был Пушкин. Вы ввели этот персонаж в несколько мизансцен. Правда, после нескольких спектаклей Пушкин исчез. Почему? Слишком привлекал внимание публики?
Темирканов: Да, зритель узнавал персонаж и переставал следить за сюжетом. А вообще, идея "пригласить" Пушкина в зал Дворянского собрания пришла ко мне по простой причине: один мальчик из балетной труппы Кировского театра был очень похож на поэта. И я решил: пусть появится такой немой персонаж, который будет наблюдать за происходящим. Потом, посмотрев, я подумал, что появление "Пушкина" нарушает течение спектакля.
РГ: Большой зал филармонии после реставрации выглядит отлично, и никаких новомодных изменений, во всяком случае внешних, нет. Вы довольны итогами? Не исчезла знаменитая аура этого места?
Темирканов: Эту ауру ремонтом уничтожить нельзя. Да и реставрационное вмешательство было весьма тактичным. Кажется, с 1839 года, с момента открытия, этот зал ни разу не реставрировался капитально. И мы гордимся, что все получилось очень хорошо.
РГ: Зал Дворянского собрания после революции весьма изменился, став концертным. Появилась сцена, которой, разумеется, не было в зале, предназначенном для великосветских балов, стал наклонным пол. Появился великолепный немецкий орган, перевезенный после революции из института знаменитого доктора Отта, увлекавшегося музыкотерапией. Значит, при реставрации ориентировались на послереволюционный облик зала?
Темирканов: Безусловно. Главным образом мы старались ничего не испортить, и я старался досконально за этим следить: общался со строителями и архитекторами. Мы не меняли ни одного кирпичика. Ведь память живет и в камне, и в стенах: именно они хранят ту ауру, о которой мы только что говорили. Новодел не держит истории, не хранит память. Мы вернули цветовую гамму всех помещений здания, воссоздали росписи, укрепили люстры и колонны, находившиеся в аварийном состоянии, привели в порядок потолки, полы и фундамент. Единственно, что пока не удалось, - вернуть гербы, которые до революции в зале были, - денег не хватило. Но обязательно сделаем это в 2008 году.
Отец Прокофьеву квартет заказал
РГ: В афише Большого зала никаких мероприятий, посвященных открытию после реставрации, нет. Даже вчерашний концерт-открытие не был обозначен, а первыми увидели обновленный зал ветераны Великой Отечественной и блокадники.
Темирканов: Зал открылся в преддверии Дня Победы. Я считал, что именно те, кто защищали наш город, кто приходили сюда на концерты во время блокады, должны стать первыми гостями. Концерт благотворительный, бесплатный для них. И я не хотел никакой рекламы, пышных анонсирующих объявлений в СМИ о благотворительной акции. Зачем? Это наше дело.
РГ: Концерт, в котором приняли участие заслуженный коллектив России - оркестр санкт-Петербургской академической филармонии и певцы Академической капеллы им. Глинки, памятные подарки и цветы каждому слушателю,- дорогое удовольствие. Средства на все это - из вашего благотворительного фонда?
Темирканов: Да, у нас каждый год ко Дню Победы такие концерты. Мы помним.
РГ: Война для вас - факт личной биографии, война отняла у вас отца?
Темирканов: Отца расстреляли фашисты в 1942-м - он был комиссаром партизанского отряда. Ему был 31 год. Квартиру у нас после войны отняли, пенсию за отца не давали, поскольку он не на фронте погиб, а партизанил. Справок о расстреле, как вы понимаете, фашисты не выдавали. Мой отец - один из первых кабардинцев, которых отправили учиться в Москву, в университет. Вернувшись, преподавал, потом стал ректором первого вуза в Кабарде, стал министром культуры в 28 лет. Он умудрился заказать Прокофьеву, эвакуированному в Нальчик, квартет на кабардинские темы. Я, когда учился в Ленинградской консерватории, прочитал об этом в воспоминаниях Прокофьева. Сергей Сергеевич сначала назвал это чудовищным предложением - кабардинской музыки в европейском понимании не существовало. А потом "вслушался" и написал. Это лучший, как мне кажется, прокофьевский квартет. Несчастье, увы, больше всего объединяет людей. Семья у нас была крепкая, теплая, возможно, потому, что все старались облегчить тяготы, выпавшие на долю каждого. Такой она и осталась.
