Российская газета | Позвольте, Сергей Анатольевич, спросить напрямую, без долгих вступлений: чем обусловлено ваше перемещение из "Росэнергоатома" в Ростехнадзор? То есть из поднадзорной организации в надзорный орган?
Сергей Адамчик | Дело в том, что в "Росэнергоатоме" на должности заместителя генерального инспектора и заместителя технического директора концерна я проработал три года, а в атомном надзоре - на различных должностях - двадцать три, в том числе шестнадцать лет в центральном аппарате. В 1988-м, когда меня перевели в Москву, это был Госатомэнергонадзор СССР, и располагался он в этом самом здании на Таганской, 34, где мы сейчас беседуем. Почти тринадцать лет, с 1991-го по 2004-й, я возглавлял управление по надзору за ядерной и радиационной безопасностью атомных станций.
РГ | То есть возвратились туда, где вас еще не успели забыть? Но теперь под вашим началом весь государственный надзор за ядерной и радиационной безопасностью в стране. И - новые задачи. Можете их назвать?
Адамчик | Главное - быть адекватными тем процессам, которые идут сейчас и будут активно развиваться в атомной отрасли. Достичь такого баланса, с моей точки зрения, не просто. Потому что те, кто эксплуатирует атомные станции, ориентированы на получение дохода, на прибыль.
А надзор - это исключительно государственная структура, это государственные чиновники с фиксированным уровнем оплаты труда. Специалисты схожей квалификации, с примерно равным объемом обязанностей у нас получают значительно меньше, чем в "Росэнергоатоме". Если в конце 80-х, после чернобыльской аварии, мы имели возможность комплектоваться, принимать на работу не просто лучших специалистов, а еще и выбирать наиболее принципиальных, могли обеспечивать их жильем, то сейчас мы в ряду прочих госструктур - с минимальными возможностями в том, что касается кадрового укрепления.
РГ | Приходится работать с теми, кто остался?
Адамчик | Среди тех, кто остался, много по-настоящему преданных делу. Но и ушли из надзора люди очень достойные - так сложились обстоятельства. Не буду называть фамилию, но очень памятен случай, когда ко мне пришел с заявлением уважаемый, в высшей степени квалифицированный человек и откровенно попросил: "Отпусти, Сергей Анатольевич. Совсем обнищал..." Это был 1995 год.
РГ | Выходит, и на вашем семейном бюджете новое назначение отразилось не лучшим образом?
Адамчик | Cкажу так: жена, мягко скажем, была не в восторге, когда узнала, какой будет моя зарплата на новой должности. Но, к счастью, не все в этой жизни определяет только материальная заинтересованность. Три года, которые я провел в концерне, дали возможность со стороны взглянуть на свою прежнюю работу, проанализировать, что получается, а что требует корректировки.
Пожалуй, вот это новое видение, четкое понимание того, что нужно делать, и стало определяющим, когда я решал, соглашаться на предложение или нет. Если бы мне было в этот момент 58, я бы, наверное, не согласился. Но мне пока 52, и есть желание попробовать свои силы на новом уровне возможностей.
РГ | Сколько сейчас штыков под вашим руководством?
Адамчик | В центральном аппарате - три управления в среднем по 25 человек в каждом. Плюс семь территориальных округов, в них около 1400 специалистов.
РГ | Этих сил достаточно для решения той задачи, которую вы обозначили?
Адамчик | Я хорошо представляю ситуацию в своем бывшем управлении - по надзору за атомными станциями. Чтобы ответить в целом, мне нужно глубже вникнуть в работу и масштаб задач двух других управлений. Дело еще в том, что ни один институт инспекторов не готовит. Из 20-30 грамотных инженеров, может, только одного можно взять к нам на работу. Ведь помимо знаний нужны определенные черты характера, убеждения, способность держать удар.
Еще с тех пор, когда начинал инспектором на Курской АЭС, усвоил урок, который преподал мне, сам того не замечая, главный инженер станции Юрий Николаевич Филимонцев. Поначалу он снисходительно реагировал на мою дотошность и многочисленные вопросы, связанные с производством, - дескать, вот мальчика-технолога нашли в инспекцию. А я знай себе хожу, пишу замечания. Какое-то время спустя главный инженер встречает, руку жмет: спасибо, мол, что помогаешь устранять нарушения. Э-э, понял я, не тем занимаюсь. Это не надзор, а оказание услуг.
На станции пять тысяч человек работает, а я один. И моя задача - не нарушения фиксировать, а добиваться, чтобы все технологические звенья работали нормально. Чтобы сама система организации труда исключала возможность нарушений. Лицензирование предприятий, которое мы ввели, как раз на это и нацелено.
РГ | Вы, если судить по биографии, ровесник атомной энергетики - родились в том самом 1954-м, когда в Обнинске была пущена первая АЭС. Это и определило ваш профессиональный выбор?
