У входа в один из центральных кинотеатров в ожидании фильма группа девушек.
- Я боюсь его смотреть, - жалобно говорит одна из них. - Я все могу смотреть, но вот как насилуют - страшно.
Что можно и чего нельзя в кинематографе? Где находится грань допустимого? Своими впечатлениями о фильме поделился известный режиссер, сценарист Андрей Смирнов.
Российская газета | Андрей Сергеевич, критики и зрители, посмотревшие фильм, разделились четко. Одни называют эту работу лучшей картиной года, другие сочли ее омерзительной чернухой. Какое впечатление было у вас после просмотра?
Андрей Смирнов | Я вообще дня два ни о чем другом говорить не мог, настолько меня это шокировало. Причем шокировало не как какая-то пакость, а как может шокировать произведение искусства. Конечно, фильм вызывает потрясение. Для меня "Груз 200" - очень сильное кинематографическое произведение. Не могу сказать, что я давний поклонник Алексея Балабанова. Его "Брат" и "Брат-2" тоже были шоком для нашего поколения, воспитанного советским кино. Но мне кажется, что сегодня он самый яркий режиссер этого поколения. В каждой его картине есть стремление разобраться, поставить какую-то социальную проблему, найти характеры, которые вы не встретите у других авторов, - это драгоценные вещи. Я вижу, что он неустанно в поиске, ищет ответы на вопросы, ставит их ярко и талантливо. Стремится услышать, что происходит в обществе.
РГ | "Груз-200" многие критики, мягко говоря, упрекают за шок и эпатаж...
Смирнов | Но шок и эпатаж вполне художественные приемы и кинематографу отнюдь не чужды. Меня удивляет наша критика: когда она видит шок и эпатаж у Квентина Тарантино, это всячески приветствуется, и когда те же люди видят шок и эпатаж в российском кинематографе, почему-то реагируют совершенно иначе. У меня личных обид на критику нет, я не занимаюсь кинорежиссурой уже 30 лет, но мне кажется, что в критическом цеху нашего кинематографа просто какая-то беда. Мне кажется, многие критики потеряли способность смотреть кино, живое кино. У меня такое ощущение, что, просматривая новую картину, они пытаются сориентироваться, какой именно ярлык надо этой картине приклеить. И второе, наша критика смотрит на наш же кинематограф из какого-то прекрасного далека. Они забывают, что мы все в одной лодке - режиссеры, актеры, операторы, критики... Мне кажется, что это ощущение одной лодки для кинематографиста просто необходимо.
РГ | Кто-то из критиков сказал, что фильм Балабанова - самый жестокий и честный, что это ответ на то, что происходит в мире. Что такое для вас "Груз 200"?
Смирнов | Для меня это рассказ о том, как люди относятся друг к другу - человек человеку самый настоящий волк. Режим, длившийся в нашей стране более 70 лет, построенный на тотальном терроре, привел к резкому изменению генофонда, к резкому изменению душевной организации каждого, к тому, что человек в социалистическом обществе действительно другому человеку был волком. К сожалению, в сегодняшней России отношение человека к человеку остается во многом таким же агрессивным и бесчеловечным. О бесчеловечности внутри общества говорит Балабанов. Да, он для этого подбирает эпатажные приемы...
РГ | От которых становится тошно. Кстати, как вам кажется, откуда берется такая реакция?
Смирнов | Очень многие воспринимают кинематограф как форму "отдыха", как развлечение. А когда тебя шокируют и заставляют думать о том, кто ты, в какой стране живешь, кто тебя окружает, у многих это вызывает раздражение. Это абсолютно естественная реакция, характерная не только для нашей киноаудитории, для всей киноаудитории в мире.
РГ | Как вам кажется, с чем связана усталость зрителя от чернухи? Может быть, эта усталость говорит о каком-то состоянии общества?
Смирнов | Усталость от чернухи естественна: многие люди живут очень трудно, им хочется отвлечься. Одно время действительно был невероятный поток чернухи. Сейчас уже не так. Возьмите картины прошлого года, посмотрите, как реагировала аудитория на фильм Лунгина "Остров", как реагировала на тонкую и живую картину "Мне не больно", на фильм Хлебникова "Свободное плавание" или работу Кирилла Серебренникова "Изображая жертву"...
РГ | Скажите, где находится та грань, которую нельзя переступать? И есть ли она вообще? Ведь ту же самую сцену насилия можно снять по-разному...
Смирнов | О, это трудный вопрос. Мне кажется, что в кино дозволено почти все. Но каждый раз мера вкуса и мера таланта определяет, как далеко заходит автор. Например, в порнографической картине сняты все запреты, вы видите на экране технологию секса. Когда ты делаешь игровое художественное кино, ты думаешь о том, что, если хочешь достичь определенного эротического напряжения, должен прибегать к образным средствам, а не к технологии, которая есть в порнографии. Она как бы перетянула на себя физиологические потребности зрителя, поэтому любой элемент порнографии в игровой картине немедленно понижает и роняет ее на дно рынка.
РГ | Но наверняка есть что-то, на что наложено табу. То, что нельзя выносить на экран ни при каких обстоятельствах.
Смирнов | Нельзя на экране убивать ребенка, это вызывает шок у любого зрителя независимо от его подготовленности. В этот момент он перестает воспринимать фильм как художественное произведение. Ты выходишь за те границы физиологии, где искусства нет и быть не может. Поэтому, конечно, какие-то ограничения, я бы сказал чисто физиологические, в кинематографе, как в любом искусстве, всегда были и будут. Но все зависит от индивидуальности художника, от тех целей, которые он ставит, от тех методов, которыми он пользуется, в каждом отдельном случае. Художника надо все-таки судить (как говорил Александр Сергеевич) по законам, им самим над собой поставленным. И с этой точки зрения я, конечно, понимаю, что у большей части аудитории фильм Балабанова вызывает неприятие. Это их право, это нормально. Точно так же я верю, что значительная часть аудитории оценит этот фильм как, если хотите, подвиг художника. Как выражение его гражданской и гуманистической позиций. Потому что эта картина вопиет: ТАК НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ! ТАК ОТНОСИТЬСЯ ДРУГ К ДРУГУ НЕЛЬЗЯ! Он, как подлинный художник, не объясняет, кто виноват. Он не говорит о том, что мы хорошие, а власть плохая или наоборот. Он говорит прежде всего об атмосфере в обществе, о фальшивых ценностях и бесчеловечном отношении друг к другу.