Все пути из Кабарды
РГ: На каком языке говорили у вас дома?
Темирканов: На кабардинском. Мама до конца жизни с трудом говорила на русском. Я же, когда приезжаю в Нальчик, обязательно общаюсь с родственниками по-кабардински. У Расула Гамзатова в книге "Мой Дагестан" есть такой сюжет: после войны он встретился в Париже с дагестанцем, которого на родине считали погибшим. Вернувшись домой, он рассказал родственникам этого человека, что тот жив. А мать его спросила: "Расул, как ты разговаривал с моим сыном?" Гамзатов ответил: "У нас был переводчик". Она заплакала и сказала: "Значит, правда, что он погиб". Красивая притча, правда?
У каждой личности есть своя "среда обитания" - она формируется языком, генетикой, культурными традициями и, конечно, внутренним духовным миром.
РГ: Вы каждый год ездите в Кабарду?
Темирканов: Стараюсь, хотя бы на несколько дней - больше из-за плотного рабочего графика не получается. Мама у меня умерла несколько лет назад. У нас, кабардинцев, есть замечательная пословица: пока у тебя жива мать, ты ребенок, когда она умирает, ты - сирота. Мама - центр, который нас всегда объединял, и она всегда радовалась, что ее дети выросли приличными людьми, что у них что-то получилось в жизни. Это, наверное, огромное счастье. Честно говоря, она не очень понимала, чем я занимаюсь, но она чувствовала, что чем-то не совсем обычным.
РГ: А как вообще случилось, что вы стали заниматься музыкой?
Темирканов: Вот именно - случилось. В Ашхабаде было землетрясение, и оттуда к нам, в Нальчик, приехали музыканты, которым нужна была работа. Одному скрипачу, поселившемуся рядом с нами, нужны были ученики. Он увидел меня на улице и спросил: "Хочешь учиться играть на скрипке?" На Кавказе не принято говорить старшим "нет", и я согласился, не зная, о чем он говорит. Скрипку мне дали в школе - из тех, что по три рубля мешок. Мне же понравилось ходить к нему на уроки потому, что он меня кормил: дома мы никогда досыта не ели. Я даже думаю, что мой первый учитель не очень любил учить - он был играющим музыкантом - просто ему нужно было на что-то жить. Но если он заинтересовался ребенком, то занимался очень увлеченно. И мне повезло - я его заинтересовал. А потом, когда я окончил музыкальную школу в Нальчике, меня отправили учиться в Ленинград, в десятилетку при консерватории.
РГ: Вы виделись со своим первым учителем позже, когда стали знаменитым музыкантом?
Темирканов: Да, когда приезжал в Тель-Авив дирижировать Израильским симфоническим оркестром. Я пригласил его на концерты, привез свои диски как отчет - он невероятно гордился. Говорит: "Как замечательно! Я сейчас их все поставлю на полку, потом буду долго рассматривать". Я отвечаю: "Заодно и послушаете". Он замялся, помолчал: "Я же пенсионер, и такой аппаратуры у меня нет". Естественно, на следующей день она у него уже была.
Как я угощал нобелевского лауреата
РГ: Вы говорите, что у каждой личности есть своя среда обитания.
Темирканов: Петербург, Ленинград, книги и мои друзья - вот та среда, которая меня вылепила. Я живу в историческом центре Петербурга. Недалеко дом, где жил Гоголь, через улицу жил Чайковский. Работаю в здании Дворянского собрания. Петербург меня, как бы это сказать точнее, - сконструировал что ли. Я вообще не представляю, что мог бы жить где-то в другом месте. Люблю ездить, люблю бывать в разных странах и разных залах, но жить хочу и могу только в Петербурге. Я юридически по рождению не петербуржец, но это мой город.
РГ: Петербург со дня его основания делали - в духовном и материальном смысле - приезжие, "юридически не петербуржцы". Поэтому он и получился такой уникальный, со сложной гармоничной палитрой.
