Канадский театр Робера Лепажа - праздник непослушания, одновременно простодушная и рафинированная игра возможностями, которые скопила мировая сцена к моменту его рождения. Не случайно Лепаж с явным удовольствием цитирует слова знаменитого французского режиссера Арианы Мнушкиной, сказанные ему: "Ты делаешь невозможные вещи, но это почему-то действует".
"Трилогия драконов" и есть невозможный спектакль, который почему-то действует. Мало того, что он длится шесть часов с тремя антрактами, сквозь его время проходят судьбы Запада и Востока - от Торонто, Квебека и Ванкувера до Китая и Хиросимы, - а эстетическое пространство спектакля переполнено самыми разными типами театров, от Станиславского и Додина до Анатолия Васильева и Роберта Уилсона.
Сочиненная в 1987 году "Трилогия драконов" - история встречи Европы и Азии, история китайского квартала в Канаде, начиная с 1930-х и заканчивая 85-м годом. Две девочки, играющие в песке где-то рядом с китайской прачечной, становятся героинями всей эпопеи. Огромный рыжий парень занимается любовью со своей возлюбленной прямо на парикмахерском кресле, а потом отец проигрывает ее в карты китайскому лавочнику. Две таинственные китайские старухи без лиц все рисуют и рисуют пейзажи своей утраченной родины, а юная канадка еще не знает, что вместе с тем они рисуют линии ее собственной судьбы. Той, где ее рыжая дочь заболеет менингитом и умалишенная будет убита раздраженным санитаром, сама же она умрет от рака, перед смертью наконец встретившись со своим рыжим возлюбленным. Сам же рыжий парень непрестанно будет кружить вокруг этого китайского дома на песке, очерчивая невозможность встречи, крутя велосипедными колесами всеобщих судеб.
Публика сидит прямо на сцене, сценической площадкой разделенная на два амфитеатра, и взирает друг на друга сквозь диковинные сценические обстоятельства. Медленно, с наивной, почти любительской отвагой актеры Лепажа создают, как поначалу кажется, аналог "Братьев и сестер", знаменитой сценической дилогии Льва Додина о послевоенных бедах северной русской деревни - собственный эпос ХХ века, в котором три поколения канадцев и китайцев переплелись на территории маленького и открытого во все стороны света китайского квартала в Квебеке.
Медленно и подробно, сквозь фокстроты и дымки сигарет, сквозь английский, французский, японский и китайский, перемешанные в один гомон, сквозь велосипедные звоночки и китайские колокольчики, под бодрый бег рикшей и марши уходящих на фронт солдат ткут актеры Лепажа свою странную сагу. На глазах из натуралистического бытового полотна она преображается в утонченную поэтическую вселенную, наполненную ностальгией, тоской по другим берегам, зовами предков и никогда не виданных экзотических земель, запахом гашиша и бензина, ночным звездным небом, опрокинутым на дощатый пол. А еще - чувством утраченного дома (чем-то неуловимо похожим на тот, в котором измеряли свою тоску герои знаменитого васильевского спектакля "Серсо"). А еще - чувством кинематографа, в восторге перед которым Робер Лепаж создает свой театр, чрезмерный в подробностях и деталях, наполненный крупными планами и неожиданными взлетами "камеры" прямо в звездное небо. А еще - ожиданием кометы Галлея, смесью европейских и китайских ароматов и мучительной нежностью к миру.
Шесть часов этого странного зрелища, похожего то на мелодраматический мексиканский сериал, то на психоделический танец, становятся настоящим путешествием в сияющий мир, где рифмуются боль и любовь, Восток и Запад, земля и небо, кинематограф и театр. В последней части спектакля все истории, все многочасовые разговоры вдруг соединяются в трепетную картину мира, исполненную таинственной красоты и поэзии. Где канадский летчик, паря над песочным планшетом сцены, говорит о черном Гонконге и сияющем Ванкувере, которые зеркально отражаются в едином океане, и когда над одним восходит солнце, в другом оно заходит. Летчик парит над сценой, покрытой сияющими лампочками: инсталляцией звездного неба, опрокинутого на землю, посреди которой два человека - японка из Хиросимы и канадец из Квебека - говорят друг другу о любви.
Кажущийся поначалу громоздким и неуклюжим аналогом наших "Братьев и сестер" спектакль Лепажа нежданно меняет пункт назначения, чтобы впустить нас в магический, полный вольной поэзии танец дракона. Огромное таинственное существо из китайского карнавала несется по периметру сцены, унося с собой все смерти, все боли и горести, все любовные томления, все встречи и невстречи, случившиеся на пересечении Востока и Запада. Мы больше не знаем, что здесь было правдой, а что - опиумной фантазией китайца, в каком диковинном пространстве прошелестела эта полувековая сага - в Китае, Хиросиме или Торонто. Мир сдвинулся и закачался, унося нас в страну собственных фантазий, а может быть, попросту в 1987 год, когда была возможна эта вольная энергия театра, спокойно творящего поэзию вместо рыночного продукта.