Адамчик | Я родился далеко от Обнинска - в Советской Гавани, там же окончил среднюю школу. В нашей семье ни физиков, ни тем более атомщиков не было. А были главным образом железнодорожники. Но у меня почему-то не возникло желания пойти по их стопам. После школы я поехал сдавать экзамены в Томск. И поступил. Но не в Институт радиоэлектроники, как поначалу хотел, а в Политехнический, где тогда активно пропагандировали атомные станции.
РГ | И сейчас пропагандируют...
Адамчик | Сейчас, увы, сложилось довольно странное отношение к этим объектам. Атомную станцию строят ведь не для того, чтобы она взорвалась. А для того, чтобы она свет и тепло людям давала. Больше скажу: АЭС - это не беда наша, как хотелось бы кому-то преподнести, а общее достояние, которым можно гордиться. Много ли стран, которые способны построить атомную станцию? Единицы! И Россия тут не на последнем месте.
РГ | Как бы там ни было, о первых десятилетиях развития атомных технологий в нашей стране можно сказать, что это экспресс из Обнинска с остановкой в Чернобыле. Сейчас он снова набирает обороты. О чем надо позаботиться, чтобы не случилось нового крушения надежд?
Адамчик | Когда говорят об атомной энергетике, во всем мире используют такое понятие - культура безопасности. А это очень тонкое дело, одними приказами тут ничего не добьешься. Такой подход предполагает культуру в понимании специфики атомной отрасли на всех уровнях - на уровне государства, на уровне предприятия и на уровне человека, который привязан к конкретному рабочему месту.
Когда создавали атомную бомбу, там были свои службы безопасности. К жесточайшей дисциплине добавлялся элемент страха за свою жизнь, если, не дай Бог, ошибешься. Сегодня такими методами работать нельзя.
РГ | А какими можно?
Адамчик | В обеспечении безопасности начинать надо с законодательного регулирования. Вы обратите внимание: в 54-м году мы пускаем первую атомную станцию, а Закон "Об использовании атомной энергии" принимаем только в 1995 году. Сейчас положение выправляется, хотя есть еще много неопределенностей в том, что касается ответственности за причинение вреда. Любой человек, который живет, например, по соседству с атомной станцией, должен быть уверен: если там, паче чаяния что-то произойдет, он не останется без защиты, а нанесенный ущерб ему компенсируют. И это накладывает совсем иную ответственность на эксплуатирующие организации.
РГ | Вы сказали, что важно сбалансировать развитие атомной энергетики с обеспечением всех норм и требований безопасности. Какие видите возможности для этого, и что сегодня реально мешает?
Адамчик | Функции и полномочия государственного надзора закреплены в государственных нормативных актах, а том числе в Административном кодексе. Там прописано, кто и какими наделяется полномочиями, какие может применять санкции. Но только этого, конечно, недостаточно. Важно понимать, что должностное лицо, наделяемое такими полномочиями, должно иметь необходимые знания и опыт. И грамотно, не предвзято выполнять свои функции. А государство должно такую работу соответствующим образом оплачивать. Иначе надзор рискует превратиться в свою противоположность. Если мы будем и сегодня исповедовать старый подход, когда повару платили 70 рублей, полагая, что еще на сто он украдет, для надзора это смерть.
РГ | Какие-то конкретные шаги на федеральном уровне вы собираетесь инициировать - в рамках своих новых обязанностей, вместе с руководителем всей надзорной службы?
Адамчик | Если вы о полномочиях, то их, я считаю, достаточно. Мы выдаем лицензии. Это не просто - Ростехнадзор подписал, вы работаете. Это значит, что мы разобрались во всех аспектах и от лица государства подтверждаем, что этот объект может работать безопасно. Мы эту тему подробно обсуждали с Константином Борисовичем Пуликовским и достигли полного взаимопонимания. Ростехнадзор не запретительный орган. Нас не для того создали и содержат на бюджетные деньги, чтобы промышленность в стране стояла. А для того, чтобы она безопасно работала. И все инспекции на поднадзорных объектах мы проводим не для того, чтобы найти нарушения, а для того, чтобы их там не было.
РГ | Это красиво звучит. Но как добиться такого в действительности?
Адамчик | Разумеется, мы всегда что-то находим. Но общий вектор - не за руку схватить и немедленно оштрафовать, а указать на системные недоработки. На те, что могут представлять угрозу здоровью и безопасности больших групп людей и территорий. А предотвращать случаи производственного травматизма, пусть даже очень резонансные, как было с шахтой "Ульяновская", - это не столько наша задача, сколько обязанность региональных властей и руководства самих предприятий. В государстве должна сформироваться такая нормативно-правовая система, при которой предпринимателю будет выгоднее потратиться на обеспечение безопасности, чем выплачивать разорительные для себя компенсации за гибель людей.