Темирканов: Вы правы - чтобы получилась полифония, нужны разные голоса. Чтобы получилось настоящее произведение, необходимо долго, трудно работать над ансамблем. Это относится к архитектуре в той же степени, что и к музыке.
РГ: О друзьях: вы дружили с Иосифом Бродским, причем в не самые удобные для этого времена - когда он был "выдавлен" из СССР, и из-за встреч с ним вы могли стать невыездным. Это в лучшем случае. Как вы познакомились?
Темирканов: Я не уверен, что это была дружба, может, просто общение двух людей, созданных одним - чудным городом? Но мы не пропускали случая, чтобы увидеться, хотя это было непросто - за мной следили, за ним наблюдали. По-моему, нам было приятно друг с другом. Вот видите, "друг с другом" - язык ведь не ошибается? А познакомились мы в Америке. Я тогда даже стихов его не читал. После концерта к нам подошла девушка, которая очень сносно говорила по-русски. Я спросил, откуда она? "С факультета славистики. Наш преподаватель Иосиф Бродский", - ответила она. И я попросил его телефон. Подумал: выставили человека по-скотски из страны - это большевики всегда умели - нельзя же не позвонить. Позвонил: "Мы не знакомы, я Темирканов". Он ответил: "Я бывал на ваших концертах". Ну, что по телефону разговаривать, договорились о встрече. Я предупредил, чтоб Иосиф ни в коем случае не заходил в гостиницу - в холле всегда дежурили гэбэшники. Встретились на улице, долго гуляли, разговаривали. Уже после получения Нобелевской он приехал в Лондон и позвонил мне. Конечно, уж на этот раз без вина не обошлось. Смотрю, Иосиф достал кошелек - собирается расплачиваться. Я возмутился: "Не смей. Иначе я не смогу сказать, что кормил лауреата Нобелевской премии. А так лет через сто хвастаться буду". Он подумал немного, и говорит: "Убедительно". Вот видите, я вам хвастаюсь, так что слово сдержал.
РГ: Вы приезжаете в Петербург несколько раз в год, ненадолго: это возвращения или приезды?
Темирканов: Это всегда возвращение домой. Я не так редко бываю здесь, как кажется - иначе я не смог бы полноценно работать с филармоническим оркестром. Дом - это место, куда тебя тянет, где уютно и комфортно остаться одному. Но больше всего меня тянет в Большой зал филармонии.
Уроки Анны Карениной
РГ: Вы любите бывать один?
Темирканов: Очень, но только не люблю одиночества. Чем больше тебе лет, тем приятнее находиться одному, тем более - с моей профессией: она суетливая. А когда один - можно расслабиться, подумать: о жизни, о себе. Или наоборот, ни о чем не думать. Просто перевести дух, прогуляться по Неве. Книжку, наконец, открыть.
РГ: А какие книжки вы раскрываете, когда один?
Темирканов: В последнее время в основном - историческую, документальную, мемуарную литературу.
РГ: Психологи констатируют: после пятидесяти лет люди, как правило, художественную литературу, даже классику, читают мало - в основном обращаются к мемуарам. Как вы думаете, почему?
Темирканов: Вообще, умных книг не так много. И к пятидесяти годам человек их уже прочел, должен прочитать. А если этого не произошло, то и бессмысленно - поздно. Иногда, знаете, приятно перечитывать классику. Вдруг возьмешь с полки "Анну Каренину" или что-нибудь Тургенева. Когда перечитываешь, ты не только получаешь огромное удовольствие от текста, не только осознаешь, что поумнел (улыбается), поскольку теперь понимаешь и переживаешь то, чего раньше, читая те же страницы, не замечал, но и невольно возвращаешься в то время, когда читал эту вещь впервые. Значит, вспоминаешь молодость.
РГ: А когда вы начали читать всерьез?
Темирканов: Годам к пятнадцати, наверно. Детство у меня было не очень веселое, послевоенное - думал не о книжках, а как бы поесть досыта. Взахлеб читать я стал уже в Ленинграде, в музыкальной школе при консерватории, и это стало моим наркотиком на всю жизнь.
РГ: В музыкальной школе при консерватории дети не то что читать, они жить-то по-человечески не успевают - им некогда.
Темирканов: Я помню эти подъемы в шесть утра, чтобы позаниматься до уроков с педагогом. Потом, вечером, снова занятия. Тем более что наша школа в то время давала не только отличное музыкальное образование - там были весьма высокие требования и по обычным предметам. Приходилось учиться, даже если не очень хотелось. Ребята, окончившие десятилетку, поступали не только в консерваторию, но и в университет, и даже в технические вузы.
РГ: Ну и как же вас потянуло читать?
Темирканов: Это даже объяснить трудно: я стал себя образовывать, мне стало не хватать кругозора. И я читал систематически - по собраниям сочинений: Толстого, Чехова, Достоевского, Тургенева, зарубежную классику. Мне это было нужно, просто в какой-то момент возникла потребность, которая не только не исчезала, но становилась от книги к книге все большей.
РГ: Выделиться хотели?
Темирканов: И это тоже. А почему нет? Вообще человеком движет желание выделиться. Когда перестаешь врать самому себе, признаешь: ты хочешь отличаться от других. Вопрос только куда ты движешься и каким способом выделяешься.
РГ: Что такое для вас настоящая свобода?
Темирканов: Жить там, где хочу, и возвращаться домой, когда хочу. И вообще, иметь право выбора. Иметь возможность делать то, что считаешь нужным по совести. И оставаться при этом спокойным. Я не думаю, что существуют совершенно свободные люди. Свобода это твои обязательства - перед друзьями, перед родными, перед делом, которому служишь. Может быть, я живу несколько оторвано от жизни сегодняшней. Но это своего рода самозащита.
РГ: От чего?
Темирканов: От повседневности. Это спасительно. Нельзя погружаться в муть мелких неприятностей, они засасывают, перестаешь видеть настоящее. Жизнь - нечто большее, чем повседневность, даже если эта повседневность насыщена какими-то событиями, карьерой, встречами.
РГ: О чем вы мечтаете?
Темирканов: Подольше не умирать.
РГ: Чего больше в этой мечте - оптимизма или пессимизма?
Темирканов: Реализма.
Досье "РГ"
Юрий Хатуевич Темирканов - дирижер, народный артист СССР, профессор Санкт-Петербургской консерватории, родился 10 декабря 1938 года в Нальчике. Начальное музыкальное образование Темирканов получил в Нальчике в музыкальной школе по классу скрипки, затем окончил специальную музыкальную школу при консерватории в Ленинграде. Став в 1956 году студентом Ленинградской консерватории, освоил альт, играл в квартете, в студенческом оркестре, а затем в 1962 году под впечатлением от дирижерского искусства Евгения Мравинского поступил в класс оперно-симфонического дирижирования к знаменитому педагогу Илье Мусину. Одновременно посещал класс Николая Рабиновича. В 1966 году 28-летний Темирканов стал лауреатом первой премии II Всесоюзного конкурса дирижеров в Москве и после конкурса гастролировал с Кириллом Кондрашиным, Давидом Ойстрахом и Симфоническим оркестром Московской филармонии по Америке. С 1968 по 1976 год Юрий Темирканов возглавлял Академический симфонический оркестр Ленинградской филармонии, а с 1976 по 1988 год был художественным руководителем и главным дирижером Кировского театра оперы и балета. В эти годы в театре появились спектакли-шедевры: "Война и мир" (1977), "Мертвые души" (1978), "Петр I" (1975), "Пушкин" (1979) и "Маяковский начинается" (1983), "Евгений Онегин" (1982) и "Пиковая дама" (1984), "Борис Годунов" М.П. Мусоргского (1986).
С 1988 года маэстро возглавил Академический симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии имени Д.Д. Шостаковича, выступал с крупнейшими оркестрами мира: Филадельфийским, "Концертгебау" (Амстердам), Кливлендским, Чикагским, Нью-Йоркским, Сан-Францисским, Санта-Чечилия, Берлинским, Венским и др.